Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

– Два часа сорок три минуты… убывает…

– Ага. Ну, в общем, успеете подальше отъехать.

– Ты уже отъехал, судя по всему! – ехидничает, тыкая пальцем в бок.

– Ай… – больно адски, но я смеюсь: всегда точно в цель. Всегда!

– У нас гости! – орёт Мот и мы на пару с Линдой дёргаемся, ловя взглядами друг друга.

– Что там, Линда? – Панфилов выступает, а мы выдыхаем. Никогда ещё не был настолько рад его слышать. Вообще впервые ему рад, если совсем уж начистоту.

– Трындец! – гаркает ведьмочка с чувством. – Куча проводов и грёбаный таймер, действующий на нервы! Два часа сорок минут!

– Ничего не трогай! Ничего, поняла?! Вообще не двигайся! Оба замрите нахер!

– Я бы предпочёл, чтобы ты вышла так же, как зашла… – выражаю свои мольбы вслух.

– Ещё бы, – ехидничает Линда и отворачивается.

Что сказать хотела? Разом всё, наверное.

Хмурится, угол разглядывает, а сама руку мою находит, цепляя крючком указательного пальца мой мизинец. Переживает, нервничает, хоть и старается марку держать.

– Почему через окно? – любопытничаю, подгибая палец и сжимая её.

– Потому что Солнцев выбрал семью, – ворчит себе под нос.

– Логично, – хмыкаю тихо, вспоминая собственные тщедушные мыслишки.

– Ну да… – вздыхает, заметно расслабляясь.

– Значит, это он предупредил братца, что ты вышла на охоту… как догадалась?

– А чего там гадать? – бубнит недовольно, бросая взгляд на таймер. Не успевает справиться с собой, продолжает сорвавшимся голоском: – В твоём городе он тебя спрятать бы не смог… А в этом не так уж и много мест. Таких, чтобы я нашла и угодила в ту же ловушку. Но, вообще, сначала у него дома побывали, но там кроме собачки нет никого. И, судя по тому, как она бросалась на забор, уже довольно давно… жалко её, голодная…

– Да писец как… – слабо морщусь от воспоминаний. Внутренне перекосило конкретно так, просто с разбитой харей особенно не разгуляешься. – Так почему через окно?

– Да мы… вдвоём, вообще-то… если не убьёт эта штуковина на твоём теле, то Эмир – точно, – вздыхает Линда, понуро опуская голову. – А Славе дала задание выяснить, чем Солнцев занят и забыла, когда сама к нему потащилась…

– А Слава потащился следом! – посмеивается Панфилов. – Как обычно без приглашения.

И как обычно никто не спрашивал! – злюсь мысленно.

Похоже, на приватный разговор можно не рассчитывать…

– В общем, я прикинула, что о соседней квартире ни один из братьев не знает, хотела на разведку слазить, понять, что тут вообще, Мотя помог до форточки дотянуться, плюс стремянка из кладовки, пара верёвок, как два акробата, блин… ну, воду мы с ним сегодня уже прошли, воздух покорили, ща если бомбанёт будет и огонь, и земля, и всё разом… пухом…

Бормочет всё, бормочет, объясняет сбивчиво голоском дрожащим, а у меня печёт за рёбрами как рассказать хочется. Объяснить, как так вышло, про Лерку, про клуб покаяться, но слова признания в горле застревают, не могу при Панфилове на столько жалким выглядеть, не хочу, чтобы он знал. Ни конкретно про меня, ни про то, что это сделала со мной именно Лерка. Могу лишь сухими фактами оперировать, выталкивая их один за другим:

– Она ничего не значит для меня. Нас ничего не связывает. Она не беременна. Она спятила. Она подсела на наркотики. Я уговорил её лечь в клинику. Вёз в клинику, слышишь? Просто вёз в клинику и попался. Линда? Слышишь меня?

– Слышу, Паш… – шелестит едва слышно.

– Веришь мне? Веришь же? – теряюсь от её реакции, совершенно теряюсь, на Панфилова уже плевать, на то, что выгляжу беспомощным, повторяю, как заклинание: – Тебя люблю, одну тебя, только тебя, слышишь?

– Слышу, Паш… – зажмуривается, роняя слёзы, отворачивается совсем. – Побереги силы. Ты здорово избит.

– Линда…

– Я услышала тебя, Паш, – чеканит сухо. – Услышала.

Пытается вытащить свой палец, но у меня вся сила сейчас в одном мизинце сосредоточена. Не пущу!

