Сто тысяч Королевств - Н Джеймисин

— По вашим меркам я, наверное, не слыву особой красоткой, — отважилась я. Кожа под пальцами была слегка колючей, и я вспонила, что мужчины островных народов, как правило, отращивают бороды. Это откровение неожиданно показалось необычно интригующим и экзотичным.

По меньшей мере добрая дюжина различных мыслей промелькнуло на лице Т'иврела в промежутке меж вдохом и выдохом; потом медленная усмешка сверкнула окончательно принятым решением.

— Ну, лично я по вашим тоже не очень-то хорош, — сказал он. — Видывал я тех призовых жеребцов, что вы, Дарре, называете мужчинами.

Ни с того, ни с сего я нервно хихикнула.

— И мы, конечно, родня друг другу…

— Это же Небеса, кузина. — Поразительно, как это могло всё объяснять.

Толкнув спиной дверь, я взяла его за руку и потянула за собой внутрь.

Он был странно нежен — или, возможно, эта странность лишь причудилась мне, за почти полным неимением опыта сравнивать было не с кем. Под одеждой крылась кожа бледней, чем казалось вначале (и это удивляло); плечи испещряли еле видимые пятна, но меньше и в произвольном беспорядке. Рядом со мною он, худой и сильный, казался вполне нормальным, и мне действительно нравилась витающая рядом с ним аура. Он пытался как мог доставить удовольствие, но я была слишком напряжена, слишком зажата — одиночеством и страхами, так что мои шансы отдаться во власть бури были ничтожно малы. Я была не против иметь хоть что-то.

Я не привыкла видеть кого-то в своей постели, так что ночка (в смысле собственно сна) выдалась беспокойная. Наконец, предрассветным утром я встала и направилась в умывальню, надеясь, что принятая ванна склонит меня ко сну. Покуда вода, журча, наполняла лохань, я торопливо окунула в раковине лицо и уставилась на собственное отражение в зеркале. Вокруг глаз змеились линии свежих морщинок, добавляя возраста. Я зажала руками рот, в подкатившей к горлу тоске по той девушке, что была мной всего пару месяцев назад. Да, она не была невинной — да и кто из вождей может позволить себе излишнюю наивность, — но она была счастлива, более или менее.

Когда же в последний раз я была по-настоящему счастлива? Не могу даже вспомнить.

Вдруг меня охватило глухое раздражение. Т'иврел. Всё из-за него. По крайней мере, подаренное им удовольствие позволило хоть сколько расслабиться и немного избавило от мрачного настроя последних дней. В то же время беспокоило то бьющееся в душе разочарование, что я внезапно испытала; Т'иврел мне нравился, в самом деле нравился, и если кто в чём и был виноват, то мы оба, поровну.

Но на пятки первой незваной мысли, наступала другая, ещё более тревожная — то, с чем я так долго боролась, разврываемая надвое отвратительно-болезненным, запрещённо волнительным очарованием и суеверным страхом, было…

Теперь я знала, отчего связь с Т'иврелом не принесла желанного удовлетворения.

Никогда не шепчите его имя во тьме

Нет, боги… Какая нелепость… Нет. Нет! Нет!..

если не хотите чтоб вам ответили

Страшное, безумное ослепление поселилось внутри. Ломилось, кружило голову, чудовищной какафонией — даже-не-вздумай-думать-нельзя-не-смей! Я практически вживую видела, как это крупными буквами вырисовается на лице; с той стороны отражения на меня уставились мои же глаза, с огромными, расширенными до невозможности зрачками. Я облизнула пересохшие губы, на секунду ощутив их чужими. Они принадлежали другой, другой женщине, той, что была храбрее — и глупее — меня-с-этой-стороны-зеркала.

В ванной не было места тьме — из-за светящихся днём и ночью стен, но у тьмы много обличий. Закрыв глаза, я заговорила с чернотой, кроющейся под крепко смереженными веками.

— Ньяхдох, — произнесла я.

Почти недвижимыми губами. Я исторгла из себя имя едва слышно, на одном лишь дыхании; одно слово, одно имя — и более ничего. В звуке льющейся проточной воды я слышала только стук собственного сердца, но не голос. Но я ждала. Один вдох. Два. Три.

Ничего не происходило.

На мгновение меня обуяло совершенно иррациональное разочарование. За ним стремительно нахлынуло облегчение, а после — ярость на саму себя. Во имя Маальстрема, что за бред на меня нашёл? Никогда в жизни я не совершала больщей глупости, ежели сейчас. Не была столь отчаянно безрассудна. Должно быть, я начинаю сходить с ума.

В ярости я отшатнулась от зеркала — и святящиеся стены передо мной померкли, поглощёные тьмой.

— Какого… — начала было я — и подавилась звуком: чужие губы зажали мне рот.

Даже не прийди на помощь обыденная логика, за себя всё сказал поцелуй. Что он… кто он… Нет, никакой нежности, одна лишь влага, и сила, и голод; и проворный язык, гибкой змеёй скользнувший по моему. Губы много холоднее т'ивреловых. Но иного рода тепло развернувшейся спиралью пронзило позвоночник. Отклик, слитый с ответом. Чужие руки в нетерпении пробежались по телу, и то само собой невольно выгнулось им навстречу. Дыхание участилось, стоило терзающему меня рту оставить в покое мои распухшие губы и плавно сместиться к шее.

Я знала, что могла остановить его. Знала, каков его излюбленный способ убивать. Знала, что могу пасть очередной его жертвой. Но стоило невидимым нитям, приподняв с пола, пришпилить меня к стенке; стоило мужским пальцам, скользнувшим меж увлажнившихся бедёр, увлечь тело искусной игрой, последние крохи разума отказали мне вовсе. Эти губы… его губы… были везде и повсюду. Нет, не один рот, должно быть, целые десятки жадных ртов. Каждый мой стон, каждый крик он разжигал очередным поцелуем, впиваясь меж распахнутых бедёр, испивая меня словно драгоценное вино. Слабая попытка обуздать взбесившееся тело стоила многого — разгорячённое лицо ткнулось в копну взлохмаченных волос; учащённое дыхание билось близ шеи; лёгкий вздох обжёг ухо. Я пыталась вырваться… нет, привстать, чтоб только обнять его; но руки наткнулись на одну лишь пустоту. И вновь пальцы устремились внутрь меня новым движением, и я зашлась пронзительным криком, воплем что было сил, пока в лёгких не кончился воздух и не сдавило рот очередным поцелуем; и я исчезла, и всё исчезло вместе со мной — ни звука, ни света, ни движения, — он поглотил всё. Он пожрал меня всю. И не осталось ничего, кроме безграничного наслаждения; и длилось то целую вечность, целую бесконечную вечность. Убей он меня, здесь и сейчас убей, и я бы упокоилась навеки счастливой.

А потом всё ушло. Он ушёл. Исчез.

И я распахнула глаза.

И рухнула ничком на пол ванной. Все члены мои слабо дрожали. Стены вокруг вновь подёрнуло мерцающим сиянием. От воды, до краёв заполнявшей прогревшуюся лохань, медленно шёл густой пар; и всё краны были закрыты, завёрнуты. Я вновь осталась в одиночестве.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});