Ахульго - Шапи Казиев

– Вот она, ваше превосходительство, – говорил Милютин, раскладывая на столе карту.

– Лазутчик описал все в подробностях, – заверял Траскин.

Граббе разглядывал карту, на которой было изображено несколько рек, хребтов и обозначены горские общества, через которые предстояло двигаться отряду. Здесь же были отмечены крепости и поселения. Но явным было и то, что карте не хватало точности.

– Вот, изволите видеть, владения шамхала Тарковского, – показывал Милютин.

– А это что? – вглядывался Граббе.

– Крепость Внезапная?

– Точно так, ваше превосходительство, – продолжал показывать Милютин.

– Вот крепость, а вон там, за рекой, Эндирей.

– Выходит, крепость стоит на землях Салатавии? – входил в общую картину Граббе.

– Да, ваше превосходительство. Общество это граничит вот здесь, на западе, с ауховцами и ичкерийцами, а на юге, по горному хребту, с обществом Гумбетовским.

– Это где и есть Ахульго?

– Не совсем так, ваше превосходительство. В Гумбетовском обществе сильные аулы Аргвани и Чирката, через кои и лежит путь на Ахульго. Туда наш лазутчик проникнуть не сумел по причине снежных обвалов и непроходимости дорог.

– А может, по трусости? – нахмурился Граббе.

– Дороги уже открываются, – заверил Милютин и продолжал: – Но, судя по расспросам, эта самая Чирката, бывшая до недавнего времени ставкой Шамиля, находится у реки Андийское Койсу. А сразу за рекой начинается общество Койсубулинское. Гимры, родина Шамиля и его главного предшественника, имама Кази-муллы, гнездо главных бунтарей, тоже среди койсубулинцев.

– Вы мне про Ахульго расскажите, – торопил поручика Граббе.

– Говорят, неподалеку от Чиркаты, – показал Милютин.

– Говорят… – повторил Граббе, вперившись глазами в отметку на карте.

– Говорят, в Москве кур доят… А верст сколько?

– По словесным показаниям… Близко, ваше превосходительство. Когда там был Фезе, то они с Ахульго наблюдали Чиркату невооруженным глазом.

– Луну мы тоже наблюдаем невооруженным глазом, – возразил Граббе.

– По вашим картам воевать нельзяс, милейший.

– Да, но теперь хотя бы известно направление…

– У Попова карта и то была лучше, – сердился Граббе.

– Хотя вы и признали ее никуда не годной.

– Та карта после похода была сделана, – оправдывался Милютин.

– И шли они, ваше превосходительство, совсем с другой стороны. А тут – лазутчик, и горцы кругом.

– Terra incognita, а не карта! – заключил Граббе.

– Одни белые пятна! Зря только деньги заплатили.

– Почему же – зря? – вступил в спор Траскин.

– Он много важных сведений принес. И если бы не снега на перевалах…

– Так где же эти ваши перевалы? – разводил руками Граббе.

– Покажите.

– Предполагается, что здесь, – показывал на карте Милютин.

– А там – сразу Аргвани.

– Предполагается… – нервничал Граббе.

– Я на Балканах воевал, господа, и знаю, что гора – горе, хребет – хребту и перевал – перевалу рознь! И большая рознь! А зачастую и смертельная рознь! А на карте что? Там кругом горы, а на карте ни одной толком не видно.

– Мы еще над картой потрудимся, – пообещал Милютин и добавил: – А к горам я приглядывался. Получается, если их разровнять, Дагестан в размерах едва ли не утроится.

– А может, и того больше выйдет, – согласился Траскин.

– Экспедиция – не арифметика, это дело серьезное, – гневно обернулся к Траскину Граббе.

– И вы, господин полковник, лучше других должны понимать, что каждый день пути требует немалого провианта и прочих издержек.

– Совершенно справедливо, – кивал растерянный Траскин.

– А если мы вместо того, чтобы нежданным натиском опрокинуть противника, будем к нему дороги мостить, то до следующей зимы не управимся.

– Разбегутся эти смутьяны, как только мы явимся во всей силе, – пообещал Траскин.

– А не будет дорог – сами же и сделают, лишь бы их пощадили.

– Или вот Аргвани, – обернулся Граббе к Милютину.

– Вы говорите, сильный аул. А насколько сильный? Насколько большой? Деревянный или каменный? И сколько прикажете наставить на него пушек, если не покорится?

– Чем больше, тем лучше, – посоветовал Траскин.

