Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский

на ней расположено несколько ворот, то деревянных, то каменных; множество столбов с различными украшениями и несколько мостов. Столбы, ворота и мосты имеют какое-нибудь символическое значение.

Если вид на кладбища хорош со стороны, то от главного въезда, откуда представляется вся эта масса зданий, гор, белокорых кедров, расстилающихся куполом, и тополей, и пирамидами взбегающих вверх статуй, колонн, кровель, испещренных карнизов, свесившихся с кровель коньков и полотен и все это на алом горизонте неба, на котором догорают последние лучи заходящего солнца – этот вид таков, что на него казалось бы ввек не насмотрелся!

Уж поздно ночью подъехали мы к Чем-пин-чжау, одному из областных городов Чжи-лийской Губернии. Китайские города, по постановлению, должны запираться на ночь; но это строго соблюдается только в Пекине и в пограничных местах, как, например, в Калгане и др. Областной начальник Чем-пин-чжау, вероятно, видя, что через самые городские стены, во многих местах разрушенные, легко войти, считает достаточным на ночь притворять ворота, также весьма шаткие, для предупреждения всякого незаконного покушения на безопасность вверенного ему города; кучер наш оттолкнул их, и мы беспрепятственно въехали в крепко спавший город и едва достучались в гостинице. Китайцы не имеют обыкновения ездить по ночам.

На другой день возвратились мы в Пекин, проехав от Чим-пин-чжау до нашего подворья около 40 верст.

Глава XIII

Монгольское и корейское подворья. – Связь наша с монголами. – Посещения корейцами и тибетцами русского подворья. – Отмена празднества нового года. – Фейерверки и порох в Китае.

Вороны не давали нам покоя: на заре, когда движение и шум выживают их из хайтена, они улетают на промысел по окрестностям Пекина, большей частью в обширный загородный парк, служащий зверинцем. Не знаю, почему вороньи стаи избрали своим постоянным передовым постом наш сад, где и останавливаются для первого отдыха и первого завтрака. У нас нет столько ветвей в саду, сколько налетает этих пернатых, которые поднимают такой шум, такой крик, сшибаясь на деревьях, отнимая друг у друга кости и всячески уничтожая соперника, что самый водонос, спящий обыкновенно мертвым сном, пробуждается от этого гвалта. По всей вероятности, мы обязаны этим милым посещением соседству монгольского подворья. Это подворье состоит из обширного, ничем не застроенного двора, где приезжающие в Пекин монголы кочуют в юртах, как у себя дома. Тут режут они баранов и стряпают себе кушанье на открытом воздухе; запах крови и всегда верная добыча привлекают ворон, пока шум пробужденной столицы не выживет их и отсюда. После посещения их, наш сад покрывается костями. Вороны так дерзки, что иногда похищают кости у собак и уносят куски мяса с окон кухни. Здешние вороны имеют отличие от наших, европейских ворон, и составляют собой новый вид; но от этого нам не легче и, признаюсь, просыпаясь всякий день спозаранку от их шума, я весьма охотно спровадил бы их туда, откуда они не могли бы никогда вернуться в наш сад.

Монгольский двор особенно оживает с новым годом, когда сюда стекаются со всех аймаков, кто для принесения поздравлений или дани, кто для мелкой торговли. Монголы привозят для продажи мясо, разного рода дичь и масло, которого нет в Пекине, в котором и не нуждаются китайцы, заменяя его свиным жиром. Масло покупаем только мы да татары. Молока также нет в Пекине; иногда с трудом достаем мы его от татар. Зато в другой съестной провизии, и особенно в овощах, в Пекине нет недостатка, и жизнь здесь вообще недорога. Промышленные китайцы не пропускают случая воспользоваться приездом монголов; они раскидывают лавки на их дворе и обрабатывают степных простаков еще лучше, чем нас. Совсем не то случается с их соседями, корейцами: тут китайцы, в свою очередь, попадают впросак и бывают обманываемы этими записными торгашами.

Корейцы весьма охотно признают себя подданными Китая. Под предлогом привоза дани, которая ничтожна и отчасти вознаграждается получаемыми от китайского правительства подарками, под этим предлогом, они приезжают в Пекин собственно для торговли, которую и производят без пошлины. Так же точно являются они с данью в Японию и торгуют с ней; но тут требования гораздо большие: от них берут золото, и вообще с ними обходятся весьма не радушно. Я думаю, корейцы рады были бы навязаться в подданство всякой державе, только бы им позволили ввозить безпошлинно свои произведения и вывозить туземные.

При нас было в Пекине целое посольство из Кореи; оно явилось сюда с известием о смерти своего короля и за инвеститурой новому правителю Кореи. Пользуясь этим случаем, оно настояло, чтоб дозволили удвоить число следовавших с ними верблюдов, против определенного однажды навсегда, под тем предлогом, что с таким важным известием посылаются и люди важные и, следовательно, число свиты должно быть значительней; собственно же цель их была та, чтоб иметь возможность ввести побольше товаров без пошлины.

Монголы всегда состоят в дружбе с нашим подворьем. Корейцы, пользуясь тем же правом соседства и еще больше потому, что они, подобно нам, иностранцы в Пекине, хотя положение наше здесь далеко не то, что их, корейцы также всегда добиваются знакомства с русскими. Из любопытства, мы принимаем их у себя; но посещение их настоящее наказание для наших слуг, у которых как вообще у всех китайцев, корейцы пользуются слишком незавидной репутацией и их иначе не впускают в наш двор, как под покровительством и ручательством нашего портного, работающего вообще для иностранцев.

Мы любили слушать рассказы корейцев о Японии, и их сравнение японцев с китайцами часто забавляло нас. Само собою разумеется, что мы не очень-то верили тому превосходству, которое корейцы отдавали китайцам: мы хорошо знали, что в Японии они заговорили бы совсем иначе, чем в Пекине; тем не менее мы берем смелость сомневаться в том необыкновенном в народе соединении всех добродетелей, которое придают японцам путешественники, вполне достойное доверия, как Головнин, Зебольд, Кемфер. Думаю, что эти восторженные похвалы характеру японцев происходят оттого, что решительно нет возможности изучить их глубже. Если вы, например, станете судить о китайце, разумеется, из образованного круга, по первым о нем впечатлениям, вы решительно будете в восторге от него: его утонченная вежливость, никогда, впрочем, не доходящая до унижения, его изящные манеры, его нравственные правила, которые он выскажет вам так наивно, как будто эти правила выходят из глубины души его, как-будто они прирождены ему – все это решительно очарует вас. Если я иногда очень легко отзываюсь об этих нравственных началах в Китае, то потому, что знаю, откуда истекают они и заранее