Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

Ричард не виделся с ним много месяцев. Их дружба больше никогда не была прежней с того дня, как Дэвид произнес те сентенции насчет того, почему гордыня причислена к семи смертным грехам. Ричард и сам это знал, высказывания Дэвида перекликались с его собственными выводами, но бывают ситуации, когда в нас вспыхивает неприязнь к тем, кто с нами соглашается. Мы откровенничаем с этими людьми, потому что ждем, что они опровергнут унизительные для нас доводы и излишне честный анализ нашего собственного характера. Каждый раз, встречаясь с Дэвидом, Ричард обязательно вспоминал ту коротенькую лекцию о тщеславии и умении мириться с собственными ошибками. Поэтому виделся с ним очень редко, и они всегда встречались в обществе его жены Сьюзен, которая была подругой Джулии.

И теперь его нет на свете – Дэвида, друга, который познался в беде, того, кто если и не спас ему жизнь, то как минимум избавил его от многодневных полицейских допросов, подозрений и клеветнических обвинений. Ричарда охватили страшные угрызения совести. Будь он настоящим другом, Дэвид не наложил бы на себя руки. И опять все произошло из-за его мерзкой гордыни, которая разрушила не только его жизнь, но и жизни других. Ему остается только одно, причем нечто чрезвычайно несоразмерное: выполнить просьбу полиции и в пятницу по дороге в Хитроу заехать в участок.

* * *

Как только дверь за отцом закрылась – а именно так показалось Джулии, – Франсин тут же ушла. Возможно, она сказала, куда идет, но Джулия не слушала. Она страшно устала от того, что из нее пытаются сделать полную дуру, хотя она и знает, что девочка встречается с Джонатаном Николсоном.

Джулия сказала себе, что рада тому, что Франсин ушла. Ее утомительное присутствие является препятствием, а так она сможет посвятить себя тем задачам, которые так долго мешала ей выполнить ее добропорядочность. В конце концов, она же образованная женщина, обладающая живым умом. Есть масса вещей, о которых надоедливый подросток ничего не знает и в которые он не должен вмешиваться.

Однако когда Джулия проанализировала свои устремления, то обнаружила, что они либо исчезли, либо больше ее не интересуют. Этот этап ее жизни закончился. Джулия ничего не ела на обед – во всяком случае, ей так казалось сейчас, три часа спустя, – поэтому она съела остатки пирога, к которому никто практически не прикоснулся, все шоколадные бисквиты в вазе и йогурт с манго и гуавой. И все ради того, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Она позвонила Ноэль, которая не смогла долго говорить (по пятницам в магазине, как всегда, наплыв покупателей), Джослин, вместо которой заговорил автоответчик, и Лауре, у той как раз было свободное время и она горела желанием с полчасика поболтать о диких выходках современной молодежи.

Примерно в шесть случилось нечто странное. Джулия вдруг обнаружила, что весь день скучает по Франсин. Ей стало казаться, что, если бы девочка сейчас вошла в дверь, все ее проблемы улетучились бы, она снова обрела бы покой и радость, ей не пришлось бы пичкать себя нездоровой едой и придумывать себе какое-то занятие.

Но чем темнее становилось на улице – а в шесть было уже темно, как в полночь, – тем прочнее сознанием Джулии завладело второе желание, и оно, хотя и противоположное, существовало вместе с первым, действовало параллельно ему. Она скучала по Франсин и надеялась, в своеобразной, извращенной форме, что та не вернется, что очень сильно задержится, до самой полуночи, чего никогда не случалось. Ей очень хотелось, чтобы падчерица сильно, страшно опоздала, так, чтобы она, Джулия, испытала крайнюю тревогу, небывалый ужас, безумие ожидания и потом, когда та наконец-то придет, взорвалась. Она взорвалась бы, как гроза с проливным дождем, которая приходит в конце изнурительно жаркого дня.

Вот в таком состоянии ума Джулия наблюдала за часами. Делала несколько шагов и смотрела на часы, шла дальше и запрещала себе смотреть на часы, пока не насчитает сто шагов. Автобусная остановка уже давно пустовала, она ясно это видела в свете уличных фонарей, однако отсутствие Джонатана Николсона ее не удивляло. Естественно, его здесь нет, мрачно думала Джулия, он же с Франсин.

К половине восьмого она была почти счастлива. Еще чуть-чуть, и она получит желаемое. Франсин не скоро придет домой. Живые фантазии об изнасиловании, нападении и убийстве стали бесконтрольно заполнять ее сознание. Начал расти и надуваться пузырь напряжения. После девяти будет десять, после десяти – одиннадцать, но задолго до этого ей станет плохо от ужаса, физически плохо, и Джулия, чтобы успокоиться, поест, а потом в какой-то момент ляжет на пол и завопит. Она ходила взад-вперед и наблюдала за часами, а ее сердце билось все быстрее.

