Пляска в степи - Виктория Богачева

Крут довольно усмехнулся. Заматерел Мстиславич. В гриднице послышались тихие, сдержанные смешки. Но боярин Гостивит таких весельчаков сожрал бы с костями и не подавился. Они и взгляда его искоса не стоили.

— А мы о твоих подвигах ратных наслышаны, княже. Еще земля не осела на тех курганах, в которых отцы похоронили невернувшихся сыновей. Воинов нашей славной Ладоги! Которых ты, князь, увел, а взад — не вернул!

Коли прежние смешки прозвучали тихо, то нынче по гриднице прокатился сдержанный, но громкий ропот. Боярин же не дрогнул, на голоса оборачиваться не стал. Дядька Крут заметил, как взвился на ноги вернейший княжеский сотник Стемид — да был усажен на место своими побратимами.

Князь же выпрямился резко на престоле, впился взглядом в лицо Гостивита Гориславича. На побледневшем от гнева лице, как и всякий раз, еще резче проступил старый шрам.

— Вот как ты заговорил, боярин, — сказал он обманчиво ласково и спокойно.

— Не забудь про отцов да сыновей вспомнить, когда товары свои станешь по новому торговому пути на юг возить — рабов да меха, воск, мед, когда норманнам втридорога продашь итильское золото. Вспомни про них, боярин, когда привезешь к нам на Ладогу шелка, пряности заморские да вина, да стекляшки янтарные.

Гридница встретила слова Ярослава одобрительными кивками. Часть бояр и до того поглядывала на Гостивита с легкой опаской. А нынче и вовсе косилась неодобрительно. Кто-то даже полы богатого плаща запахнул, мол, чтоб подальше быть.

— Ты меня торговлей не попрекай, князь, — Гостивит, насупившись, угрюмо, исподлобья глядел на Ярослава. — Сколько с нее мы отдаем в ладожскую казну — так ты об том больше всего ведаешь. Сам и дерешь с нас по дюжине пошлин да сборов.

— Так и ты с поклепа начал, боярин, — тот покачал головой и окинул гридницу требовательным взглядом. — Коли торгуется кому на Ладоге славно да прибыльно — следует делиться. Торговля эта кровью нам достается.

Ярослав поднялся с престола да шагнул вперед, стал широко, завел ладони за воинский пояс, чтобы хорошо был виден и меч, и нож, и заговорил снова:

— Мы заключили добрый союз со славным князем Некрасом Володимировичем, скрепили его на днях свадьбой! Проложили ладожскому княжеству торговый путь на юг, теперь для каждого нашего купца найдется у Некраса Володимировича и приют, и подмога!

Князь говорил громко и властно, так, чтобы голос его, отражаясь от стен, был слышен в каждом уголке гридницы и даже за ее пределами, коли вздумает кто подслушивать. Он принялся расхаживать вдоль престола, всматриваясь то в лица верной гриди, то — в боярские. Потрепанный, запылившийся по краям плащ с тихим свистом разрезал воздух всякий раз, как Ярослав стремительно разворачивался и направлялся в другой угол гридницы.

— Любо, гридь? — остановившись напротив дружины, спросил он.

— Любо, княже! — как один, отозвался почти каждый, и дядька Крут среди них.

— Добро, — Ярослав улыбнулся. — Коли дружине моей любо — добро.

Воевода поглядел на боярина — тот грузно опустился на лавку, впрочем, не склонив головы и не спрятав взгляда. Он сцепил толстые пальцы в замок на дородном животе, и длинная борода лежала у него на широкой груди, спускаясь аж до самого пуза. Нынче на вече всяко Гостивит Гориславич принарядился: кафтан у него был будто из самого золота соткан, да в пояс подлинные драгоценные каменья вкручены как-то мудрено.

— Ты про нас-то уж не забывай, князь, — хоть и сел на лавку, но не успокоился боярин. Вот, и сызнова заговорил. — Ответ тебе перед всем вечем держать, не токмо перед молодцами твоими.

— Хорошо ли я держу, Гостивит Гориславич? — Ярослав повернулся к нему, слегка склонил голову на бок.

— Трудно пока судить, — тот пожал плечами — приподнял их, насколько позволяли толстая мощная шея да подбородок. — Ты вот ответь, отчего обещался нам одну княгиню привезти, а приехал — с совсем другой?

— Гостивит Гориславич, ты уж лишку не бери, — заговорил седой старик, сидевший через две скамьи позади боярина. — Довольно с нас нынче.

Что же ты творишь, боярин Гостивит, сукин ты пес, выругался про себя дядька Крут. Добился всего при князевом отце, а нынче сыну его дерзишь, обвинить в чем-то чаешь?! На глаза попался Святополк — вот уж мерзкая рожа! Княжич довольно улыбался чему-то, особо не скрываясь. Забавлялся.

Никак правду ведает?!

Вся гридница смотрела на князя, и наберется в ней лишь дюжина тех, кто знал ответ на вопрос боярина. Коли они не проговорятся, другие однажды расскажут. Такое точно от чужих ушей не утаишь — княжеская дочка сором какой сотворила, батюшку да себя опозорила!

— А тебе от того какая печаль, Гостивит Гориславич? — спросил Ярослав. — Что вечу обещался — так я исполнил. Привез из далекого южного княжества богатое приданое и добрый торговый союз.

Дружина одобрительно загудела, и дядька Крут против воли вновь поглядел на Святополка. Тот так и скалился, довольный. Тотчас в памяти всплыло, как, бывало, по матушкиному научению да при ее всяческом одобрении, маленький Святополк жалился, возводил напраслину на старшего брата пестунам, те, стало быть, передавали все отцу, старому князю Мстиславу. И уж он три шкуры с Ярослава спускал ремнем — на радость младшенькому. Да и княгине, которая мужниного бастрюка терпеть не могла, как не отравила в детстве — загадка великая. Девок ведь всех при князе она потравила, хоть и не доказать ничего. А все же дядька Крут в это крепко верил.

— … послы от Рёгнвальда хёдвинга…

Задумавшись, воевода пропустил добрую часть обсуждения. Очнулся, лишь услыхав знакомое имя — Рёгнвальда хёдвинга он помнил хорошо.

Вроде как угомонился наконец Гостивит Гориславич, и потому принялись обсуждать обычные для веча дела: хороша ли была добыча в походах, как полюдье на новых землях встретили, с тем торговать станет ладожское княжество, с кем у нас мир, а с кем — немирье. Поговорили и про соседей ближайших: ждут, вот, вскорости в гости послов от норманнского хёдвинга. Да-а, близится уже холодная осень, а там рукой подать — и зима. Пойдет ли их князь, как о прошлом годе, по Великому Нево, сам к норманнам — как друг?..

Так и поговорили. Добрую половину утра пробыли они в гриднице, когда Ярослав распустил созванное вече. О чем могли — сговорились. Иные же противоречия не примирить разговором. Гостивит Гориславич вышел одним из первых — вначале шел его обтянутый кафтаном живот, а после — уж сам он. А за ним — и остальные бояре. Некоторые — отступив на несколько шагов, иные же так и липли к нему со всех