Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

перед воротами его дворца. Верил с надеждой в начале вторжения лунванов, когда я предсказывал нападение небесных змеев, и в момент открытия и нового запуска Древних Цехов на крайнем Севере. Верил с опаской, когда впервые за полторы тысячи лет покидал с армадой сектор Цзи, ступая на проклятые земли нижней части Лопасти Веера.

И это было хорошо

А солдаты, в свою очередь, верили ему, вечному правителю империи, надеясь на его победу над небесными демонами.

Солдаты уже не удивлялись моим странностям и незнакомому языку, на котором я, как безумец, иногда говорил сам с собой. В тот день, например, я ехал позади колонны, напевая под нос любимую песню про чёрного кота, и никто не обращал на это внимания.

Несмотря на устойчивость, надёжность и защищённость, механокони были несовершенными — в них не было таких приятных мелочей, как музыкальный проигрыватель или подогрев сиденья. Впрочем, цивилизации, которая за девять лет перешагнула из эпохи паровых машин в эпоху антиграва и киберустройств, можно простить многое.

— Привал! — крикнул сотник, и колонна привычным, обученным манёвром стала расходиться в кольцо, окружая гравиплатформу с генералом.

Мне всегда нравилось наблюдать за этим процессом. Иногда даже возникало чувство жалости, что не я, а древние мастера разработали этот манёвр — настолько правильным мне это казалось. Даже сейчас, когда от армии остались крохи, всё выполнялось слаженно и красиво. Бронеэлефанты, массивные шагающие танки с экипажем из семи человек каждый, встали через равное расстояние, развернув свои ощетинившиеся пушками головы наружу. Три уцелевших истукана встали треугольником в центре, накрыв лагерь колпаком из барьерного поля. Платформы с провиантом, лучниками и боеприпасами опустились на «ноги» и образовали прочный настил, кольцами сходившийся к центру. Всадники ровными рядами парковали своих скакунов вдоль настила и спешивались, рядовые торопились к полевой кухне, а сотники направились к гравиплатформе генерала, на построение.

Я решил не идти на совет, и так всё понятно. Припарковал своего механоконя у края лагеря, спрыгнул на ближайшую платформу и зашагал к полевой кухне. Наконец-то можно отдохнуть.

3.

Ночью стало ещё холоднее — минус пять, а то и минус десять градусов. Правильнее было сказать, наверное, «холоднее воды», иначе никто тебя не поймёт, но по прошлым мирам я ещё помнил, чем «цельсии» отличаются от «фаренгейтов». Скоро, возможно, забудется и это.

В тот день псоглавы не нападали. Я не лгал генералу, когда говорил, что не могу предсказывать их нападения: дикари-антропоморфы не были мне столь подвластны, как небесные змеи.

Во второй половине дня мы прошли ещё пятнадцать километров на юго-запад, куда вела нас долина, одна из самых южных в этих краях. Лагерь поставили всего в километре от мирового барьера. Солдаты испуганно смотрели на прозрачную пелену, которая, подобно водопаду, сквозь облака падала на горную гряду и отделяла мир от первозданного хаоса.

Сотники предупредили солдат, чтобы к границе мира они не ходили. Собственно, это было излишним — высовывать нос из-под защитного колпака ночью в одиночку решился бы только самоубийца. Ещё не остыла память о трёх всадниках, погнавшихся неделей ранее за тапиром и растерзанных сотней зубастых карликов — смерть от псоглавов казалась более страшной, чем смерть от небесных змей.

Я накрылся тёплым одеялом под спальным навесом одной из платформ, где обосновались офицеры, и уснул. Собственно, подобные мне никогда не спят — их разум бодрствует, переселяясь из одного тела в другое, но внешне я в такие моменты выгляжу спящим. Мои ночные путешествия после полуночи прервал Младший Брат, тронувший меня за плечо. Я открыл глаза и вернулся в тело — генерал стоял возле меня с телохранителем, двухметровым Цэнь Сунгом.

— Идём. Ты должен мне это показать, — сказал он тихо, боясь разбудить соседей.

— Показать что? — при переключениях не сразу соображаешь, что от тебя хотят.

— Барьер! Я ни разу в жизни не видел границы нашего мира. Ты должен мне его показать.

Я скинул одеяло и поднялся, протирая глаза.

— Но генерал, там нет ничего интересного. К тому же, опасно — псоглавы…

— Не мешкай.

Вместе с телохранителем мы проследовали к одному из бронеэлефантов, под ногами которого были ворота. Стражник молча выключил защитное поле, пропуская нас.

Мы молча пошли по тёмной пустыне, освящая путь синим фонариком.

— Знаешь, что пугает меня в тебе? — сказал Младший брат.

— Что, повелитель?

— Я собирался сказать это давно. Не то, что у тебя светлая кожа и голубые глаза. И не твои способности предсказывать нападение. Меня пугает то, что я не знаю, что делать с тобой потом, когда мы достигнем гнезда этих тварей. Если проиграем, то ты не оправдаешь надежд и по нашему договору будешь казнён. А этого я делать не хочу, ведь ты стал моим другом. Если мы победим, то ты станешь больше не нужен, и даже опасен.

Правитель Четвёртой лопасти выразительно поглядел на меня, думая, что я испугаюсь или хотя бы насторожусь. Глупый, мысленно усмехнулся я. Я продумал всё на ход вперёд. Я просто промолчал.

Тёмная полупрозрачная стена приближалась. Она отличалась от барьеров, что производят наши генераторы — во-первых, толщиной, во-вторых, способностью пропускать воздух и живую материю. Свет от луны, звёзд и нашего фонарика проникал туда лишь частично, подобно тому, как свет домашней лампы освещает ночную улицу. Горизонт отсутствовал, небо было пустым, но каменистая пустыня, разделённая барьером, продолжалась дальше, превращаясь в мглу.

Генерал подошёл вплотную к барьеру и стал вглядываться во мглу. Вдалеке, во многих километрах от барьера виднелись гигантские, тускло светящиеся ленты, похожие на гирлянды. Они были знакомы мне, я ласково называл этих исполинов «гусеничками».

Сейчас существам хаоса, окружавшего наш мир, была совершенно безразлична наша судьба, но Цзи Луань словно впал в транс, зачарованно глядя во мглу. Губы шептали что-то, напоминавшую молитву.

Телохранитель занервничал, и я вовремя схватил генерала за руку.

— Не переступайте эту черту. За ней океан страданий.

4.

Генерал, нахмурившись, обернулся.

— Что ты имеешь в виду⁈

По правде сказать, фраза произнеслась сама собой. Человек запросто может пересекать границу мира, ибо там тоже есть кислород и земное тяготение, но долгое пребывание вредно из-за реликтового излучения, которое гасит граница. К тому же, переход через барьер весьма болезнен. Не объяснишь же это вчерашнему дикарю, для которого что дракон, что паровая машина.

— Каждый, кто пересёк эту черту, становился несчастным и больным, — ответил я.

— Смотрите! — сказал телохранитель, указывая во мглу правее нас. В двух сотнях