Сто тысяч Королевств - Н Джеймисин

— Вы искренне думаете, что я дам себе труд вмешаться в ваши планы? Прожив два с лишним десятилетия между Реладом и Скайминой? — Вирейн демонстративно закатил глаза. — Меня не трогает, ни в малейшей степени, кто там из вас покончит со всем, отвоевав себе правопреемство Декарты.

— Последующий глава семейства может значительно облегчить вам жизнь. Или, наоборот, ухудшить, — сказала я нарочито безразличным голосом; домыслит и сам, как заблагорассудится, что кроется за этим тоном — заверение или угроза. — Думаю, что любая живая душа в целом мире не против узнать, кто там, в конце концов, воссядет на каменное седалище.

— Даже Декарта несёт ответ перед высшею силой, — сказал Вирейн. Пока меня мучил вопрос, что бы эти слова значили, учитывая что речь шла вовсе не о том; он пристально вглядывался в проём за металлической решёткой, и в глазах его отражались блики бледного света. — Ну же, — сказал он наконец, поманив меня пальцем к решётке. — Смотрите.

Я нахмурилась.

— Зачем?

— Просто потешьте моё любопытство.

— Что?

Ничего не говоря, он замер в ожидании. Мне не оставалось ничего иного, кроме как, вздохнув, подобраться к краю решётки.

Поначалу я мало что могла разобрать. Потом вновь раздался один из тех, испугавших меня, голодных стонов, и что-то подтащилось на свет, загородив обзор. При одном виде на это у меня отнялись ноги — не сбежать, не отвернуться, только смотреть и смотреть.

Представьте существо… человека. Вытяните и перекрутите, как глину, все его члены. Добавьте ещё конечностей и сочлений — одни боги знают, зачем. Извлеките внутренности из тела, оплетя ими торс. Оставьте ему слабое подобие жизни. Наложите печать на рот и… Отец небесный… Первый средь богов…

Что хуже всего: в перекошенных глазах тлел разум… сознание. Бедолагу лишили всего, даже спасительного омута безумия.

Я не смогла скрыть обуревающие меня чувства. Предательский блеск пота на лбу и верхней губе выдал меня, когда я зло вскинула голову — Вирейн разглядывал меня почти в упор.

— Ну что? — выдала я сквозь зубы, сглотнув ставшим колом в горле комок. — Сполна удовлетворили своё… любопытство?

Даже не стой мы над зверски замученным, изуродованным свидетельством его власти, мне пробрало б выражение глаз скриптора. Вожделение; но не та сладорастная похоть, обуревающая мужчину, нет, нечто иное… что за?.. Я терялась в догадках; в памяти невольно вспыхнула отвратная картина: Ньяхдох, вернее, его человеческая личина. Как и тогда, руки сами собой зарыскали в поисках ножа.

— Целиком и полностью, — последовал тихий ответ. Он стоял без тени улыбки на лице; но от меня не укрылся радостный, торжествующий… победоносный блеск в глазах. — Прежде чем согласиться помогать вам, мне нужна уверенность, что у вас есть шанс на победу, что в вас вообще есть… должное.

— И каков же мой приговор?… — Впрочем, я и так всё давно поняла.

Он неопределённо махнул рукой в сторону провала.

— Киннет на вашем месте не моргнула бы и глазом. Да она и сама с удовольствием бы сделала тоже самое…

— Ложь!

— …или нацепила бы подобающий вид, так что не придерёшься. Она не побрезговала бы ничем, лишь бы победить Декарту. Но не вы.

— И что с того? — отрезала со злостью. — По крайней мере моя душа при мне. А вы свою на что сменяли?

К моему изумлению, веселье спало с вирейнового лица. Он опустил глаза вниз, в провал темницы, и в сером свете его глаза казались почти белесыми, бельмами, наподобие декартовых, и даже много старше.

— За бесценок, — ответил, наконец двинувшись с места. Пройдя мимо меня в коридор, он направился в сторону подъёмника.

Я не стала его нагонять. Наоборот, подойдя к дальней стене и усевшись рядом, принялась ждать. Казалось, прошла целая вечность, погружённая в серую полумглу — лишь издредка тишину разрушали слабые, страдальческие взвизги, подаваемые запертой в яме неприкаенной душой, — пока по коже не пробежала знакомая дрожь, это в очередной раз подёрнулась рябью прокатившихся волн сущность дворца. Я подождала ещё, мерно отсчитывая минуты, покуда не сочла, что вечернее небо в должной мере омрачилось, погрязнув сумерками, не озаряемое боле солнечным светом. Тогда, встав, я вернулась в коридор, оставив за спиной зиндан вместе с его обитателем. Блекло-серый свет обрисовал мою тень, стелящуюся вдоль пола, ломкими слабыми линиями. Прежде чем заговорить, я убедилась, что эта тень скрывает и моё лицо, и выдохнула короткое:

— Ньяхдох.

Не успела я и оглянуться, как стены враз потускнели. Однакож было светлее, чем должно бы (свёт шёл из оставшегося позади каменного мешка). Видимо, этот свет был не подвластен тьме. Его тьме.

Он смотрел на меня; непроницаемое, лицо казалось ещё более нечеловески прекрасным в этом бецветном свете.

— Сюда, — велела я и, обойдя его, вернулась в темницу. Узник, вытянув шею, зыркал на меня, словно предчувствуя мои намерения. На этот раз, наклонившись без всякого страха на решёткой, я показала пальцем на провал:

— Излечи его, — скомандовала коротко.

В ответ я ждала чего угодно. Разъярённого бешенства. Злорадную, или торжествующую ухмылку; я не знала, чего ожидать, чем обернётся мой первый приказ падшему. На что я не расчитывала, так на трёхсложное:

— Не могу.

Брови сами собой поползли вниз, губы сжались; Ньяхдох бесстрастно изучал каменную темницу.

— В каком смысле — не могу?

— Виной его существованию — прямой приказ Декарты.

И я не в силах отменить его, ибо на лбу старика змеится первопечать. Сомкнув ресницы, я неслышно сотворила молитву о прощении… и великодушии. Плевать, кому из богов, лишь бы снизошёл до неё.

— Ну что ж, прекрасно, — сказала я негромко, и мой голос едва доносился до бездверного проёма камеры. Сделала глубокий вздох. — Тогда убей его.

— И это не в моей власти.

"Это", выделенное голосом, болезненное это, подбросило меня, заставив затрастись от ярости:

— Во имя Маальстрема, почему — нет?!!

Ньяхдох улыбнулся. Что-то странное таилось за этой улыбкой; странное, лишающее мужества, — и куда сильнее, чем обычно; но я не могла позволить себе задержаться на этом чувстве.

— Правопреемство свершится четырьмя днями позже, — пояснил он. — А дабы переправить Камень Земли в ритуальную залу, требуются живые руки. Такова традиция.

— Ч-что? Я не…

Ньяхдох показал на зарешеченный провал. Но не на шаркающее, скулящее существо, нет, а чуть в сторону. Я потянулась вслед за его пальцем; и взгляду открылось не виденное прежде. Пол зиндана сквозил всё тем же странным блекло-серым светом, столь отличным от мерцающих стен прочего дворца. Лишь в одном месте свет этот собирался, не столько сверкающим пятном, сколько серовато-тусклым сумрачным сгустком. Пялясь туда во все глаза, я смогла разглядеть её: глухая, тёмная тень, вживлённая в полупрозрачную, просвечивающуюся плоть дворца. Незаметная, незначительная. Нет, не она, — он.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});