Честь - Умригар Трити

Смита попыталась отгородиться от своей неуверенности, своей подозрительности к старой Индии и поверить в смелую, идеалистичную мечту Абдула о новой Индии.

Да, так они отдадут дань этому доброму человеку. И отомстят за изуродованное лицо Мины, ее единственный здоровый глаз и окровавленное истерзанное тело.

Ее сердце забилось быстрее, когда она поняла: если бы Абдул и Мина предвидели, какую жизнь смогут дать их дочери Мохан и Смита, они бы отдали жизнь ради Абру. И с радостью приняли бы все страдания и несчастья ради ее счастливой судьбы.

Она представила, как идет обратно, выходит из аэропорта и видит Мохана. Представила, как он обрадуется, когда она побежит к нему. Но потом подумала обо всех осложнениях, бюрократии, куче бумажек и прочих проволочках, и сердце ее упало. Клифф может отказаться и не назначить ее зарубежным корреспондентом в Индии; а может, и Мохан ее разочарует. Папа может не поддержать ее решение временно переехать в Индию. Люди не перелетные птицы и не могут просто так перелетать из страны в страну. У людей ноги, а не крылья. Но, главное, нельзя отрицать, что они с Моханом едва знакомы, не считая того ада, через который им пришлось пройти в этом месяце.

«Ох, мама, — со стоном подумала она. — Помоги мне. Скажи, как поступить».

Она посмотрела вверх, на потолок, словно надеялась, что мама спустится с неба, как ангел, и подлетит к ней. Взгляд упал на деревянную табличку на стене у раздвижных дверей, ведущих в зал ожидания. «Вы здесь», — гласила надпись.

Смита растерянно заморгала. Вы здесь. Она здесь, в Мумбаи, и лишь несколько сотен метров отделяют ее от любимого мужчины. Лишь несколько кварталов отделяют ее от Абру, девочки, которую она могла бы полюбить, как родную дочь.

Абру. Если она ее бросит, то не докажет ли, что Сушил был прав? Он считал ее семью нелюдями из-за их веры, а как она ведет себя сейчас? Недостойно человека. Разве человек чувствующий смог бы бросить ребенка, сироту, так спокойно, как это сделала она? Она вспомнила, с каким презрением смотрела на нее тетя Зарина, и поняла, что ее реакция объяснялась не только заботой о Мохане. Человек, способный бросить ребенка, даже не оглянувшись, безусловно, достоин презрения.

Она подумала о Мохане, стоявшем на одиноком посту у здания аэропорта в ожидании, когда ее самолет взлетит. С ним ждали тысячи людей, и все они по доброй воле стояли там, в толпе, хотя это было неудобно и тяжело. Зачем? Затем, что так поступают ради близких. Ей раньше казалось нелепым, что родители всегда сами ездили в аэропорт Колумбуса встречать гостей: ведь можно взять такси. Но Мохан из того же теста, что и папа с мамой. Она вспомнила, как он тащил мешки с сахаром, рисом и далом в хижину амми. Он никогда не искал легких путей и не жаловался, как будто другого выбора не было. Может, это и есть любовь — выбирать сложный путь? Любовь — это не розы, не валентинки, не прогулки на пляже, а жизнь, совместная жизнь, день изо дня. Обычная жизнь, которая тоже может быть романтичной.

Но что, если у них с Моханом ничего не выйдет? Что, если сбудется ее худший страх и Мохан ее разочарует? Она всегда встречалась с самыми умными, талантливыми, амбициозными и успешными мужчинами. Но через некоторое время понимала, что они тоже обычные люди. Когда вечером они снимали ботинки, у них воняли ноги; по утрам плохо пахло изо рта. Они рассказывали одни и те же несмешные анекдоты. В зубах у них застревал шпинат. У всех были претензии к отцам. Из-за своей склонности замечать раздражающие мелочи и не видеть за ними человека она рано или поздно теряла интерес.

Однажды, когда они все еще были влюблены, Брайан сказал Смите кое-что, что она никак не могла забыть. Они сидели у него в квартире в Бруклине, и Смита жаловалась, что весь диван в кошачьей шерсти. А Брайан взял ее лицо в ладони и сказал: «Знаешь, в чем твоя проблема, Смита? Ты видишь только кошачью шерсть. А ты попробуй увидеть кошку».

