Дефицит - Иван Щеголихин

— Рассаживайтесь, кто куда хочет.

— Лучшая рыба — колбаса.

— Только не со своим мужем.

Не все врачи города собрались за столом, но можно не сомневаться, что все новости, и не только медицинские, здесь будут произнесены и оценены по достоинству.

Расселись, осторожно заклацали посудой, ножами, вилками, в репликах у каждого заметен свой стиль.

— А где, не побоюсь этого слова, хрен? — это стиль Вадима на грани фола, а иногда и без грани.

— Мальчики, а кто тамада? — это Инна, только «мальчики» для нее и никаких-таких «девочек».

— Мы не в Грузии, мы в Казахстане, зачем тамада? — это Сакен в своем стиле.

— Друзья, а вы заметили, как вымирает поговорка «лучшая рыба — колбаса»? — это стиль мужа Инны, Валерия Петровича, с несколько философским уклоном.

— Вымирает вместе с рыбой, — сказал Ваня Цой, скептик по преимуществу, сделали его таким жены.

— Мальчики, не вижу порядка, так и будем болтать?

— Тамадой будет Резник, — объявил Сакен, — иначе он все равно никому слова не даст сказать.

— Прошу заметить, я прохожу по деловым качествам, а не по национальному признаку, — согласился на тамаду Вадим. — У всех налито? Первое слово Сакену, моему, я не побоюсь этого слова, другу.

Сакен поднялся, сурово уставился на Аллу.

— Дорогая хозяйка, дорогие гости, я предлагаю выпить прежде всего за здоровье нашего замечательного, известного терапевта Аллы Павловны. Мы все тебя уважаем, Алла, и все любим. Желаю тебе прежде всего личного счастья, чтобы ты в ближайшее время…

— И так далее, — перебил Вадим.

— Никаких и так далее! — настоял Сакен. — Надо говорить конкретно. Желаю прежде всего, чтобы Алла в ближайшее время вышла замуж, категорически требую. Ты у нас молодая и самая красивая. Даю тебе слово, если бы конституция учитывала наши национальные традиции, я взял бы тебя второй женой — токал.

— Ты не в конституцию смотри, бандит, а в уголовный кодекс, — посоветовал тамада.

— Я признательна тебе, Сакен, — отозвалась Алла, — но что скажет твоя Жамал?

— Для одного глупого мужа, — сказала Жамал мелодичным голосом, — две умных жены большая роскошь.

— Все слышали? — Сакен не обиделся. — Когда меня спросили в Стамбуле о положении казахской женщины, я сказал — свобода слова у нее на первом месте.

— А янычары в Стамбуле есть? — полюбопытствовал Валерий Петрович. — На каких они правах, интересно?

— Да выпьем мы, в конце концов, или так и будем лясы точить? — вскричала Инна.

Выпили, наконец, и замолчали на минуту-другую.

— Жамал, а что тебе Сакен привез из круиза? — поинтересовалась Регина Данилова.

Жамал проглотила салат, вытерла губы.

— Пятьсот рублей долгу…

Сакен никого не боялся, кроме своей жены, а Вадим говорил при случае, что всем, что есть и что еще будет в Сакене хорошего, он обязан Жамал. Она главный врач противочумной станции и от диссертации отказывается: «У меня без кандидатской четыреста рублей и шестеро детей, заимейте вы столько со своей степенью».

— Однокашники и однображники, я не могу пускать юбилей на самотек, — заявил Вадим. — Я хочу поставить перед столом, не побоюсь этого слова, проблему.

— Мы должны найти ей хорошего мужика, — начала Инна, и Алле пришлось ее перебить:

— У меня есть больной, который задает всем вопрос: какое главное зло сегодня?

— А что, это интересно.

— Направь его ко мне в диспансер, — посоветовал Ваня Цой.

— Друзья, зачем вообще говорить о зле? — воскликнул Валерий Петрович.

— Ваня, ты не можешь и моего мужа к себе забрать?

— Зачем говорить о зле? — не сдавался Валерий Петрович. — Чем жить, проклиная жизнь, не лучше ли жить, восхваляя ее?

— Разумеется, лучше, — согласился Вадим, — этим мы сейчас и займемся. Прошу восхитительную Инночку сказать свое мнение на тему добра и зла.

Пока Инна прихорашивалась, оглядывалась, чтобы, поднимаясь в тесноте, не зацепить что-нибудь на столе, Вадим заполнил паузу, поглаживая живот:

— Главное зло — утка в яблоках.

— Уток в яблоках не бывает, — серьезно отозвалась Регина Данилова. — Бывают кони в яблоках.

— Сакен, это по твоей части, конина в яблоках.

— Нет такого блюда, ручаюсь. А конина, к твоему сведению, от рака предохраняет.

Инна наконец встала.

— До революции говорили: бабий век сорок лет.

— Инночка, мы же не на партсобрании.

