Прозрение. Том 2 (СИ) - Бэд Кристиан

— Месяц пропили, — на глаз определил Энрек.

Фишка была в том, что сырой сок скании невозможно вывезти с тех немногих планет, где она растёт, а консервированный — совсем не то. Кто пробовал — тот поймёт, о чём я.

Энрек уселся на травку рядом со мной. Мы отхлебнули ещё по чуть-чуть. Мир делался всё яснее, тело тяжелело.

Честно говоря, я обычно не пью такой крепкий алкоголь, да и вообще не люблю спиртного, но смерть с опьянением чем-то схожи, и на этот раз покатило.

Энрек раздвинул листья, похожие на детские ладошки:

— Нас хватились, — сообщил он. — Тебя шукает охрана Ме-ме…риса.

— А пусть себе ищут, — бросил я в траву.

Там какая-то бурозябра смотрела на меня круглыми глазами-окошечками.

Услышав мой голос, она замерла, задрав первую пару лапок. Всего лапок было шестнадцать, да ещё в промежутках болтались зародыши дополнительных.

Я посмотрел на Энрека — вдруг у него тоже растут в подмышках дополнительные руки? Но нет, похоже, прорезалось только дополнительное горло.

Энрек сделал сразу глотка четыре, и лицо его расплавилось, словно воск.

— Попусти-ило… — протянул он. — Хорошо как! Когда я умру, обещай мне, что тебе будет вот так же хорошо!

— Зачем? — удивился я.

— А зачем по мне плакать? Любить меня нужно живого. Жалеть — тоже живого. Столько свалили на меня, Ако видит, я же сдохну тут, и будет вам рагу из хайбора. Я ж… Мне ж всего шестьдесят. Я ещё любил-то только по-мальчишески… Эх… — Он расслабленно махнул рукой. — Ты меня не поймёшь, я тебя ровно в два раза старше. Отец не поймёт — он вчетверо старше меня. Я готов сейчас миры создавать, солнца зажигать, я же инженер! А сижу тут за губернатора и ассенизирую дерьмо!

— Ты не ори, а то нас из куста достанут.

— Да ну их, надоели. Тоо — молодец. Лучше один день прожить по полной мерке, чем сидеть вот так. Эйниты серым мхом обросли в своих храмах. Старшие у них вообще ничего не хотят. Это оттого, что баб в круге развелось много. Надо ставить на Союз Борге — там мужики!

— Мужики?

— Ага.

— П-постой! — приподнялся я. — Мне надо найти Дерена и показать его Данини!

— А на кой Хэд? — удивился Энрек.

— Не помню. Но что-то очень важное!

— Ну, иди тогда. Дойдёшь?

Я встал, покачиваясь.

— Подожди! — Энрек дёрнул меня за штанину и начал подниматься, используя мою ногу, как столб. — Сначала допьём!

Он протянул мне стебель.

Там оставалось ещё граммов по двести на брата. И мы выпили стоя, держась друг за друга.

После чего пьяный иннеркрайт твёрдыми шагами отправился в резиденцию губернатора, и, как я узнал наутро, навёл там такой шухер, что до моего отлёта полисы патрулировали улицы только рысью.

А я, качаясь и спотыкаясь о каждую травину, пошёл искать Данини.

Вот так по-разному подействовал на нас элитный алкоголь. Кстати, его выращивали сразу за кладбищем сами эйниты, уж не знаю, для каких целей.

* * *

Даньку я нашёл легко. Девчонки стояли у входа в учебный дом, тихонько говорили промеж собой. Лица их не были ни весёлыми, ни грустными. Озабоченными, скорее.

Эйниткам нужно было готовить поминальный ужин, а учитывая двух эрцогов и ещё кучу именитого народа, согласовать меню было, наверно, непросто.

Я открыл рот, но язык заблудился между зубами.

Начал считать зубы и выяснил, что их у меня примерно сорок пять штук. Причём, два постоянно перемещаются и мешают говорить, да и язык — та ещё сволочь.

Помогая себе пальцами, я кое-как промычал, что где-то есть такой боец по фамилии Дерен, которому ещё хуже, чем мне.

Дальше ничего не помню, потому что на мозг мне в этот момент наступил копытом конь. Или жираф. Уж больно большое было копыто.

Проснулся я около заката, потому что с кровати было видно окно, а в окне — лежало солнце. Барометр в голове показывал «ясно» — похмелья скания и вправду не вызывала.

Я вышел во двор. Понял, где спал — в подсобке рядом с похожим на барак низеньким учебным корпусом.

