Триумфальная арка - Эрих Ремарк

— Ты сама все прекрасно понимаешь, — сказал он. — Не задавай глупых вопросов.

— Ты больше не хочешь меня?

— Нет, — ответил он и, сам того не желая, добавил: — Это не совсем так.

Через окно, из комнаты Гольдбергов, доносился монотонный плач. Там оплакивали смерть. Скорбь пастухов на горах ливанских, разыгрываемая где-то в закоулках Парижа.

— Равик, — сказала Жоан. — Ты должен мне помочь.

— Именно это я и сделаю, оставив тебя. И ты оставь меня.

Она словно и не слышала.

— Ты должен мне помочь. Я могла бы по-прежнему лгать и лгать, но больше не хочу. Да, у меня кто-то есть. Но это совсем не то, что было у нас с тобой. Если бы это было то же самое, я не пришла бы к тебе.

Равик достал сигарету и провел пальцами по сухой папиросной бумаге. Так вот оно что. Теперь он все понял. Как безболезненный разрез ножом. Определенность никогда не причиняет боли. Боль причиняет лишь всякое «до» и «после».

— «То же самое» никогда не повторяется, — сказал он. — И повторяется всегда.

Зачем я говорю все эти пошлости? — подумал он. — Газетные парадоксы. Какими жалкими становятся истины, когда высказываешь их вслух.

Жоан выпрямилась.

— Равик, — сказала она. — Откуда ты взял, что любить можно только одного человека? Неверно. Ты и сам это знаешь. Правда, есть однолюбы, и они счастливы. Но есть и другие, у которых все шиворот-навыворот. Ты знаешь и это.

Равик закурил. Не глядя на Жоан, он ясно представлял себе, как она выглядит. Бледная, с потемневшими глазами, спокойная, сосредоточенная, почти хрупкая в своей мольбе и все-таки несокрушимая. Такой же она была и тогда у себя в квартире, — точно ангел-первозвестник, полный веры и убежденности. Этот ангел думал, что спасает меня, а на самом деле пригвождал меня к кресту, чтобы я от него не ушел.

— Да, я это знаю, — сказал он. — Все мы так оправдываемся.

— Я вовсе не оправдываюсь. Люди, о которых я говорю, обычно несчастливы. Это происходит помимо их воли, и они ничего не могут поделать с собой. Это что-то темное и запутанное, какая-то сплошная судорога… И человек должен пройти через это, спастись бегством он не может. Судьба всегда настигнет тебя. Ты хочешь уйти, но она сильнее.

— К чему столько рассуждений. Уж коли неизбежное сильнее тебя — покорись ему.

— Я так и делаю. Знаю, ничего другого не остается. Но… — Ее голос изменился. — Равик, я не хочу потерять тебя.

Он молчал. Он курил, не чувствуя, как дым входит в легкие. Ты не хочешь меня потерять, подумал он. Но ты не хочешь потерять и другого. Вот в чем суть. Ты можешь так жить! Именно поэтому я должен уйти от тебя. И дело не в том, — это быстро забудется. Ты найдешь для себя любые оправдания. Но беда в том, что это так сильно захватило тебя, и ты не можешь от этого отделаться. Допустим, от него ты уйдешь. Но это повторится опять и будет повторяться вновь и вновь. Это у тебя в крови. Когда-то и я мог так. А вот с тобой не могу. Поэтому я должен избавиться от тебя. Пока я еще могу. В следующий раз…

— Ты думаешь, у нас какая-то особенная ситуация, — сказал он. — А на самом деле все предельно обыкновенно: супруг и любовник.

— Неправда!

— Нет, правда! Эта ситуация возможна во многих вариантах. Один из них ты мне предлагаешь.

— Не смей так говорить! — Она вскочила на ноги. — Ты какой угодно, но только не такой… Ты и не был таким и не будешь… Скорее тот… — она осеклась. — Нет, это тоже не так… Не могу тебе объяснить.

— Скажи проще: уверенность и покой, с одной стороны, а романтика — с другой. Это звучит лучше. Но суть дела не меняется. Хочется обладать одним и не упускать другого.

Жоан отрицательно покачала головой.

— Равик, — сказала она, и в ее голосе послышалось что-то, от чего дрогнуло его сердце. — Для одной и той же вещи можно подыскать и хорошие, и плохие слова. От этого ничего не меняется. Я люблю тебя и буду любить, пока не перестану дышать. Я это твердо знаю. Ты мой горизонт, и все мои мысли сходятся к тебе. Пусть будет что угодно — все всегда замыкается на тебе. Я не обманываю тебя. Ты ничего не теряешь. Вот почему я снова и снова прихожу к тебе, вот почему мне не о чем сожалеть, не в чем винить себя.

— Человек не повинен в том, что он любит, Жоан. Как это могло прийти тебе в голову?