Конструкция вся эта с таймером на груди гуляет от мощных толчков сердца, от дыхания сбивчивого провода дрожат, понимаю, что успокоиться надо, что от этой встряски может что-нибудь коротнуть, что взлетим на воздух, но взять под контроль эмоции просто не в состоянии. Все сила лишь в пальце, в очередной попытке удержать её.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Сейчас не место и не время, – смягчается, осторожно прикладывая ладонь к моему плечу. – Не вибрируй, пожалуйста, мне и так дико нервно.

– Поцелуй меня, – клянчу беззастенчиво. И похер как это выглядит и как звучит.

– Паш, ты похож на отбивную, – пытается призвать к порядку.

– Целуй, – приказываю жёстко.

– Двигаться нельзя.

– Целуй.

– Разминируют – поцелую, – обещает, поглаживая плечо.

– Палец, – продолжаю выдвигать требования.

Сгибает, расслабляя руку.

Выдыхаю на время, пока комнату не заливает свет служебных машин с улицы.

– Так, ребзя! – зовёт Панфилов. – Тут сапёр на подъёмнике, сейчас будет ярко и громко. Окно разобьёт, не до церемоний.

– Три, два, один!

Линда вздрагивает и склоняется надо мной, прижимаясь своими губами к моим. Так шумно выдыхает, что кроме её дыхания ничего больше не слышу. Не чувствую ничего кроме её трепета, кроме слёз её солёных на своём лице, щиплющих раны, обеззараживающих кровь. Отвечаю на поцелуй, всего себя самозабвенно в это занятие вкладываю, даже боль отпускает, открытые раны перестают пульсировать, пока откровенный ржач на несколько голосов не возвращает в реальность.

– Слышь, мужики, может их тут так и оставить, а?

– Мешаем, неловко даже как-то!

– Припёрлись ночью, совсем ахренели черти!

– Да ещё и окно вынесли, никакого уважения к чужой личной жизни!

Комната разрывается очередным приступом гомерического хохота, Линда отстраняется, смущённо опуская взгляд, а незнакомая женщина громко ворчит:

– Хватит зубы скалить! Освободите мне пациента! – открываю глаза и вижу, как санитар скорой кружит надо мной коршуном, мешая спасателям резать оковы. – Девушка, Вы б умылись… – замечает ненавязчиво, стараясь особенно не пялиться на неё.

– Ага… – бормочет ведьмочка, ладонью растирая мою кровь по лицу и отползая подальше.

– Давай-давай, Линда, и так развернуться негде… – подгоняет её Панфилов, поднимая с пола и провожая до двери, трогательно поддерживая под спину.

– Можно, – хмыкает один из спасателей, обернувшись через плечо.

– Блядь… – выдыхаю с хриплым жалобным стоном, морщась так, что искрить перед глазами начинает.

Даже на тупую ревность не хватает, не сдохнуть бы на месте, не вырубиться кисейной барышней, лишившись своего обезболивающего.

– А завтра ещё больнее будет! – подбадривает санитар. – Но, выглядите целым. Уже плюс.

– В рубашке родился, – бодро хлопает по плечу спасатель.

– Не я… – сиплю на задержке дыхания и улыбаюсь уголками губ. – Она.

Глава 26

Сколько раз нам с тобой нужно воскреснуть, чтобы начать жить?

© Павел Куманов

В скорой всё-таки вырубился. Под капельницей, накаченный обезболивающими. Проснулся утром. Ну, думаю, шикардос, как будто бы не болит ничего даже. Тачку в аренду, домой, к Линде, к дочке, собираю инфу, нахожу ублюдка, караю, живу долго и счастливо и умираю дряхлым стариком в кругу близких. Первым, разумеется.

– Очухался… – выдыхает Мот откуда-то с пола.

Пытаюсь перегнуться, чтобы посмотреть какого чёрта он там делает, но тут же прощаюсь с затеей как с абсолютно невыполнимой.

– Е-е-бать… – с трудом ворочаю разбухшим сухим языком.

– Сомневаюсь, что тебе можно, – ехидничает, поднимается и замахивается на меня ладонью, но к голове прикладывает незначительно, чуть только вдавливая в подушку. – Добить тебя надо было! Всем бы одолжение сделал! Единоличник!

Разворачивается и выходит из палаты, на ходу доставая мобилу.

Лежу, ахреневаю, потолок разглядываю, пока не заходит врач. И вот тут начинаются сюрпризы. Например, уже нихрена не сегодня. Не завтра и даже не послезавтра. В отрубе я был четыре дня. Причин для этого как будто бы не было, по медицине во всяком случае, организм просто решил изолироваться от внешних раздражителей и сосредоточиться сам на себе. С единоличником разобрались, дальше в трубу полетел мой элегантный план мести.