Увидел входящего в учебку Дерена.

Рядом шла, вцепившись в его руку, девочка лет двенадцати.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Секунд двадцать я соображал, почему мне эта картина не нравится, а потом осенило!

Дерену-то сейчас, конечно, всё до Тёмной Матери, но девочка-то совсем ребёнок!

Пришлось выругаться, чтобы выгнать из себя сонное благодушие, кинуться следом за Дереном к бараку учебного корпуса и…

Столкнуться с Данини, Кераи и той рыженькой, что была похожа на лисичку.

Девчонки преградили мне дорогу.

— Иди-ка ты, не мешай, — сказала Данни и попыталась сдвинуть меня с тропинки. — Врос, прямо… А спиртярой-то как несёт. Чего это ты пил?

— Данни, уйди, а⁈

— А что ты мне сделаешь? Побьёшь? — она звонко засмеялась.

Кераи тоже фыркнула. Только лицо рыженькой оставалось покойным и отстранённым.

Иана её звали, вспомнил я наконец.

— Она же ребёнок совсем!

— Кто? — наигранно удивилась Данни и упёрлась ладошками мне в грудь.

— Девочка!

— Какая девочка? — Эйнитка сделала круглые глаза: она попросту издевалась надо мной.

Я набрал в грудь воздуха, сосредоточился и качнул сознание, намереваясь снести девиц со своего пути ментальным давлением.

Но рыженькая вдруг коснулась моей руки, выбила из настроя, заглянула в лицо:

— Пойдём, — сказала она чуть слышно. — Я тебе покажу.

Как загипнотизированный, я прошёл за ней по тропке на зады учебки, где густо разрослись кусты модифицированных роз ростом почти с меня и без намёка на шипы.

Иана скользнула в самые розы, я чуть не потерял её между огромных рыжих бутонов. Вернее, потерял бы, не остановись она вдруг.

— Вот тут, — Эйнитка неожиданно тяжело задышала. — Никто не увидит. Не надо бы пока, но ты — смотри.

Иана взяла меня за руку, задрала свободную блузку и положила мою ладонь себе на живот.

Живот был впалый, тёплый и весь какой-то живой.

Я замер, ощутив, как в её животе вдруг застучало сердце.

Что я должен «увидеть»? Неужели…

— Я назову его Мърче — рождённый мёртвым. И никогда не пущу в дурные игры мужчин, — сказала Иана. — Пусть живёт за обоих. Вы слишком часто убиваете себя в себе, оставаясь жить только в нас.

Покачиваясь словно пьяный, я выбрался из розовых зарослей. У Лисички ещё совсем не было заметно живота, но я знал — жизнь там уже есть. Маленькая, слабая.

Зря она мне показала. Нельзя было сейчас нарушать едва заметное натяжение нитей. В первые дни даже непрошеное внимание может оттолкнуть душу, выбирающую новое тело. Она ещё не примерилась к нему, не угнездилась.

Но Дерен же…

— Да не съест она его, — пожалела меня Данини, поджидавшая нас с Ианой на тропинке. — Но и запретить им никто не может. — Она ободряюще похлопала меня по руке. — Отпусти Дерена. Пусть течёт. Ну, задавишь ты кого-то внутри его же судьбы. Ты — сильный. Но у него же не сбудется. Пустая жизнь, брошенная нить… Она не перевьётся, но распустится в прах…

Данни помедлила, качаясь на пятках.

— Вот и твои наговорились уже… Пошли-ка за стол? Не бросили они тебя, не забыли. Не слушай лицедея с синим лицом, он прав и не прав. И ты волен выбрать как его правоту, так и проигрыш. Просто думай, какой он старый больной дурак, и преодолеешь его слова в себе. Перестанешь хотеть иллюзорной правды. Правдивой правды. Такой не бывает. Есть просто правда, где доброе и злое — сразу.

— Данни, я и не хочу уже ничего…

— Хочешь, — улыбнулась она. — Но ещё даже не понял жажды, не распознал. Она станет потом нетерпимой, а потом уйдёт. Но это ничего. Потому что проходит рано или поздно — всё…

Я застрял в зрачках эйнитки и обернулся только на радостный детский визг: по тропинке мимо грядок с цветами, сверкая голыми коленками неслась Пуговица.

Подхватил её на руки, вдохнул тепло маленького тельца. Интриги, секреты… пусть сначала детей научатся делать. Один Локьё, понимаешь, кого-то там нарожал, да и то, как призовой жеребец — отработал своё и в денник. Воспитал бы себе наследника — так и не мучился бы.