Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич

Ничего. Возможно, он просто забыл: так долго гнал от себя жуткие эпизоды детства, что они превратились в безмолвные кадры, лишились яркости и исчезли. Как ни крути, на выходе – ноль.

Зато у его четырехлетнего сына есть свой великан.

Могло ли случиться так, что Антон принес домой – например, в капюшоне или рисунке со снежинками – не только болячку, но и что-то другое, потустороннее, злое? Олег рассмеялся, но как-то наигранно. Ведь глупость… великан, прячущийся в детском рисунке… ну ведь глупость же?..

– А как черный великан выглядит? Он большой?

– Он же великан, – снисходительно напомнил сын, – конечно, большой. И худой. А еще у него много ртов.

– А зубы? – Олег не до конца понимал, почему спрашивает об этом.

– Зубов нет. Только рты, они как присоски.

Кажется, успокоился. Хорошо. Олег где-то слышал или читал, что лучший способ избавиться от страхов – говорить о них, разоблачать словами.

Шаги за дверью полчаса как стихли. Растворились в гудящих электричеством ламповых спиралях.

Сын так долго тер глаза ладонями и кулаками, оттягивая нижние веки, что лицо покраснело. А еще он обмочился. Во сне или когда великан зацокал копытами в коридоре – непонятно. Не говорит.

На этот раз Олег оставил включенным свет во всей квартире.

Сердце по-прежнему колотилось. Перед пробуждением ему снилась игровая комната и сидящая в углу женщина. Михайловна. Или Николаевна. Как понять, когда нет лица, лишь темно-красный провал, раковина, словно по черепу шарахнули молотом? Вмяли внутрь – кости, глаза, жизнь.

– Пап?

– Что, силач?

– А мы можем куда-нибудь уехать?

– Зачем?

– Чтобы не ночевать дома.

– Ну прекращай…

…черные копыта, да, черные в трещинах копыта с линией жестких серых волос – он видел их на кухне под духовым шкафом. Показалось, что видел.

Цок-цок-цок. Пробирающий до озноба звук, который нельзя привязать ни к чему осмысленному, только попытаться вдавить в палитру ночи, но он всплывает, нет ему там места. Он чужой, нереальный.

– Он воняет, пап. Ты чувствуешь?

Олег чувствовал. В квартире появились неприятные запахи: гари, немытых ног, испражнений.

– Пускай он уйдет! – закричал и тут же заплакал Антон, на шее вздулись вены.

– Тише, все хорошо, хорошо.

– Пускай…

– Тише, успокойся.

Сын притих, уткнувшись в плечо отца. Попросил:

– Пап, расскажи историю.

– Какую?

– Ту. Про зайчика и великанов.

– Хорошо. – Все что угодно, только бы отвлечь, отвлечься. – Слушай.

На одной далекой планете однажды родился зайчик. Жители планеты постоянно чего-то боялись, они никогда не выходили из своих домиков. А виноваты в этом были великаны, которые жили в небе и на деревьях и напоминали большие хмурые тучи, – это они заставляли жителей планеты всего бояться. Но зайчик был очень добрым и любознательным, он не послушался родителей, которые говорили шепотом, потому что боялись, что их услышат великаны, и выпрыгнул из форточки на улицу. Зайчик упал на мягкую траву и рассмеялся. «Кто шумит?..» – ворчливо спросил великан с дерева. «Кто смеется?!» – возмутилась большая черная туча. «Это я!» – без страха ответил зайчик. «Прекрати шуметь! – потребовали великаны. – Ты должен нас бояться!» Зайчик снова рассмеялся: «А вот и не боюсь! Вы мрачные, но не страшные. Вы злые и плохие. И я не буду с вами дружить. Уходите, пока не поздно!» – «Как ты, мелюзга, смеешь нам приказывать?» – «А вот и смею! И если вы продолжите пугать моих родителей, то сделаю так, что вы надуетесь и лопнете!» Угроза рассмешила великанов, они стали хохотать над маленьким зайчиком, все громче и громче. Они смеялись так сильно, что стали лопаться, как мыльные пузыри. А когда взорвался последний, страхи жителей планеты исчезли, и они вышли на улицы, чтобы радоваться и веселиться.

