Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Успех, когда он наконец пришел, очень кстати имел самые разные последствия. После «Физиологии брака» и рассказов, которые начали выходить в журналах, Бальзак стал видной фигурой в светских кругах и в литературном Париже. И все же признание, по сугубо материальным признакам которого он тосковал еще на улице Ледигьер, вызвали его взгляды, прямо противоположные обществу. Его творчество можно назвать провокационным, хотя и весьма дружелюбным, гласом вопиющего в пустыне. Довольно долго Бальзака будут считать только автором «Физиологии брака» – по словам Жюля Жанена, «отвратительной книги, на которую до него никто не осмеливался»412. То, что пресытившийся «молодой холостяк» – Бальзак, было секретом Полишинеля. Его сочли писателем комическим. Правда, в целом признавалось, что он сделал серьезную попытку нейтрализовать вредоносное действие устарелого института и что ему это в значительной мере удалось. Один рецензент рекомендовал новобрачным читать «Физиологию брака» после медового месяца. Жюль Жанен написал Бальзаку, что его «отвратительные истории» о супружеском несогласии утешали его в период временной импотенции. В 1833 г. старый школьный друг в письме с Мартиники намекал, что из-за книги Бальзака он отложил свою свадьбу413. Тем не менее громкий успех Бальзака сопровождался не менее громким скандалом. Аврора Дюпен, молодая баронесса из Ноана, в 1831 г. приехала в Париж. Она одевалась в мужскую одежду и завела роман с Жюлем Сандо (впоследствии она возьмет псевдоним Жорж Санд). Она писала подруге, что требования новизны понуждают писателей выбирать отвратительные темы: «Бальзак достиг высот славы, описав любовь солдата к тигрице и любовь художника к кастрату (“Сарразин”)»414. Сама «Физиология брака» стала фейерверком, брошенным к ногам степенного общества, которому еще предстояло довольно быстро оправиться после Июльской революции. Это был арьергардный бой, замаскированный под развлечение. Может быть, больше всего возмущало публику то, что Бальзак нашел свою подлинную аудиторию в том подавляемом большинстве, которому он явно не рекомендовал читать «Физиологию…»: женщин.

Впрочем, женщинам не рекомендовали читать «Физиологию брака» не потому, что автор боялся ее разлагающего влияния, но потому, что они, «сами того не понимая, уже прочли ее»415. Поклонницы осыпали Бальзака письмами; по некоторым подсчетам, количество писем превышает 10 тысяч416. В 1831 г. поклонницы начали приезжать на улицу Кассини. Дочь одного лионского книгопродавца, «узнав» себя в героине «Загородного бала», в письме благодарила Бальзака за то, что он позволил ей узнать саму себя. Она добавляла во фразе, которая должна была польстить ему, поскольку он сам многократно ее повторял: «Вы видите, что такие чувства существуют во всех классах, потому что я не знатна и даже не богата… Для меня настоящая знатность заключается в гениальности»417.

Дочь книгопродавца, сама того не понимая, угадала истинную причину двусмысленного отношения общества к новому Бальзаку. Он был во всех отношениях буржуа, чтобы не сказать плебеем; и все же он жил с герцогинями и называл себя де Бальзак. Иными словами, он явно забыл свое место. Один обозреватель светской хроники по фамилии Фонтане оставил характерное описание Бальзака, когда увидел его в салоне художника барона Жерара в 1831 г. Фонтане настолько занят социальными категориями, что его рассуждения практически непонятны современному читателю:

«Там был и г-н де Бальзак; мне наконец удалось увидеть новую звезду, обязанную своей литературной славе “Физиологии брака”. Здоровяк с ясными глазами, в белом жилете, он держится как знахарь, одевается как мясник, выглядит как позолотчик – в целом впечатление внушительное.

