Дефицит - Иван Щеголихин

«Нет, я не могу, — наконец, сказала она. — Я все обдумала и решила». «Женщине вредно много думать, я бы на твоем месте не раздумывал». Вот эта его уверенность и била, что называется, по рукам.

Сейчас она мыла посуду, стояла над раковиной в углу и плакала, приподняв плечи, пряча лицо, перенося жалость к себе на свою посуду, мягко обмывала ее в теплой воде, поглаживала пальцами свои тарелки, чашки, ложки. Инна заметила, когда она уже проревелась.

— Ты чего?!

— Ничего…

— Чего плачешь, спрашиваю?

— Малышев подрался с дворником. — Она улыбнулась сквозь слезы.

— А-а-а, так он же у тебя лежал! — осенило Инну. — Как же я сразу-то не вспомнила! Ой, Алка, ну ты даешь. — Тут же все поняла без признаний, и даже успела испугаться за подругу, подошла к ней вплотную, будто намереваясь оградить, защитить. Алла взялась мокрыми руками за край раковины и уткнулась Инне в плечо.

— Ничего не могу поделать… Радуюсь и все.

— Да уж вижу, как ты радуешься! У вас уже что-нибудь было? — спросила Инна не только из любопытства, но и с тревогой; если что-то было, значит, Алла пропала, потому что непривычная, целиком всю душу отдаст и для дочери ничего не оставит, на все пойдет, — отчаянная по неопытности.

— Да нет, что ты… Кому-то надо было сказать, вот я и сказала. — Хотя она ничего не сказала. Но показала.

— Ох, Алка, Алка, — забеспокоилась Инна. — Это же Малышев, что хочет, то и делает, с него как с гуся вода. Но если что! — Инна показала кулак в сторону, к окну. — Я его! Только ты от меня не скрывай, советуйся, ты ведь наивная, Алка. — И, видя, что Алла посмеивается на ее страхи пополам с угрозой, сама успокоилась, да и любопытство одолевает, куда денешься. — Слушай, Алка, может, вам встретиться негде? Я устрою все в лучшем виде, располагай мной, как собой. — Инне тоже хотелось бы подружиться с Малышевым, втроем им легче будет соблюдать тайну и вообще выкручиваться из ситуаций, а Инна такая пройда, кого хочешь обведет вокруг пальца. — Ты как-нибудь сведи меня с ним, Алка, я ему сразу выдам: мы отвечаем за тех, кого приручаем. Он у нас не отвертится.

— Оставь, Инна, ты совсем не туда поехала.

— Алка, милая, я так рада! — Инна уже сама готова была пустить слезу.

Явился полусонный обогатитель, попросил сто грамм на посошок, и они с Инной ушли домой.

«Найти хорошего мужика», — так все просто, как найти настройщика пианино или слесаря краны починить, найти сотрудника на вакантное место, хоть какого, лишь бы найти. Лизавета перед свадьбой просвещала мать: «Пусть бы пил бы, пусть бы бил бы, лишь бы был бы, так поэты пишут. А мои не пьет и не бьет, так чего мне раздумывать?» Аллу огорчило, что дочь ее восемнадцатилетняя слишком уж по-бабьи все это произнесла — мой не пьет, в особенности вот это «мой». И какое в сущности допущение жалкое — лишь бы был бы, унижающе так, обижающе — лишь бы. Будто крохи жалкие с пира природы. Дочь как будто на корню смирилась, приняла роковую женскую второстепенность, неполноту без мужа, как будто сама по себе ты не человек, а придаток некий, друг человека. Сама Алла никогда не хотела так — лишь бы, ни в юности, ни потом, а хотела бы, так давно сошлась бы с кем-нибудь. Вдовой она осталась в тридцать два года, тогда думала — старуха уже, все кончено, только бы дочерей вытянуть, а сейчас думает, какая тогда была молодая, не знала, что и в сорок еще не все потеряно. Замуж надо было ради дочерей хотя бы, чтобы они привыкли к мужчине в доме, знающие люди считают, что из неполной семьи, когда нет отца или матери, выходят неспособные жить в браке, несчастливые — они не приучены с детства соподчиняться, ладить с другими. Предложения Алле были, но ей хотелось не мужа, а прежде всего отца своим девочкам, ей все казалось, что и тот будет груб с ними и этот к ним несправедлив, постепенно стала смотреть на мужчин с вопросом: отец он или отчим? Не только на знакомых, а вообще на всех, и в кино, и по телевидению, игру себе такую нашла. По каким-то признакам, ей самой неясным, выходило, что больше все-таки отчимов, чем отцов, даже Сиротинин со своим преклонением перед Настенькой не отец, а отчим, а вот Малышев… Ничего толком не зная о его семье, о житье-бытье, она отнесла его к категории отцов. Таким она видела его еще двадцать лет назад. Таким она увидела бы его еще мальчишкой в школе, а почему, не знает. Это и восхищает ее, и удручает. Он был отцом и останется — отцом своей дочери…

