Чикита - Антонио Орландо Родригес

нем лучше сыграет». Никто не имеет права лезть в личную жизнь людей. Жаль, не все с этим согласны. Был у меня дядя (не из Тампы, другой), так у того прямо была аллергия на голубых. Терпеть их не мог. Когда мы были маленькие, вечно советовал нам с двоюродными братьями: «Никого не допускайте до своей жопы, потому как, может статься, вы с одного раза к этому пристраститесь, и вся жизнь под откос пойдет». Странный совет, если вдуматься. По счастью, до сегодняшнего дня я ни разу не хотел даже потрогать другого мужика и в моем-то возрасте уже вряд ли захочу. Но кабы такое пришло мне в голову, в Фар-Рокавей это было бы проще простого, потому что Чикита дважды в месяц устраивала приемы, и девяносто девять процентов тех, кто туда ходил, хромали на голубую ногу.

На этих «салонах», как она их величала, Чикита рассказывала про свои лучшие деньки, про страны, где она побывала, и про знаменитостей, среди которых ей довелось вращаться. Скажем, она всегда упоминала, что в Лондоне подружилась с писателем Уолтером Де Ла Маром и уговаривала его написать роман с главной героиней-лилипуткой. Якобы несколько лет спустя Де Ла Мар прислал ей роман, но она не смогла одолеть и первых десяти страниц, до того занудной оказалась книга. Голубые делали такие лица, будто были прекрасно знакомы с творчеством Уолтера Де Ла Мара, хотя, могу побожиться, ни один из них и слыхом о нем не слыхивал. Как и я. Это уж потом в Гаване мне попалась его книга про лилипутку. Неплохая, кстати, книга.

«Мальчики», все как один тощенькие, белобрысые и бледные, с цветками в петлицах и яркими платками на шеях, завороженно слушали Чикиту, отвешивали ей комплименты и смеялись ее остротам. Она, конечно, не желала признаваться, но в глубине души тосковала по зрителям. В такие вечера она на глазах молодела, приходила в страшное возбуждение и, не замечая осуждающих взглядов Рустики, принималась доставать из сундуков шелковые и кашемировые платья, накидки из куницы, горностаевые боа и зеленые муфты из обезьяньего меха, атласные туфельки, расшитые полудрагоценными камнями, страусовый веер Лилли Леман-Калиш и целые пачки фотографий и газетных вырезок.

Под конец, после долгих упрашиваний, она а капелла исполняла какую-нибудь из своих любимых вещиц, почти всегда «Голубку», а «мальчики» хлопали и улюлюкали. Чикита утверждала, будто это она сделала «Голубку» столь популярной в Штатах. Но это неправда. Еще до ее водевиля во «Дворце удовольствий» эту хабанеру в Нью-Йорке пела Прекрасная Отеро. И вот поди ж ты — я вспомнил! Как раз в этой главе Чикита рассказывала, как познакомилась с Прекрасной Отеро. Но об этом потом, а то ты еще запутаешься.

Когда Чикита заканчивала петь, гости от нее отвлекались. Они всегда притаскивали с собой модные пластинки и заводили граммофон на полную громкость. В ту пору был бешено популярен Лу Голд и его оркестр, и все пели и танцевали под фокстрот «You’re the Cream in My Coffee»[69]. Иногда они втягивали и Чикиту, но обычно она благодушно наблюдала за ними из кресла. И меня поначалу тоже завлекали в свои игрища. Строили мне глазки и кокетничали, словно я Джон Гилберт или Дуглас Фэрбенкс-младший, но я никогда не поддавался и в конце концов им наскучил.

А вот Рустику чуть ли не удар хватал всякий раз, как начинались танцы. Она скрепя сердце плелась в кухню и выносила подносы с канапе, со сластями и огромные кружки этого пойла, которое американцы почитают за кофе. «Мальчики», числом обыкновенно шесть или семь, иногда больше, набрасывались на еду и в мгновение ока сметали все дочиста. Я задавался вопросом: что их так манит в Фар-Рокавей? Общество Чикиты или возможность набить животы? Голодные были годы, чего уж там.

На «салонах» присутствовал и один господин по фамилии Колтай, старый-престарый. Он здорово выделялся из всего этого сборища. Вел себя сдержанно, не размахивал руками, будто дирижер, не клал жеманно ногу на ногу, а когда остальные начинали спорить, кто красивее — Рамон Новарро или покойный Валентино, — оставлял свое мнение при себе. Поэтому я решил, что господин Колтай не голубой. Тогда я еще считал, что они непременно манерные. Но со временем понял, как сильно ошибался: зачастую самые мужиковатые мужики оказываются теми еще пидорами. Так что, если поразмыслить, старикан вполне мог быть таким же, как «мальчики».

Ну, неважно. В общем, этот господин родился в Будапеште, жил в Квинсе, на голубого не смахивал (по крайней мере, на мой взгляд) и был крупным специалистом по лилипутам. Такое у него было хобби, даже пристрастие. Колтай мог часами рассказывать про карликов, про их странности и подробности жизни, поскольку многих из них знавал лично. С младых ногтей он занялся этой темой и стал истинным знатоком. Однажды какой-то захудалый род-айлендский журнал напечатал его статью (называлась, кажется, «Самые знаменитые лилипуты в мире»), и он везде носил с собой вырезку и при каждом удобном случае всем показывал. Я тоже прочел, мне понравилось, и я перепечатал ее на память. Чиките там был уделен крайне восторженный фрагмент. Копия валяется где-то там в коробках, так что не буду лишний раз надоедать тебе пересказом.

Помню, я советовал ему расширить статью и сделать из нее брошюру. «Да, вы правы, в ближайшее время так и поступлю», — сказал он, но без особой охоты. Скорее всего, так ничего и не опубликовал, унес знания в могилу.

На вечерах, пока наша голубизна жевала, глотала, хохотала и танцевала, мы с сеньором Колтаем устраивались в уголке и беседовали. То есть говорил больше он, а я только изредка задавал вопросы. Тема никогда не менялась, потому что Колтай был ходячей энциклопедией, состоявшей из одной-единственной статьи. Благодаря ему я уйму всего узнал про лилипутов.

Сколько лет ему было — страшно представить, если он своими глазами видел выступления Чарльза Страттона, легендарного Генерала Тома Большого Пальца. И не в пору заката, когда тот растолстел, облысел и даже подрос на несколько дюймов. Нет, он застал его еще очаровательным юношей, которого сама королева Виктория принимала в Букингемском дворце. От Колтая я узнал, что в начале карьеры Том Большой Палец побывал в Гаване и однажды вечером проехал по бульвару Прадо в экипаже, запряженном карликовыми пони[70].

Еще он с большим уважением, даже с восторгом отзывался о Лусии Сарате, трагически погибшей мексиканке. Она ехала на поезде через Скалистые горы, случилась какая-то поломка, а