Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

– Какой?.. – бормочу, неловко задирая голову.

– Я нашёл Исаева. Того, про которого ты говорила, бывшего твоего. После того, как Глеб заявился. Нашёл, это было несложно, позвонил, чуть только твоё имя назвал, он начал ржать. «Она тебе не по зубам», – передразнивает интонацию Вадима. – «Даже мне не по зубам». Гандон… но выложил всё. Вообще всё. Типа, похер от кого узнаю, фору мне дал. Привет только просил передать, когда ты меня деликатно пошлёшь. Беременность – очень деликатно, Линда. Привет тебе от Вадима. Ответный не посылай, застрянет в том месте, до которого я так и не добрался.

– Набери Глебу, а? – шумно выдуваю, обхватывая его обеими руками. – И прости…

– И ты меня, – хрипит неожиданно и снимает с себя мои руки. Отходит на два шага назад, зажмуривается, сглатывает, опускает голову. – Он мне никто. Никто. Мне похер, убьют его или нет. Но не похер, убьют ли брата. Терпеть его не могу. Терпеть не могу, клянусь, но он – семья.

Такого удара от судьбы я не ждала.

На выдохе грудь словно стягивает стальными кольцами, сжимая внутренние органы. Сдавливая лёгкие, мешая расправиться, мешая дышать полноценно, лишая кислорода мозги, опуская на глаза шторку лютой ненависти.

– У тебя был шанс, – шиплю гремучей змеёй, проникаю своим ядом в его и без того разбитое сердце, – один к ста, но был. До этой минуты.

Выхожу, разрывая тишину стуком каблуков, собственным одурелым сердцебиением и громким хлопком двери.

Глава 25

Молю, чтобы не нашла меня. Чтобы обиделась настолько, что не стала бы даже искать.

© Павел Куманов

Пинает с чувством, но однократно: устал, сучёныш. Живого места на себе уже не чувствую, но боль физическую существенно так притупляет душевная. Какой-то совершенно новый вид анестезии, передающий напрямую сигналы из одной части мозга в другую.

– Ну что, настало время прощаться, – паскудно потешается, запуская таймер на взрывчатке на моей груди. – Проверим, так ли она сообразительна, как я слышал.

– Ты труп, – хриплю и улыбаюсь из последних сил.

– Весьма сомнительное утверждение, – посмеивается ехидно. – И тебе будет приятно узнать, что я радею за то, чтобы она нашла тебя после того, как всё здесь взлетит на воздух. Большие у меня на неё планы… – наклоняется и тянет мне на ухо омерзительным шёпотом: – О-о-о-гненная…

Дёргаюсь, отлично зная, что это бессмысленно. Просто не могу отреагировать иначе, просто не могу не отреагировать вовсе. Отчётливо понимая, что добавляю ублюдку удовольствия своими бесполезными трепыханиями. Что проигрываю по всем фронтам. Что уже проиграл.

Безвыходная ситуация. Тоже буду молиться, чтобы она не нашла меня. Чтобы догадалась слишком поздно, чтобы узнала из новостей, чтобы не оказалась поблизости.

Шесть часов.

Нужно подождать всего шесть часов.

– Огненная! – горланит ебанутый братец-садист от двери. – Огненная!!!

Квартиру, судя по доносящимся звукам, тварь такая, покидает через окно. И я знаю как – этажом ниже не застеклённый балкон, но мне моя внимательность уже не поможет.

Позволяю себе взреветь в голос с безнадёги.

Позволяю себе пожалеть о своей жалости к Лерке. Нужно было просто послать её, ещё там, в клубе. Вынесла бы себе мозги, ну и что? Пережил бы. Не угодил бы в ловушку. А может и струсила бы в последний момент. Может мелькнула бы тень сомнения, дав мне шанс. И не валялся бы сейчас скованный цепями, прибитыми к полу, в кандалах, избитым, с долбанным поясом смертника. Подыхал бы морально в случае неудачи, но был бы жив.

Видел бы своих девочек. Оберегал бы. Заботился. Обеспечивал. Любил. И, кто знает, может когда-нибудь отпустило бы.

Но я пожалел. Хотел поступить по совести, хотел сделать добро в ущерб собственному психическому здоровью, хотел помочь. Просто помочь.