— С каких это пор на партсобраниях про бабий век?! Не перебивайте мне мысль. Так вот, сорок лет, много или мало? Для женщины, я считаю, золотая середина. Пятнадцать лет после института позади, правильно? И пятнадцать лет впереди до заслуженного…

— Я не побоюсь этого слова!

— Да, отдыха, — закончила Инна.

— А я жду-не дождусь пенсии, — призналась Галина.

— Я считаю, у Аллы все хорошо, — продолжала Инна. — На работе ее ценят, дети у нее растут, одна уже замужем, слава богу. Но сорок лет есть сорок лет. Я хочу присоединиться к Сакену и пожелать ей личного счастья, да!

— Ты тоже берешь ее второй женой? — поинтересовался Вадим. — Человечество изо всех сил борется с институтом брака, а вы мне тут позволяете!

— Никаких жен, никаких мужей, на свалку истории! — вскричал Ваня Цой.

— В конце концов, что мы за друзья, если не можем найти ей хорошего мужика?

— Ради бога, Инна, — взмолилась Алла.

— Инночка, лишаю тебя слова. Скажи всем «благодарю за внимание» и сядь на место.

— Но я еще про зло не сказала, Вадим!

— Давай, только напряги интеллект.

— По-моему, главное зло — это обогащение.

— Моя специальность, между прочим, — сказал Валерий Петрович.

— Мой обогатитель принес на восьмое марта талон на ковер, радуйся, говорит, мы получили право на роскошь. Я очень рада, но кто мне принесет тысячу рэ? Муж меня утешает: чем больше будет прав у честных людей, тем меньше будет прав у жулика.

— Он обогатил тебя философской мыслью.

— У честных пусть будет талон без ковра, а у жуликов ковер без талона, все правильно!

— Но где тут добро, где зло?

— Я вот сдам макулатуру, которую он читает вместо того, чтобы помогать жене, и обогащу его талоном на «Трех мушкетеров».

— Это называется личное счастье, Алла, ты обрати внимание!

Регина опять пристала, чтобы Сакен рассказал о круизе — Данилов обещал ей путевку на следующую весну.

— Что тебя интересует?

— Даю ориентиры, — подсказал Вадим. — Про стриптиз не надо, про ночной бар не надо, про порнографию мы сами знаем, про безработицу тоже.

— А больше и рассказывать нечего! — Сакен руками развел. — По родине я скучал, как положено, приехал с радостью, а здесь новости. Коллега Малышев подрался с дворником и залег в больницу, чтобы избежать суда.

— Но это чушь, Сакен, извини меня! — вспыхнула Алла. Наступила подозрительная тишина, но она ее не заметила. — Он у нас лежал. Переутомление, небольшой криз. Представь себе, все требуют хирурга Малышева, панариций, фурункул, непременно Малышева. — Она совсем не хотела задеть Сакена, само собой получилось.

— Но зачем дворников избивать, на них и так дефицит.

— Да что вы вцепились в Малышева! — воскликнула Инна. — Это хирург от бога. И мужчина, каких поискать.

— Как ты определила, Инночка, пальпаторно?

— Визуально достаточно.

— Факт есть факт, я его не люблю, — сказал Сакен.

— Сакен Муханович, а янычары, интересно, в Турции сохранились? — попытался Валерий Петрович сменить тему.

— Янычары были от Сакена в восторге, — сказал Вадим.

У Аллы горели щеки, на лице застыла улыбка, она не ожидала от Сакена таких слов о Малышеве. И в перепалке с Вадимом у них ни такта, ни осмотрительности.

— Друзья, минуту внимания, все сюда! — Валерий Петрович все еще не терял надежды выровнять крен. — Скажите, чем отличается старая интеллигенция от новой? Не хотите подумать?

— Не хотим, — решила за всех Инна.

— Тогда я скажу тост! — Валерий Петрович чуть не с ногами вылез на стол. — В сорок лет женщина расцветает, гляньте на нашу Аллочку Павловну…

«Неужели Малышев и вправду подрался с дворником?» Лицо ее горело, пусть думают — от комплиментов.

— У нее замечательные дети, — продолжал Валерий Петрович. — В нашем замечательном городе есть улица Родионова, по ней мы ходим и ездим. У Аллы Павловны было прошлое…

— Аллочка, ты, оказывается, женщина с прошлым?

— … есть настоящее и будет будущее!

— Хватит, Валера, мозги компостировать, — прервала мужа Инна, красная от вина. — Мы должны ей найти хорошего мужика. Остальное все прах и тлен.

…Он мог бы ей сейчас позвонить. Ну чего ему стоит поднять трубку и набрать номер? Подарок был бы для нее самый что ни на есть щедрый. Почему бы ему не прийти сюда в такой важный для нее день? Бабий век действительно сорок лет. Пришел бы, поздравил с окончанием века… Разговор за столом был бы совсем другим от его присутствия, это точно. Он не позволил бы им такой пошлый, уличный уровень перепалки. Но он не знает про круглую дату.