Прозрение. Том 2 (СИ) - Бэд Кристиан

Воля неба слилась с волей земли. Мы заскользили вниз, как на гигантском слаломе, точно попав в рассчитанный Росом коридор ускорений.

Ласковая зелёная Кьясна оживила лобовой обзор. Рос убрал щитки и отключил броню — кого нам тут бояться, хватит и домагнитки.

После пустоты космоса зелень казалась чужой и немного страшной.

Страшной тем, что война может кончиться. Кому мы тогда будем нужны? Нам уже не влиться в зелёную беззаботность, не стерпеть постоянного покоя.

Война взяла себе наш покой. Внутри у меня законсервированный ядерный взрыв.

Куда до меня алайцам, они всё ещё играют в кораблики. А я — тот нож, что режет уже потому, что наточен. Маньяк. Это связист про меня верно сказал.

А вот Дерен мала не сдал на маньяка. Ну ничего, он способный мальчик, он пересдаст.

— Вальтер? — окликнул я.

— Да, господин капитан.

— Где у тебя болит?

— Нигде, господин капитан.

— Незачёт. Ещё раз: где у тебя болит?

— Не знаю, господин капитан.

— Вот так-то лучше, — фыркнул я.

Рос, не оборачиваясь, покрутил пальцем у виска.

Интересно, какого Хэда второе имя Тоо Айниксте — Леденящий? Он что, какая-то родня дому Сиби? Или такое вот странное болезненное совпадение?

— Вальтер, а почему второе имя Тоо — Айниксте?

— Не знаю точно, господин капитан, но это имя любят выходцы с Доминэ, особенно те, кто с голубой кровью, — на автомате отозвался пилот.

Красок в его голосе не было.

— Значит, он родственник Локьё?

— Может, и был.

Дерен ни на миг не давал себе забыть, что Тоо мёртв. Так он непонятно до чего себя замордует.

Данини его, что ли, сдать для подопытного секса?

История тридцать пятая. «Похороны»

Кьясна. Эйнитская храмовая община

— Пусть земля ему будет пухом, — сказал Локьё, и комочки глины застучали по крышке деревянного гроба.

Стук, на который никто не откроет. Словно бы и не было никого в деревянном ящике, что спустили в двухметровую яму на вышитых полотенцах.

Эйнитское кладбище было похоже на парк. Крошечный. Небольшие аккуратные деревца возле гранитных плит. Беседки, увитые местным плющом и цветами.

А cреди этого великолепия желтела яма с увалами глины по краям. В глине были испачканы босые ноги и дорогие ботинки обступивших могилу людей.

Рос, Дерен, парни и девчонки из храма стояли поодаль. Возле могилы нашлось место только гостям и старшим эйнитам.

Вокруг могилы не так уж много места. Это прямоугольник примерно метр на два. Но я тоже втиснулся.

— Не каждый из нас умеет жить тихо, но умереть для многих. Не каждый уходит так, что люди теряют, но обретают боги. Не каждый кладёт себе самую меньшую цену, но её ни за что нельзя выкупить. Путь здесь стоящих был долог и извилист. Люди ценят долгую жизнь. Как плату за страх проложить стрелу своих намерений по единственной для тебя прямой. Даже солнце боится сгореть слишком быстро, на том и стоит наш мир. Но иногда он порождает и не знающих страха…

Локьё говорил. В этом все признали его старшинство, потому что слова не шли.

Комкрыла тяжело молчал и смотрел в яму. Симелин бесстыдно плакал: слезы исчезали в складках его морщин и пятнами проступали на вороте зелёного камзола.

Имэ тупо смотрел в никуда — глаза его были словно бы повёрнуты зрачками внутрь. Руки недорегента сковывали наручники, вид он имел потрёпанный, но спину держал прямо.

И только Колин искал что-то в небе. Он щурился на полуденное солнце, но упрямо блуждал глазами в вышине.

— Не прилетит, — прошептал одними губами Энрек.

Он, как и я, маялся бездействием слёзных желёз. Вверху тоже было мучительно сухо и солнечно. Небо за нас плакать не собиралось.

— Уже, — разжал губы Колин. — Смотри там, правей диска.

Энрек прищурился и с облегчением вытер долгожданную влагу, выступившую по углам глаз.

Хорошо ему… Я на Ареду глядеть не собирался. У меня для катарсиса был живой Дерен. И Айяна, к которой я так и не насмелился подойти.