Антон не дослушал, но Олег закончил историю и, когда сын вскрикнул и неразборчиво залепетал во сне, принялся гладить его по лицу, по волосам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На выходные он отдал сына родителям Лиды: выпросили, хотели помочь, Олег не сопротивлялся. Антон тоже – сразу согласился, хотя раньше для побывки у бабушки и дедушки приходилось искать весомые стимулы, четырехколесные и обязательно на батарейках.

Две ночи подряд Олега будили шаги черного великана. Он лежал при свете, вслушивался в фантомные передвижения нового квартиранта и всерьез думал о здоровье своего рассудка. Искал причину в излишне фанатичной опеке, безграничной любви к сыну. Может ли случиться так, что он слышит страхи Антона?

В конце концов, измотанный, перепуганный, он истошно кричал (и некому было сказать «тише, тише»), угрожая призраку за стенкой, и это помогало. Утром он сжег в раковине все рисунки Антона, принесенные из садика.

В понедельник к нему обратился в лифте сосед сверху, отец молчаливого Руслана.

– Тоже болеете? – спросил высокий мужчина. – В садике вас не видно.

Олег не сразу понял, что тот имеет в виду Антона. Кивнул.

– И мы вот вчера слегли. Ночью вообще тяжело было, даже бредить начал.

– Плохо, – только и смог ответить Олег.

– Да уж, – согласился папа Руслана, – хорошего мало.

– Он… – Олег засомневался, но сосед ждал. – Ваш сын говорил что-нибудь странное?

По лицу мужчины понял – говорил.

– Что он сказал?

Мужчина оценивающе смотрел на Олега.

– Что-то о голове великана.

Лида вернулась вечером. Антон, которого пришлось чуть ли не силой забирать от бабушки с дедушкой, бросился к ней на руки и не отпускал минут десять, мешая раздеться.

– Мам, давай уедем. Сегодня опять великан начнет шуметь.

Лида бросила на Олега обвиняющий взгляд:

– Вы опять с папой страшилки выдумываете?

– Нет! Папа тоже слышал! Даже гантелей пугал!

– Олег, я же говорила! Зачем ты ему подыгрываешь!

Они поругались. В режиме ускоренной перемотки облаяли друг друга и разбежались: она в спальню с Антоном, он – на улицу. Смена караула.

Он купил в магазинчике на первом этаже пачку сигарет и, бесцельно плутая между домами новостройки, курил одну за одной. Болезненное состояние, которое не отпускало его все эти дни, утяжелилось едкой обидой, растерянностью.

Олег не заметил, как оказался возле детского сада. А когда, прислонившись к зеленому решетчатому забору, понял, на что смотрит, – на невзрачную совковую двухэтажку в коросте голубой штукатурки, – разозлился не на шутку.

«Это ты во всем виноват, гаденыш. Ты пугаешь его. Я никогда не выдумывал для Антона страшных драконов, ведьм и чудовищ под кроватью. Да, я рассказывал и показывал ему разные истории, но чтобы он полюбил героев, которые побеждают зло, только для этого… а ты, ты…»

Поддавшись порыву, он подтянулся и перемахнул через забор. Уже стемнело, в окнах домов на другой стороне улицы горел свет, но тротуары пустовали. Впрочем, Олегу было плевать.

Он обошел мусорные контейнеры, обнесенные с трех сторон бетонной оградой, и направился к зданию. Приблизился и уплыл в сторону балкон, который пытались куда-то унести на своих плечах мультяшные гномы, мелькнул в сумерках деревянный медведь… «„Сказка“… И какой мудак решил назвать это место сказкой?»

Перед крыльцом Олег остановился.

– Эй, ты… Я пришел, – произнес он громким шепотом; злость поутихла, ему было неловко. – Давай, дуй сюда. Здесь все началось, здесь и решим.

Появилось ощущение: его слышат, его слушают. Рот наполнился кислой слюной. Мысли об абсурдности происходящего выветрились без остатка.

Медленно, одно за другим зажглись окна правой части здания: сначала желтым светом пропитались занавески и стекла раздевалки, затем – игровой и, наконец, спальни.