Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

что вам досталось от неё...

— Ничего, — ответили те. — Это удовольствие того стоило. Слушай, ты и правда хочешь к ней в мужья? А может, ну её к драмаукам? Есть холостые госпожи и получше, чем она... Они и попроще, конечно, да зато не такие спесивые.

Эмерольф, провожая взглядом уже совсем крошечную точку — удаляющуюся всадницу, ответил:

— Мне не нужно попроще. Мне нужна только Збира. Она одна такая... Те госпожи ей и в подмётки не годятся.

— Ну, тогда одно из двух: или она тебя объездит, или ты её перевоспитаешь, — засмеялись друзья. — Но смотри, палку не перегибай, когда дерзишь ей... Матушка-то твоя у её родительницы землю арендует... Как бы с этой стороны нелады не вышли.

— Нет, госпожа Бенеда — хозяйка, каких поискать, — сказал Эмерольф. — Она не станет никому козни строить.

Збирдрид вернулась домой уже после обеда. Ну, не беда: на кухне осталось ещё немало еды, потому что готовили всегда с хорошим запасом, чтобы и наёмным работникам, столовавшимся в усадьбе, хватало. Запрещая себе думать об Онирис, Збирдрид подкрепилась мясным пирогом, лепёшками с копчёным сыром и зеленью, а также запечённой рыбой. В саду слышались голоса: Онирис прогуливалась по дорожкам с Эллейв, а между ними шёл, держась за руки обеих, Ниэльм. Госпожа Темань с Тирлейфом, Кагердом и младшим сынишкой ушли на прогулку, а Бенеда вновь уехала по целительским делам, обещав вернуться к ночи.

Збирдрид тоже пришлось поработать: из деревушки Грённинг примчались, чтобы позвать целительницу на трудные роды, но, не застав той дома, согласились на помощь её наследницы и ученицы. Переодевшись из праздничного в будничное и снова вскочив на неутомимого Зейдвламмера, Збирдрид поскакала туда.

Роды пришлось завершать через разрез. Пуповина обвилась вокруг шейки младенца и чуть не задушила его, но всё обошлось. Плату Збирдрид брать отказалась, но счастливое семейство настаивало на благодарности хотя бы в виде бутыли домашней настойки. Збирдрид привезла её домой и отдала Дуннгару. Она удержалась от соблазна попробовать содержимое пузатого сосуда: сегодня вечером ей следовало быть трезвой.

Онирис... Сестрёнка не хотела разговаривать с ней за то, что Збирдрид слегка оцарапала ножом её ненаглядную избранницу, а Ниэльм, увидев её, боязливо прижался к Эллейв. Они сидели в гостиной у камина: Эллейв потягивала настойку (не ту, что привезла Збирдрид) и закусывала сыром, мальчишка устроился у неё на коленях, и она читала вслух привезённую ему в подарок книгу про корабли. Онирис расположилась в соседнем кресле. Когда Збирдрид пересекала гостиную, направляясь к лестнице, девушка нахмурилась и отвернула лицо.

Просить прощения Збирдрид не собиралась. Горечь засела под сердцем: похоже, Онирис она потеряла навсегда даже как сестрёнку и друга. Но как ни хотелось напиться вдрызг, она не позволила себе этого. Вместо этого она ополоснулась в бане, начистила сапоги пуще прежнего и снова облачилась в праздничную одежду. Рубашку пришлось надеть свежую, но попроще: та, которую Збирдрид достала из сундука утром, уже запылилась и пропиталась потом.

В Верхней Генице уже вовсю звучала музыка, под открытым небом стояли столы, все плясали кто во что горазд — разминались перед сложными организованными танцами, имевшими обрядовое значение. Збирдрид оставила Зейдвламмера у коновязи и неторопливо зашагала, кланяясь и здороваясь направо и налево. Ей сразу поднесли кубок с медовой брагой, и отвертеться не получилось, пришлось выпить. К столам с угощениями Збирдрид проявляла весьма сдержанный интерес, есть не особенно хотелось. Веселиться тоже настроения не было: перед глазами так и стояло отвернувшееся лицо Онирис с нахмуренными бровями. Збирдрид старалась гнать этот образ от себя, и он исчезал, но горечь под сердцем всё равно засела крепко, и вытеснить её оттуда было не под силу ни весёлой музыке, ни хмельной браге. Она и не налегала на неё, понимая, что топить свою боль на дне кубка бесполезно.

Не получалось у неё веселиться и наслаждаться праздником. Её пытались втянуть в танцы, но она уклонилась. Не видела она среди пляшущих и Эмерольфа; сердце ёкнуло: неужели он не пришёл на праздник совсем? Но нет, вскоре она заметила его в стороне от всеобщего веселья: в свободной не подпоясанной рубашке, узких белых штанах до колен, босой, он стоял с недопитым кубком и печально теребил одну из своих передних косиц. На каждое его плечо свисало по три косицы, остальная грива окутывала волнистым каштановым плащом его спину, спускаясь ниже поясницы. В его волосы были обильно вплетены цветы: и мелкие, и крупные, и по отдельности, и целыми гирляндами. Самый пышный пучок украшал его темя, скрепляя наверху пряди, собранные от висков. Сердце Збирдрид ёкнуло, захотелось к нему подойти, взять ласково за плечи и спросить: «Ну, что пригорюнился, милый мой?» Но как его, недотрогу такого, приласкаешь? Его теребили товарищи, звали плясать, им даже удалось ненадолго увлечь его, но вскоре он вернулся на своё место — уже без кубка.

Збирдрид тоже утащили-таки танцевать, а когда она минут через пятнадцать отошла перевести дух, Эмерольфа на прежнем месте не обнаружила. И среди пляшущих его не было...

А Эмерольфа занесло далеко от всеобщего веселья. Збирдрид он заметил сразу, а вот она его как будто в упор не видела. Не подходила, не звала танцевать, да и невесёлая какая-то была, как будто через силу заставляла себя здесь присутствовать. Вид у неё был совсем не праздничный. Он, никогда не видевший Збиру столь печальной, обеспокоенно встрепенулся, но проклятая гордость не позволила ему подойти к ней первым и спросить, что случилось.

Так и не дождавшись от неё первого шага, Эмерольф побежал на реку. Несколько приятелей увязались за ним, пытаясь успокаивать:

— Да брось ты думать о ней, раз она о тебе не думает!

Эмерольф вынимал из волос вплетённые цветы: они его раздражали и казались ненужными, неуместными.

— Зачем, оставь, красиво же! — отговаривали друзья.

— Ни к чему уже, — проронил он.

Он сидел на берегу, умываясь холодной водой Одрейна, когда показалась Збирдрид. Она медленно шла, задумчивая и грустная, держа крупный белый цветок в руке, а второй такой же был заткнут ей за ухо. Приблизившись, она негромко, но отчётливо и властно бросила приятелям Эмерольфа:

— Рассосались, быстро.

Парни отошли немного, но совсем не уходили, и она, сверкнув на них медово-карими молниями глаз, рыкнула:

— Я непонятно сказала?! Исчезли!

Друзья мялись.

— Если ты будешь обижать Эмера, госпожа Збира, мы не уйдём, — сказал один.

— Да, мы не позволим тебе над ним