В девять, вернее, в пять минут десятого пришла Франсин. Джулия не могла говорить. Она была оглушена одновременно и облегчением, и разочарованием. Она просто посмотрела на Франсин, окинула ее долгим, несчастным, полным отвращения взглядом и со страдальческим видом отвернулась.

* * *

4-0-6-2. Пусть Гарриет Оксенхолм и записала его в своей книжке, замаскировав под ресторан, зато он не нуждался в секретных мнемотехниках. Если бы у нее была такая же память, как у него, она не выдала бы себя и не открыла бы дверь к своему банковскому счету с той же легкостью, как открывают коробку конфет и подают гостям. Какая же дура! Наверное, Гарриет считала себя хитрой, хотя от нее всего-то и требовалось, что посмотреть слово «счета» во французском словаре.

Тедди отправился к банкомату банка «Барклайс» на углу Сиркус-роуд и Веллингтон-роуд. Он собирался сходить туда только после того, как закончит шпаклевать новую кирпичную кладку, но потом обнаружил, что больше не вынесет мук ожидания. Первым делом Тедди проверил, принимает ли автомат «Виза-Коннект». Машина принимала. Это было ясно по маленькой картинке такой же карточки, как у Гарриет. Тедди затаил дыхание, велел себе не дурить и задышал нормально. Карточка заползла в щель. Выяснилось, что в первый раз он вставил ее не той стороной, и пришлось все начинать сначала. Теперь все получилось.

Очень осторожно, сдерживая дрожь в пальце, он набрал код: 4-0-6-2. Не раздался взрыв, не прозвучал сердитый голос, не последовал отказ. Этот банкомат слегка отличался от того, у которого он наблюдал за девушкой. Тот потребовал уточнить, какие деньги нужны – английские, французские, американские или испанские, – потом спросил, нужен ли чек. Этот был проще. Тедди нажал на кнопку «Ввод».

«Пожалуйста, подождите», – сказала машина, затем: «Ваш запрос обрабатывается». Карточка вылезла наружу. Тедди не поверил своим глазам. Он знал, что все должно получиться, но все же сомневался. Появились деньги. Без скрипа, без боя барабанов, без национального гимна – они тихо выползли из другой щели. Восемь двадцаток и четыре десятки.

Сработало. Он в деле.

* * *

Цель той встречи так и осталась загадкой, цель той беседы со старшим детективом и инспектором, уже другими, так как Уоллис ушел в отставку. Даже когда все закончилось и Ричард ловил такси, он смутно представлял, зачем его пригласили в участок. И в результате беседы уяснил только один конкретный факт: Сьюзен Стенарк ушла от своего мужа летом.

– И поэтому он покончил с собой? – спросил Ричард.

– Возможно. Отчасти. Мы считаем, что могли быть и другие причины.

– Надеюсь, от меня не требуется… то есть вы не будете настаивать, чтобы я опознал его?

– Нет-нет. Это уже сделал его брат. Ведь он родственник вашей нынешней жены, как я понимаю?

Ричарду не понравилось это «нынешней», как будто он меняет жен как перчатки.

– Дальний, – сказал он, удивленный. – Троюродный брат или что-то в этом роде.

– Ведь вы с ним давно знаете друг друга, верно?

– Одиннадцать лет.

Ричард не видел смысла углубляться в тему своей непричастности. Они должны сами разобраться, а если нет, то помогать он им не будет. Кроме того, если сказать полицейскому, что однажды тебе уже требовалось алиби, тот немедленно решит (так рассуждал Ричард), что ты либо виновен, либо из-за своих действий попадаешь в разряд подозреваемых. Так что он ничего не сказал, да и полицейские сказали очень мало, кроме загадочного вопроса, есть у него в распоряжении «какие-либо недавние образцы почерка Дэвида Стенарка». Ричард ответил, что нет, они никогда не переписывались, и его отпустили.

– И все же велика вероятность, что мы снова с вами свяжемся, – сказал старший детектив, и его слова прозвучали скорее как угроза, чем как обещание.

* * *

Если что-то одно, причем крупное, идет хорошо, то за ним следуют и другие удачи. Как будто первоначальный успех накладывает чары на все последующие мероприятия, бросает свет на тропу, ведущую к ним. У Тедди все не получалось зашпаклевать стену на том месте, где когда-то была дверь в подвал. Снова взявшись за работу, он обнаружил, что не может накладывать шпаклевку неправильно, вернее, не может сделать шпателем неверное движение.