Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события - Роберт Шиллер

перепроизводства или недостаточного потребления набрала обороты лишь в 1920-х годах. В течение нескольких дней после краха фондового рынка 28–29 октября 1929 года на нее активно ссылались при интерпретации случившегося (27).

Реального пика популярности эти нарративы достигли в 1930-е годы. Согласно данным ProQuest News & Newspapers, нарративы о недостаточном потреблении в 1930-е годы упоминались в пять раз чаще, чем в любое другое десятилетие. К настоящему времени нарратив практически исчез из широкого обсуждения, и теперь эта тема в основном фигурирует в статьях по истории экономической мысли. Но имеет смысл рассмотреть, почему она так прочно удерживалась в общественном сознании во время Великой депрессии, почему эпидемия данного нарратива могла повториться, а также соответствующие мутации или внешние изменения, которые усилили его заразность.

Сегодня «недостаточное потребление» звучит просто как узкоспециализированное выражение, но во время Великой депрессии оно обладало значительным эмоциональным зарядом, поскольку символизировало глубокую несправедливость и коллективное безумие. В те времена это была в первую очередь популярная массовая, а совсем не академическая теория.

Несмотря на очевидную реальность того, что дефляция требует сокращения заработной платы, популярной в 1930-х годах стала противоположная теория «покупательной способности заработной платы». Согласно этой теории, «чрезмерная конкуренция» привела к снижению зарплат до столь несправедливо низкого уровня, что рабочие не могли позволить себе потребление производимой ими продукции. То есть с Великой депрессией можно было бы справиться, заставив работодателей повысить сотрудникам заработную плату. Экономист Гюстав Кассель в 1935 году назвал эти идеи «шарлатанскими учениями», которые «в последнее время заняли видное место в популярных дискуссиях, посвященных социальной экономике, а также в политической агитации» (28).

Но общественность не отвергла подобные шарлатанские учения. Во время президентской кампании 1932 года Франклин Рузвельт противостоял действующему президенту Герберту Гуверу, которому не удалось восстановить экономику с помощью инструментов дефицитного бюджетного финансирования. Рузвельт выступил с речью, в которой сформулировал уже ставшую популярной теорию недостаточного потребления. Его мастерский ход заключался в том, чтобы придать нарративу форму истории, навеянной известной детской книгой Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес». В этой книге умная и любознательная маленькая девочка по имени Алиса встречала множество странных существ, которые несли вздор и противоречили сами себе. В своей версии этой истории Рузвельт заменил оппонента Гувера на Бармаглота, говорящего чепуху:

«Озадаченная, несколько скептически настроенная Алиса задала лидеру республиканцев несколько простых вопросов.

– Разве печать и продажа большего количества акций и облигаций, строительство новых заводов и повышение эффективности производства не приведут к выпуску большего количества товаров, чем мы сможем купить?

– Нет, – закричал Бармаглот, – чем больше мы произведем, тем больше мы сможем купить.

– Что, если мы создадим излишки?

– О, мы можем продать их иностранным потребителям.

– Как иностранцы смогут их купить?

– Ну, мы одолжим им денег.

– И конечно, эти иностранцы отплатят нам тем, что пришлют нам свои товары?

– О, совсем нет, как говорит Шалтай-Болтай, мы сидим на высокой стене Закона о тарифах Хоули – Смута.

– Как иностранцы будут расплачиваться по этим кредитам?

– Все просто. Вы когда-нибудь слышали об отсрочке по платежам и финансовым обязательствам?» (29)

Рузвельт использовал эту историю, чтобы указать на безрассудство политики республиканцев с ее попытками стимулирования экономики. Но его кампания не предлагала никакого решения проблемы. Вместо этого в своей речи а-ля «Алиса в Стране чудес» он предложил идею защиты инвесторов. Он также пообещал не делать чрезмерно оптимистичных заявлений, как это делал президент Гувер, и отметил, что не будет поощрять новые спекулятивные игры на фондовом рынке. Избранный в 1932 году, Рузвельт уже в следующем году подписал Закон о восстановлении национальной промышленности, создав Национальную администрацию восстановления, которая попыталась внедрить систему выплаты справедливой заработной платы. Мы обсудим результат этого эксперимента в Главе 17.

На первый взгляд, недостаточное потребление объясняет высокий уровень безработицы в годы Великой депрессии, но ученые-экономисты так и не восприняли серьезно эту теорию, не получившую убедительного обоснования.

Часто эту теорию представляли как дополнение к технологической безработице: недостаточное потребление внезапно стало проблемой в 1930-х годах из-за обретенной способности страны производить больше, чем ей необходимо. Но в других отчетах о недостаточном потреблении технологический прогресс не упоминается. Например, в 1934 году Честер С. Дэвис, глава Управления регулирования сельского хозяйства, описал, как его агентство «перераспределяло покупательную способность в массы», чтобы помочь людям тратить больше и тем самым решить вопрос недопотребления. Он объяснил, почему, по его мнению, так резко возросла степень важности технологической безработицы:

«Зачем нашему народу вдруг понадобилось это дополнение к рыночному механизму спустя 158 лет? Если хотите найти ответ на этот вопрос, посмотрите на историю развития страны с позиции постепенного объединения бизнеса в крупные корпорации, фермеров – в сбытовые кооперативы, работников – в ассоциации, ведущие от их лица переговоры о заключении коллективного договора. Все это сузило границы свободного рынка и расширило власть отдельных лиц, контролирующих эти объединения» (30). Другими словами, Дэвис видел усугубление проблемы технологической безработицы в концентрации бизнеса.

Массовая безработица вызвала серьезные социальные проблемы. Например, в Соединенных Штатах это породило насильственную депортацию (тогда называвшуюся репатриацией) миллиона рабочих мексиканского происхождения. Цель – освободить рабочие места для «настоящих» американцев (31). Популярный нарратив поддерживал депортацию, а широкая общественность почти не высказывалась против. Газеты публиковали фотографии счастливых американцев мексиканского происхождения, машущих на прощание из вагонов поездов, увозивших их обратно на родину на помощь своим соотечественникам.

Автоматические телефонные станции также сыграли важную роль в нарративах о безработице и недостаточном потреблении. Со старым телефонным аппаратом, у которого не было номеронабирателя, звонившему нужно было снять трубку, соединиться с телефонисткой и услышать ее ответ: «Пожалуйста, номер». Затем звонивший должен был сказать оператору, с кем его нужно соединить. Телефон с дисковым номеронабирателем, не требующий общения с оператором, был изобретен задолго до Великой депрессии: первый патент на такой телефон датируется 1892 годом. Переход от телефона без номеронабирателя к телефону с возможностью набрать номер самостоятельно занял много лет. Однако во время Великой депрессии в нарративе усилился фокус на потере работы телефонистками, и переход на автоматические телефонные станции был затруднен в силу моральных причин – угрызений совести: человек становился соучастником уничтожения рабочих мест. Например, в Сенате США в Вашингтоне старые телефоны на телефоны с номеронабирателем заменили в 1930 году, в первый год Великой депрессии. Спустя три недели после их установки сенатор Картер Гласс принял решение убрать новые аппараты и вернуть старые. Он выразил истинное негодование по поводу установки новых телефонов, отметив, что это лишало работы телефонисток:

«Прошу всех вернуться к обсуждению резолюции Сената за номером 74, предписывающей убрать в Сенате эти гнусные телефонные аппараты с номеронабирателем. Я против того, чтобы безвозмездно становиться служащим телефонной компании» (32).

Его резолюция была принята, и телефоны с номеронабирателем были