Даже в тот момент, когда ублюдок приставил к её голове пистолет всё ещё хотел, уже осознавая, что не выберусь. Как я мог поступить иначе? Женщина в беде. Женщина в беде из-за меня. За моей головой пришёл, не за её.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Конечно, оказал сопротивление. Вырубил того, что замахнулся битой со спины, успел расквасить нос ещё одному, прежде чем третий вколол мне какую-то дрянь, от которой я вырубился за считанные секунды. После которой очухался в конуре Линды. В той самой крошечной квартирке, в которой возродилось из пепела моё чувство. В той самой, в которой оно умрёт вместе со мной.

Тошно было ещё и от того, что заряда на мне хватит чтобы разнести в клочья не только меня. Что пострадают и те, кто живёт совершенно обычной жизнью. Правильной. Законопослушной. Но, если быть честным с самим собой, если опустить весь пафос, если решить проблему вагонетки, могу ответить однозначно – я предпочту ей всех.

Всех.

Что это говорит обо мне, как о человеке? Да чёрт знает. Наверняка ничего хорошего. Или просто говорит о том, что я человек.

Молю, чтобы не нашла меня. Чтобы обиделась настолько, что не стала бы даже искать. Ещё бы, Лена наверняка в красках расписала нашу последнюю встречу. Мот-то будет молчать пока самолично не убедится, что я труп и не откручу ему башку.

Молю, чтобы не нашла меня. Чтобы не ворвалась в квартиру, дверь которой так же заминирована, ублюдок часами хвастался своими талантами. Чтобы не увлекла за собой остальных, чтобы не смело одним махом большую часть близких, чтобы не искалечило судьбы выживших. Чтобы унёс за собой лишь… незнакомых.

Ничтожные мыслишки.

Понимаю, осознаю.

И продолжаю молить, слабо шевеля губами в бессвязных бормотаниях.

Час, второй, третий. Уже даже на это сил не осталось. Даже на то, чтобы держать глаза открытыми.

Прикрываю веки, воображая, что в очередном трипе от самого себя. Еду по трассе не превышая скорости, чтобы не добраться слишком быстро. Чтобы потешить себя воспоминаниями.

Первый поцелуй. Горячий, жадный и абсолютно неискренний с её стороны, но было так плевать. Её мягкие губы пленили разум, обезоружили, покорили сердце.

Первый секс. Из кожи вон вылез, доставляя ей удовольствие, ублажая, угождая, подыхая от её молчания, полыхая от её необузданной страсти, от отдачи на уровне ощущений, действия, лишаясь остатков мозга.

Первый искренний разговор. Обнажённые тела, оголённые эмоции, абсолютная откровенность, острый укол в сердце, всепоглощающий страх потерять её.

Все последующие поцелуи.

Все последующие пережитые вместе моменты. Вся плотская и платоническая связь. Вся страсть, вся любовь.

Моя дочь…

Моя трогательная малышка, моя разбойница, моё спасение, моя душа, моё всё. Так мало времени с ней провёл, так ничтожно мало… она ведь даже не запомнит. Ни лица моего, ни голоса, ни прикосновений. С фотографий на неё будет смотреть незнакомец. Донор.

– Куда?! – доносится до воспалённого сознания тихий рык и моё сердце начинает колошматить с неистовой силой.

– Не-е-е-т… – сиплю, отчаянно лязгая цепями, бестолково бьюсь, как рыбы, попавшая в сеть. – Уходи, уходи…

Приподнимаю голову, вглядываясь в полумрак и вижу не то ночной кошмар, не то лучший свой сон.

Ползёт она, ведьма моя. На четвереньках, озираясь, хлюпая носом, останавливаясь периодически, чтобы одной рукой вытереть слёзы, чтобы видеть хоть что-нибудь.

– Дверь! – выкрикиваю с надрывом. – Дверь заминирована!

– Охуительно, брат! – возмущённо орёт Мот и в тот момент я понимаю, как она зашла.

Через, мать его, окно. Через соседнюю квартиру. Нашла-таки лазейку… но… откуда она узнала, что надо так?

– Да что же это такое, Пашенька?.. – причитает, здорово напоминая мать. – Что это… – бормочет, падая рядом, осторожно касаясь меня кончиками пальцев. – Не, реально, – проговаривает неожиданно спокойным ровным голосом и моментально вспыхивает, вопрошая с рыком: – Что это за дерьмо?!

Пытаюсь собрать слюны, сглотнуть, прокашляться, стараясь не особенно шевелиться, но всё равно хриплю:

– Это… сколько там?