Может, это и есть любовь — принятие бытовых мелочей? И не в этом ли мудрость — в умении распознать красоту обычной повседневной жизни? Если так, ей еще многому придется учиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Смита снова позвонила Мохану. Скажи что-нибудь, взмолилась она; скажи что-нибудь, Мохан, что-то, что поможет мне решиться. Он ответил после пятого гудка. Запыхался, словно бежал.

— Ты села в самолет?

— Что? Нет-нет, я просто… просто хотела услышать твой голос.

— А… Ладно. — Он ненадолго замолчал. Потом произнес: — Подожди минутку. Тут так шумно… Столько народу… Я сам себя не слышу.

Она подождала, пока он снова заговорит, но его, видимо, отвлекла толпа. Они обменялись парой бессвязных фраз, а потом Мохан сказал:

— Прости. Ничего не слышу. Давай перезвоню через пару минут?

Она повесила трубку. Им так и не удалось поговорить, и она не приблизилась к решению. Но потом вдруг подумала: сначала мама, потом Мохан… С каких пор она просит других решить за нее? Тогда уж можно подбросить монетку или вытянуть соломинку. Мохан заслуживает лучшего; зачем ему женщина, которая так сомневается в своей любви?

Смита вспомнила, что сказал Рохит, когда уволился с работы и открыл свое дело: «Да, я знаю, что рискую. Но приходит время, когда нужно нырнуть в неизвестность. И можно приземлиться на четыре лапы, а можно грохнуться головой о землю. Но в любом случае это мой выбор — прыгнуть. Понимаешь?»

Тем летом эти слова вдохновили ее прыгнуть с парашютом, хотя она боялась высоты. Тогда она не разбилась.

Смита шагала взад-вперед по залу ожидания, пытаясь справиться с волнением. Потом вернулась на место и села. Другие пассажиры смотрели на нее с любопытством. Через секунду она снова встала. Сидевшая сидевшая напротив женщина, мать Мины, улыбнулась.

— Вам надо в уборную? Я послежу за вашими вещами.

— Не надо, — ответила Смита. — Я… я ухожу.

Женщина в растерянности смотрела на нее.

— Уходите, мадам? Но скоро посадка.

— Знаю. Но я не сяду в этот самолет. — Смита оглянулась и снова посмотрела на женщину. — Поцелуйте Мину за меня.

У выхода на посадку образовалась длинная очередь. Поскольку багажа у Смиты не было, она могла просто уйти. Но она знала, как может испугать ее отсутствие сотрудников аэропорта в стране, потрясенной терактами, и как поиски могут задержать вылет. Она подошла к началу очереди, не обращая внимания на возмущенные протесты других пассажиров.

— Я не полечу, — сказала Смита, и словно гора упала с ее плеч. — Я Смита Агарвал. У меня нет багажа; никаких проблем нет.

— Но почему вы не летите? Самолет вылетит вовремя.

— Я не полечу, — повторила она. — Я… я решила вернуться.

Сотрудница авиакомпании растерянно смотрела на нее.

— Вернуться куда?

— Домой. Я решила вернуться домой.

Торопясь к выходу, Смита снова набрала номер Мохана, но по необъяснимой причине он был занят. Она нетерпеливо закусила губу. Она же обещала позвонить ему из самолета — так почему он разговаривает с кем-то еще? Потом она вспомнила, что посадка только через полчаса. Мохан, скорее всего, звонил Зарине проведать Абру. Девочка почувствовала, что что-то не так, когда Смита поцеловала ее на прощание. Она безутешно заплакала. Зарина бросила на Смиту гневный взгляд, взяла Абру и отнесла на балкон, чтобы та успокоилась. Смита же по пути к машине не могла даже посмотреть Мохану в глаза — настолько виноватой она себя чувствовала.

Она снова набрала номер. На этот раз послышались длинные гудки, но когда Мохан ответил, на линии были помехи, и она отключилась. А когда перезвонила, включилась голосовая почта.

Смита почти дошла до выхода. Еще минута — и она выйдет на улицу. Она раздумывала, продолжать ли звонить Мохану из прохладного терминала или выйти в душную влажную ночь. Но она слишком сильно волновалась и не смогла ждать. На улице ее вмиг оглушил знакомый рев клаксонов и болтовня сотен людей, ожидавших своих близких. В нос ударил едкий запах выхлопных газов. Смита запаниковала, испугавшись, что не найдет Мохана. Из толпы вышел мужчина.