Милютин с Васильчиковым переглянулись, сдерживая улыбки и согласно полагая, что если бы самого Траскина было поменьше, то хуже бы от этого не стало.

– Это, милостивый государь, я и сам знаю, – ответил полковнику Граббе.

– Однако пушки через горы тащить придется! А сколько подвод понадобится? Сколько лошадей? А заряды? А прислуга? Я уже не говорю про дороги.

– Дороги удобные, – уверял Милютин.

– Лазутчик сообщил, что за этим дело не станет. Вот только снег сойдет.

– Дороги тоже бывают разные, – продолжал Граббе.

– Прямых-то нет, они здесь по горам вьются. А если вытянуть их в линию?

– Немалые концы получатся, – призадумался Траскин.

– Сдается мне, что, кроме снега, ваш лазутчик мало что и увидел, – морщился Граббе.

– Это у нас язык до Киева доведет, а горцы не очень-то и разговорчивы.

– Смею доложить, ваше превосходительство, что лазутчик успел увидеть главное, – сказал Милютин.

– Что жес? – с сомнением спросил Граббе.

– Какие общества сами выгнали мюридов и будут нам рады, а из каких Шамиль еще черпает силы.

– Этих придавить, – вставил Траскин.

– Тогда и Шамилю конец!

– Благодарю за совет, – ответил Граббе.

– Только я это давно уже предполагал, потому и послал туда лазутчиков.

– Затем сложил на груди руки и объявил: – С дорогами или без оных, но никто меня не остановит!

– Если понадобится, ваше превосходительство, горы сроем! – пообещал Траскин.

– За дело, господа!

Штаб ожил, как медведь после зимней спячки. Все вокруг пришло в движенье, заскрипели перья, засуетились адъютанты, забегали вестовые и ординарцы. Во все концы полетели конные нарочные из казаков и милиционеров с экстренными «летучками», как называли пакеты с сургучными печатями, к которым прилеплялись гусиные перья с пухом, напоминавшие крылья.

Приказы и распоряжения, которые безостановочно сыпались из штаба, обязывали командиров полков, линейных батальонов и крепостных гарнизонов готовить свои войска экспедиции с тем, чтобы они могли собраться в предназначенных им пунктах к первому мая. Местом сбора главных сил была назначена крепость Внезапная.

Граббе не забывал уведомить, что государь император соизволил отдать в его распоряжение все военные средства не только Кавказской линии, но и Северного Дагестана, который был временно подчинен Граббе во всем, что касалось военных действий. Войсками в Северном Дагестане командовал генерал-майор Пантелеев, который теперь тоже сделался подчиненным Граббе.

Тем временем Траскин приводил в надлежащий боевой вид провиантское комиссионерство, снабжавшее войска продовольственными и другими припасами, медицинских чиновников, от которых зависело устройство госпитальной части, и Георгиевский арсенал, поставлявший вооружение. Сверх того, он утвердил список подрядчиков и откупщиков, доставлявших войскам прочие необходимые товары.

Головин чувствовал себя обойденным и пытался сохранить хотя бы видимость верховенства на Кавказе. На требования Граббе прислать с юга несколько дополнительных батальонов он отвечал отказом, полагая, что это повредит общему балансу сил. Но Граббе требовал не только войска. Ему нужно было все, чем располагал Головин, и даже сверх того.

«Средства, которые вы изволите запрашивать, – писал Головин, – не только выходят из пределов умеренности, но и превышают всякую меру основательности в соображениях».

В ответ Граббе слал язвительные письма, давая понять, что Головин не вполне осознает реальное положение дел и идет наперекор воле императора:

«Представляя все сие на благорассмотрение Вашего превосходительства, честь имею присовокупить, что относительно военных действий со стороны Линии я остаюсь при том мнении, которое я имел счастье изложить в докладной записке, поданной государю императору и одобренной Его императорским величеством. Главным условием успеха экспедиции считаю я доверие главного начальства к начальнику отряда, коему вверено исполнение предназначенных целей, а потому, если Вы не одобрите вполне всех моих мыслей и не разрешите мне действовать сообразно с обстоятельствами, то я имею честь покорнейше просить почтить меня подробным и положительным предписанием, которое могло бы служить мне полным руководством для будущих действий, возлагая на меня ответственность только за точное и усердное исполнение предписания».

В другом рапорте Граббе добавлял:

«…Изменение же моих распоряжений при столь кратковременном сроке, кроме значительных издержек для казны, может иметь следствием то, что должно будет отложить начало военных действий за незаготовлением к назначенному времени всех потребных запасов».