Он – типичный коммерческий писатель. «“Ревю де Пари”, беззаботно сказал он, – лучший журнал в Европе; там платят самые щедрые гонорары». Какой позор!»418

Бальзак становился козлом отпущения для тех, кому так и не удалось пробиться в высшее общество. Даже сегодня некоторые литературоведы снисходительно относятся к неуклюжим попыткам Бальзака подняться выше своего положения. Конечно, в его постоянных заявлениях о внутреннем превосходстве истинных аристократов есть доля снобизма. Конечно, он с явным наслаждением перечисляет имена, родословные и гербы своих герцогов и герцогинь, графов и графинь, как будто тренируется в поклонах. Его герои без конца напоминают, что вести себя нужно непринужденно и нагло, как того требует их происхождение. Почему такая одержимость аристократизмом кажется смешной или обидной – до сих пор остается загадкой. К буржуазии Бальзак подходит с той же общей меркой. Возможно, дело как-то связано с определенными памятными замечаниями, высказанными СентБевом, Прустом и Генри Джеймсом, которым тоже небезразличны были классовые перегородки и собственное положение на общественной лестнице. Может быть, у Бальзака сохранялось и остаточное чувство, что высшие классы наделены бо́льшей неприкосновенностью, чем серые массы, которые, как можно предположить, никогда не были для него предметом интереса. Более того, если взять в качестве образцов знати знакомых Бальзаку герцогинь, становится ясно, что персонажи «Человеческой комедии» несравненно человечнее (или несравненно ходульнее) живых людей. Бальзак по-прежнему весьма критически относился к аристократическому Сен-Жерменскому предместью. Его обитатели настолько эгоистичны, что не видят дальше собственного носа и не представляют своей судьбы. В силу же его наивного, неискушенного снобизма он тяжело переживал нападки мелочных и злобных журналистов, которые злорадно сообщали о малейшем промахе романиста в парижских салонах. Хуже всего было то, что и друзья до конца не понимали, где истинное место Бальзака.

Вопрос, на который до сих пор не удалось найти ответ: зачем Бальзак присоединил к своей фамилии частицу «де» и почему он так упорно настаивал на своем родстве с Бальзаками д’Антраг? Книги, мебель, обои, посуда, часы, писчая бумага и печатки, даже дверные панели, подушки и облучок кареты, которую он приобрел позже, – все он распорядился украшать гербом Антрагов. В предисловии к «Лилии долины» в 1836 г. Бальзак вынужден был объясниться: «Мой род не знатен и не восходит в глубь веков, чем так гордятся семьи, происходящие от расы завоевателей (франков. – Авт.). И все же я горд своими предками, как гордился мой отец тем, что происходит от завоеванной расы (галлов. – Авт.)»419. Он утверждал: старинную семью, противостоявшую захватчикам в дебрях Оверни, и Бальзаков из Антрага, род которых пресекся, связывает линия родства. То, что он время от времени упоминает о родстве со старинной семь ей, ведущей свой род из Средневековья, то есть настоящей знатью, в высшей степени несущественно или, скорее, указывает на нечто другое. Обратив надменность в скромность, Бальзак иногда потакал своему лицемерию, предполагая, что «следует вести себя в соответствии со своим положением». Именно поэтому Бальзак сначала дождался успеха и только потом присоединил к фамилии частицу «де». Во всяком случае, эта частица служила указанием на аристократическое происхождение не более, чем двойная фамилия в Англии. Скорее она была сродни модной одежде, позволявшей ее обладателю свободнее вращаться в обществе. Но главное, дворянская частица, возможно, означала нечто куда более важное, чем происхождение. «Аристократия и власть таланта важнее, чем аристократия имен и материальных благ», – написал Бальзак в 1830 г.420 Художников постоянно осыпают ничего не стоящими медалями и лентами, но никогда правительство не было настолько скаредным в финансировании искусства. Общество делало вид, будто деньги служат великим уравнителем – потенциально, разумеется, всегда потенциально, – и все же в конце концов, награждая жадность и посредственность, оно успешно сохраняло старые различия. Следовательно, дворянская частица служила не поводом без спросу вторгнуться в высшее общество, но символом и, как для Вольтера, эстетическим украшением фамилии писателя и вызовом. Бальзака завораживала человеческая комедия в миниатюре, которая разворачивалась в Сен-Жерменском предместье, где принят был свод неписаных правил. Правда, ему самому недоставало главного качества сноба. Подобно своему отцу, он не стыдился своего происхождения и иногда нарочно являлся в дорогой ресторан, одетый как рабочий, или водил в Оперу свою экономку421.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});