Друзья не забывали ее, часто наведывались, тот же Вадим Резник приходил пожаловаться на семью, сидел как-то на кухне и плакал и не в переносном смысле, Алла вытерла лужицу на клеенке, и еще подумала, у женщин таких обильных слез не бывает, они их чаще выплакивают. Приходили друзья, уходили, а она и при них, и тем более без них не могла избавиться от ощущения своего одиночества, несмотря на Алену и Лизавету. А мужа искать не пыталась. Можно было объяснить ее одиночество памятью о погибшем, — можно было бы, и добрые люди так и объясняли. Но как по-разному оценивают память о погибшем. Вот сегодня, пока она сидела с Макен и старалась их развлечь с Бахтияром, пошел какой-то двусмысленный разговор о жене Джона Кеннеди, убитого президента, о том, что первая женщина Америки не должна была выходить за грека, пусть он будет трижды миллиардер. «Но это бесчеловечно, — возмутилась Инна, — так только дикари поступали». «Как это так?» — спросил ее Ваня. «Сжигали на костре жен после смерти мужа». «Я бы их сжигал при жизни», — помечтал Ваня. Женщины вступились за вдову Кеннеди, рассудили, что она права, и только Регина сказала: «Как хотите, а я бы в такой ситуации держалась». Алла делала вид, что поглощена разговором с Макен о ее спортивных мальчишках. Слова Регины ее задели, они прозвучали укором, хотя Регина косвенно как раз защищала Аллу, объясняла ее одиночество памятью о Родионове. Потом вдруг кто-то сказал: «А я бы с Малышевым недели не прожила!» — что за бред? Чего ради вдруг такие допуски? И не слишком ли много о нем говорят сегодня — на ее дне рождения? В разной связи, с разной оценкой, но то один вспомнит, то другой.

А если бы он не попал в больницу?..

Он появился опять в ее жизни, как черта подводящая, как итог. Напоминание о молодости, которую уже не вернуть. А может быть, можно вернуть, есть какие-то силы небесные? Он мог бы и дальше жить сам по себе, но все-таки его привезли к ней, а коли так, раз уж ты попался, дружок, то… я тебя отпускать не стану.

Что там за дворник, памятник ему поставить? Ни слова ей не сказал, но теперь пусть скажет, самому будет легче.

Скажет, так он тебе и скажет, раскрывай уши. А вот, она скажет, снова ляпнет что-нибудь как в прошлый раз, когда чуть не сорвалось с языка: «А не уехать ли нам отсюда?» — нам, хотела сказать, нам с тобой, Малышев, но сказала «не уехать ли мне?» — как всегда одна, такая самостоятельная, намеренная и дальше пребывать в одиночестве.

И что же теперь? Лучше бы не знать, что теперь, лучше судьбе довериться. Страшна беда, пока не пришла, а уж коли пришла, она ничего не боится, да и не беда это, а счастье, пусть горькое, но другого у нее всю жизнь не было, — только горькое счастье. Инна, конечно же, не утерпит, поделится радостью за подругу, и одной расскажет, и другой — пусть узнают все, она не станет прятаться, как жила, так и будет жить. Но прежде всех должен узнать он сам.

Но неужели он до сих пор не знает, не догадывается? Неужели ему мало того, что она уже сказала? Да и без слов ясно, господи!..

Не ломай голову, она тебе еще пригодится. Да уж лучше бы не пригодилась. Лучше бы потерять ее совсем, вот хоть сегодня, хоть сейчас. Вот пришел бы, переступил порог…

— Мама, а почему не пришел тот дядя в синем костюме?

Ее будто жаром обдало, она так и вперилась в дочь — как ты смеешь?

— А у него сегодня дежурство, — спокойно солгала Алла.

Только теперь увидела, какой была ее дочь весь вечер, — она ждала, ждала и прислушивалась, стоило только раздаться звонку, как она первой вскакивала и, глядя на мать заговорщицки, бежала к двери или к телефону. Возвращалась уже посерьезнев и смотрела на маму — как она, не очень расстроилась? И все это в одиннадцать лет. Удивительно, что за дети пошли, с пеленок все понимают. Алла в своем детстве ни о чем таком и думать не могла, а вот Алена!.. Акселерация — это когда все понимают и всего хотят, но ничего не могут.

— Он тебе понравился? — спросила Алла.

Алена схватила пуделя на руки, запрыгала с ним.

— Мне вот кто понравился, вот кто понравился! Барбос, красный нос, глупый пес, а больше мне никто не понравился, правда, песик? — Попрыгала-попрыгала, увидела, что мама уже не обращает на нее внимания, и сказала: — Но ты ведь отпрашиваешься с дежурства, если у меня ангина.

— Но ведь у меня нет ангины.

— У тебя еще хуже, день рождения. — И, глядя, как мать рассмеялась до слез, пояснила: — У тебя еще более уважительная причина.