Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Обладая мною, ты будешь обладать всем,

но жизнь твоя будет принадлежать мне.

Так угодно Богу. Желай – и желания

твои будут исполнены. Но соразмеряй

свои желания со своей

жизнью. Она – здесь. При

каждом желании я буду

убывать, как твои дни.

Хочешь владеть мною?

Бери. Бог тебя услышит.

Да будет

так!

Желания Рафаэля сбываются, то ли по воле случая, то ли по волшебству, и он становится сказочно богат – отсюда необычное название первого американского перевода (1843): «Удача и кожа. Парижский роман». Но по мере того как сжимается шагреневая кожа, здоровье Рафаэля приходит в упадок. Он обрекает себя на невыносимую жизнь без желаний. Когда он утром выходит из спальни, особый механизм открывает все двери в его доме, чтобы он мог беспрепятственно пройти его из конца в конец. Наконец он умирает в своей родной Оверни, поняв, как и его создатель, что «само обладание властью, какой бы огромной она ни была, не дает знания о том, как ею пользоваться».

Вплетая фантастический сюжет в повседневные сцены и веря, что его собственная исключительная жизнь в каком-то смысле типична, Бальзак стремился вывести в своем романе математическую формулу человеческого существования. Уравнение приводится в двух видах – один непонятен, второй ужасно прост. Во-первых, эпиграф из Лоренса Стерна:

В «Тристраме Шенди» то же (в слегка измененном виде) – случайный иероглиф, нарисованный тростью капрала Трима, когда он пытается описать свободу, которой наслаждаются счастливые холостяки436. В «Шагреневой коже» он представляет «жизнь, с ее неестественными движениями, постоянными отклонениями, змееподобным движением». «И такое же значение, – говорят нам, – сокрыто в мельчайших происшествиях этой истории»437.

Эпиграф, если только мы правильно его понимаем, является копией всякой биографии, прошлой и будущей, ДНК всякой человеческой жизни. К сожалению, наверняка ничего сказать нельзя, хотя можно повторить за Бальзаком: «Я нахожу в сказке самым очаровательным именно то, что я меньше всего понимаю»438. И все же с характерной для Бальзака смесью модного легкомыслия и философскими рассуждениями, грешащими манией величия, значение эпиграфа можно свести к непостижимости жизни. Эпиграф отражает сдвиг в философии Бальзака, сознание того, что чистый материализм – верная дорога к безумию. Все в романе подвергается рациональному осмыслению. Говорят, что замысел можно уподобить игре пузырьков воздуха в бокале с шампанским; крошечное отклонение в уровне фосфора выдает святого или преступника, гения или кретина. В наши дни, по словам героя, все чудеса нового Мессии будут рассматривать под микроскопом в Академии наук439. Подобный релятивистский подход был характерен для послереволюционной Франции, которую Бальзак изобразил в своем романе: цивилизация, создающая новые желания и неоправданные надежды, – своего рода массовое самоубийство. Но шагреневая кожа, которая стойко переносит воздействие кислот и сжатие, какому ее подвергают ведущие ученые, кроме того, символизирует и самого автора. После смерти отца он ищет новую философию не только в рационализме, но и в мистицизме, вспомнив воззрения матери.

Еще одна формула человеческого существования излагает идеальный, для Бальзака, образ жизни в одном предложении. «Желать сжигает нас, а мочь – разрушает, но знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии»440. При рождении каждый из нас получает конечный запас жизненных флюидов; с каждым желанием запас убывает. Тайна жизни, как объясняет Рафаэлю старый торговец, заключается в том, чтобы копить энергию, тратить жизнь не на чувства, которые прискучивают, не на душу, которую можно разбить, но на разум: «Мои пиршества заключались в созерцании морей, народов, лесов, гор… У меня есть воображаемый сераль, где я обладаю всеми женщинами, которые мне не принадлежали… О, как же предпочесть лихорадочное, мимолетное восхищение каким-нибудь телом… как же предпочесть крушение всех ваших обманчивых надежд – высокой способности создавать вселенную в своей душе беспредельному наслаждению двигаться без опутывающих уз времени, без помех пространства; наслаждению – все объять, все видеть, наклониться над краем мира, чтобы вопрошать другие сферы, чтобы внимать Богу?»441

«Шагреневая кожа» – поразительный опыт психологической автобиографии. Предположение, что жизнь разрушается самими инстинктами, которые в ней заключены, постоянно повторяется в жизни Бальзака. Оно отражено и в деталях его повседневного существования. Гаварни и Поль Лакруа, независимо друг от друга, рассказывали братьям Гонкур, что половая жизнь Бальзака строилась в соответствии с оригинальной теорией. Секс – необходимая трата энергии, но, как и с другими расходами, нельзя допускать его постоянного естественного выхода: «Сперма для него была излучением чистой мозговой субстанции, символической утечкой, через пенис, произведения искусства. И после того или иного проступка, когда он забывал о своей теории, он прибегал к Латушу с криком: “Сегодня я потерял книгу!”»442 (Очевидно, Бальзак пересмотрел свои взгляды к тому времени, когда рассказывал Александру Дюма-сыну, что «ночь любви» стоит «половины тома», хотя и добавлял, что «ни одна живая женщина не стоит двух томов в год».)443

Почему Бальзак был так уверен в правильности своей теории? Потому что, как предупреждал его врач, сам он ею пренебрегал444. Сила теории Бальзака кроется в том, что она противоречит его собственным природным порывам. Он даже иногда создавал контртеории – например, что «избыток сна закупоривает и притупляет мозг»445. Монашеская ряса и огромное количество кофе, к которому пристрастился Бальзак, служат символами этого противоречия: воздержание и распущенность в нем сосуществовали.

Творческий процесс и продвижение романа прекрасно иллюстрируют взгляды Бальзака на действенное применение жизненных флюидов. Вначале сам Бальзак написал о шагреневой коже в статье, которая вышла в «Карикатюр» в конце 1830 г. Автор статьи мечтал о том, чтобы «Шагреневую кожу» купил какой-нибудь состоятельный меценат за 1000 экю (5000 франков), с условием, что напечатают только 20 экземпляров романа: ранний пример трюка с «ограниченным тиражом». Последовали и другие образчики саморекламы. Договор на издание был подписан 17 января 1831 г. с Урбеном Канелем и Шарлем Госленом: роман должен был выйти тиражом в 750 экземпляров; авторское вознаграждение составляло 1125 франков. Автор обязывался представить рукопись к 15 февраля. Срок прошел; рукопись Бальзак не представил. Зато он охотно беседовал с нетерпеливым Госленом, рассказывая ему о муках творчества: «Уверяю вас, я всю ночь проработал впустую, писал фразы, которые потом вычеркивал как бессмысленные». «По-прежнему от всей души надеюсь, что книга увидит свет 20 мая»446. За пять дней до нового крайнего срока Бальзак высылает Гослену из «Ла Булоньера», поместья г-жи де Берни, примерно половину рукописи. Гослена он именовал «ходячим куском мяса, которого Господь щедро наделил воображением идиота»447. Гослену сообщили, что с той же почтой он получит паштет. Вероятнее всего, такой подарок встал в горле у Гослена комом, ведь он наверняка читал отрывок из романа, как будто случайно просочившийся в «Ревю де Ле Монд». Речь идет о главе под названием «Как убить дядюшку» (и получить наследство). Автор отрывка рекомендует угостить и без того толстого дядюшку паштетом из гусиной печени – фуа-гра448.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});