— Точно, летит! — оскалился Энрек. — Сдонжили вы его, гады. Как он будет выкручиваться — ума не приложу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Анджей сородича в обиду не даст, — вроде как пошутил Дьюп.

Да о ком они, Хэд их возьми⁈

Я всё-таки бросил взгляд на ослепительно-жёлтый круг в небе. Сощурился насухую.

Тяжелая шлюпка, нет, даже катер — конденсационный след говорил о форме выпущенных закрылков.

Кто же это может быть?

— Иди, встретишь! — Колин толкнул меня от глинистой ямы в зелёной траве, которая разделяла вояк и проводящих эйнитов, вставших по разные стороны могилы.

Видя, что я медлю, он чуть сдвинул брови, и я вылетел на тропинку, получив ментального «пинка».

Колин всё ещё полагал, что для похорон я не созрел. Не хотели они меня сюда брать — ни он, ни Симелин, ни Локьё. Эрцог Сапфира аж брови вздёрнул, увидев меня у могилы.

Но выгнать меня никто не сподобился. Мой прямой начальник, генерал Мерис, был занят делом серьёзным и важным — ставил провинцию на уши в соответствии с числом прибывших сюда вип-персон. А больше и некому было.

Локьё что-то буркнул Дьюпу, кивая на меня, но тот отмахнулся. Локьё дёрнул плечом, а Симелин поджал губы.

Опять рожей не нравлюсь? Надо ж, какие мы нежные.

Я пробежал по тропинке до ограды, вышел на лесную опушку, оцепленную двойным кольцом местной полиции и особистов Мериса.

Зрителей не было. За оцеплением маялась охрана обоих эрцогов да порученцы комкрыла, таскающиеся за ним, как моль за шубой.

Катер всё ещё спускался. Он отключил основные двигатели и мерно скользил вниз на домагнитке. Уже видно было его нежное белое брюхо, а потом я различил и герб на боку.

«Факел»! К нам летел инспектор Джастин!

Инспектор был чист и светел, как отслуживший дереву лист.

Я уже перегорел к нему. Смотрел с иронией и ждал, что вот сейчас он откроет рот и спросит, как в древней земной книжке: «Ну и где у нас тут похоронное пирование?»

Инспектор почуял мою настороженность, поздоровался тепло, но отстранённо. Было заметно, что и ему этот визит — как кость поперёк горла.

Сопровождения не понадобилось. Инспектор прислушался к чему-то внутри себя и уверенно зашагал по тропинке к едва заметной калитке в высокой живой изгороди захрамового сада. В конце этого сада эйниты и хоронили лучших из своих.

Я шёл чуть сзади. Молчал. Слава Беспамятным, говорения «на тему погоды» от меня сегодня не требовали.

Лорд Джастин уверенно миновал россыпь беленьких домиков, где жили семейные члены общины, обогнул заросли юкки и вышел к кладбищу.

Тоо был из тех, чьи тела и после смерти не покидают территории храма. Я знал, что у эйнитов существовало второе кладбище, в лесу, за рекой. Там лежали те, кто жил и умирал тихо.

Здесь, рядом с храмом, раньше было всего восемь могил. Аккуратных, украшенных изящными плитами. Молодые эйниты всё утро, сменяя друг друга, вручную копали девятую.

Они были такими тихими и отстранёнными, что мои парни не решились предложить помощь.

Мы шли. Инспектор чуть впереди, я сзади.

Цветы увивали резные беседки из дерева и местного зеленоватого мрамора. Дикий виноград уже завязал терпкие сиреневые гроздья. Кровь и вино.

Я сорвал ягоду и раздавил в пальцах. Она заплакала. В груди у меня вдруг стало тепло, и боль отпустила.

Я шёл к обнажённому нутру земли, но ощущал уже, что души Тоо там нет. Нам — слёзы по плоти, а ей — освобождение.

Могилой было тело. Это трудно совместить в одном миропонимании. Но жизнь и смерть — всегда одно. Две разных стороны одного бытия.

Локьё, всё ещё возвышающийся над ямой, кивнул, увидев инспектора Джастина, и шагнул чуть в сторону, уступая ему место. Тот молча встал рядом.

— Начинай ты, — попросил Локьё.

— Сегодня мы на границе света и тьмы, — произнёс инспектор негромко. — И завтра мы не продвинемся ни на шаг. И всё-таки — пусть это завтра настанет. Трудная дорога только и может быть дорогой выше кольца времён.