— Я думала… Я очень много думала, Равик. О себе и о тебе. Ты никогда не старался взять все, что я могла тебе дать. Может быть, ты сам об этом и не подозреваешь. Я всегда словно наталкивалась на какую-то стену и не могла идти дальше. А как я этого хотела! Как хотела! В любую минуту я могла ожидать, что ты уйдешь от меня, и жила в постоянном страхе. Правда, тебя выслала полиция, ты вынужден был уехать… Но могло бы случиться и иное… В один прекрасный день ты мог бы уйти по собственной воле… Тебя бы просто больше не было, ты просто ушел бы неизвестно куда…

Равик силился разглядеть в темноте ее лицо. В том, что она говорила, была какая-то доля истины.

— И так было всегда, — продолжала она. — Всегда. А потом пришел человек, который захотел быть со мной, только со мной, безраздельно и навсегда, просто, ничего не усложняя. Я смеялась, играла, все это казалось мне неопасным, легким, я думала, в любую минуту можно будет отмахнуться от всего; и вдруг это стало значительным, неодолимым, вдруг что-то заговорило и во мне; я сопротивлялась, но бесполезно, чувствовала, что делаю не то, чувствовала, что хочу этого не всем своим существом, а только какой-то частицей, но что-то меня толкало, словно начался медленный оползень, — сперва ты смеешься, но вдруг земля уходит из-под ног, все рушится, нет больше сил сопротивляться… Но мое место не там, Равик. Я принадлежу тебе.

Он выбросил сигарету в окно. Она полетела вниз, словно светлячок.

— Что случилось — то случилось, Жоан, — сказал он. — Этого нам уже не изменить.

— Я ничего не хочу менять. Это пройдет. Я принадлежу тебе. Почему я прихожу сюда? Почему стою у твоей двери? Почему жду тебя? Ты меня прогоняешь, а я прихожу снова. Я знаю, ты не веришь мне и думаешь, что у меня есть какие-то другие причины. Какие же могут быть еще причины? Если бы другой был для меня всем, я бы не приходила к тебе. Забыла бы тебя. Ты сказал, что у тебя я ищу лишь уверенности и покоя. Неправда. Я ищу у тебя любви.

Слова, подумал Равик… Сладостные слова. Нежный, обманчивый бальзам. Помоги мне, люби меня, будь со мною, я вернусь — слова, приторные слова, и только. Как много придумано слов для простого, дикого, жестокого влечения двух человеческих тел друг к другу! И где-то высоко над ним раскинулась огромная радуга фантазии, лжи, чувств и самообмана!.. Вот он стоит в этой ночи расставания, спокойно стоит в темноте, а на него льется дождь сладостных слов, означающих лишь расставание, расставание, расставание… И если обо всем этом говорят, значит, конец уже наступил. У бога любви весь лоб запятнан кровью. Он не признает никаких слов.

— А теперь уходи, Жоан.

Она встала.

— Я хочу остаться у тебя. Позволь мне остаться. Только на одну ночь.

Он покачал головой.

— Подумай и обо мне. Ведь я не автомат.

Она прижалась к нему. Он почувствовал, что она дрожит.

— Ни о чем не хочу думать. Позволь мне остаться.

Он осторожно отстранил ее.

— Не начинай с меня обманывать своего друга, Жоан. Он и так настрадается вдоволь.

— Я не могу идти домой одна.

— Тебе не придется долго пробыть в одиночестве.

— Нет, придется. Я одна. Уже несколько дней одна. Он уехал. Его нет в Париже.

— Вот как… — спокойно ответил Равик. — Ты, по крайней мере, откровенна. С тобой знаешь, как себя вести.

— Я пришла не ради этого.

— Не сомневаюсь.

— Ведь я могла бы ни о чем не говорить.

— Совершенно верно.

— Равик, я не хочу идти домой одна.

— Я провожу тебя.

Она медленно отступила на шаг.

— Ты больше не любишь меня… — сказала она тихо и почти угрожающе.

— Ты затем и пришла, чтобы выяснить это?

— Да… Не только это… но и это тоже.

— О Господи, Жоан, — нетерпеливо сказал Равик. — В таком случае ты услышала сейчас самое откровенное признание в любви из всех, какие только возможны.

Она молчала.

— Если бы это было не так, разве стал бы я долго колебаться, оставить тебя здесь или нет, даже зная, что ты с кем-то живешь? — сказал он.

На ее лице медленно проступила улыбка. Скорее даже не улыбка, а какое-то внутреннее сияние, будто в ней зажегся светильник и свет его медленно поднимался к глазам.

— Спасибо, Равик, — сказала она и через секунду, не сводя с него глаз, осторожно добавила: — Ты не оставишь меня?

— Зачем тебе это знать?

— Ты будешь ждать? Ты не оставишь меня?

— Думаю, для тебя это не составило бы трагедии. Если судить по нашему с тобой опыту.

— Спасибо!

Теперь она была совсем другой. Как быстро она утешается, — подумал он. А почему бы и нет? Ей кажется, что она добилась своего, если даже и не останется здесь.