Ледяной лес - Чиын Ха

Я с трудом встал, ощущая сильную боль в груди, словно кто-то всадил нож и прокрутил несколько раз. Вытянув руку, я хотел прикоснуться к Баэлю, но он уклонился, гордо отвернувшись. Я замер на месте, не произнося ни слова.

Меня бил озноб. Казалось, всю землю сковал могильный холод. Громко завывая, подул студеный ветер. Ледяные ветви деревьев колыхались, будто языки пламени. Порыв ветра подхватил тело Дюпре и опустил рядом с Энаду. Разложившаяся плоть, коснувшись белоснежной коры, тут же превратилась в пепел. Два существа, крепко связанные друг с другом две тысячи лет, наконец воссоединились.

С Лесом что-то происходило. Ветер и деревья печально шептались, скорбя о потере хозяина. Я не понимал их языка, но отчетливо слышал звуки траурной мелодии. В ней будто отпечаталась мудрость всех предыдущих столетий.

Деревья догорали, словно мелодия, подходившая к финалу. Мириады нот разлетались по ветру, раскаленные добела.

Мы с Баэлем не двигались до тех пор, пока Ледяной лес не растаял и пока звучала призрачная симфония, которой были не нужны ни дирижер, ни музыканты. Белый пепел кружился в воздухе, снова меняя время и сокрушая пространство.

Музыка утихла, и теперь нас окружал самый обычный лес, как и в первый раз, когда мы только искали вход в запретное место. Здесь царила темнота. Шорох прошлогодней листвы под ногами, привычные ночные звуки и дыхание холодного ветра привели меня в чувство, заставили поверить, что я вернулся в реальный мир.

Я будто проснулся после долгого кошмара, совершенно обессиленный. И вдруг пришло ощущение свежести. Дотронувшись пальцами до лица, я запрокинул голову. Еле различимые в темноте белые хлопья тихо падали на землю, подсвеченные серебристым светом луны, который сочился сквозь кроны деревьев.

Снег.

«А вот вы станете непосредственным участником этого события».

По спине пробежал холодок. Наконец я понял, что значило предсказание Кисэ, и печаль, таящаяся где-то в глубине души, выплеснулась наружу. Эмоции вырвались на волю, и тишину окружающей ночи разрезал мой тоскливый вой. Я рыдал безутешно, как ребенок, оплакивая все, что случилось со мной. Кисэ действительно видела будущее. Мои слезы подтверждали, что все произошедшее не было сном.

Темный силуэт приблизился ко мне. Он ничего не сказал, не разразился рыданиями подобно мне. В его ледяной взгляд словно проникли частички огромного дерева, существовавшего несколько тысячелетий.

Он продолжал смотреть, пока первые лучи солнца не пришли на смену ночи.

Финал

Баэль покинул Эден.

Порванные струны Авроры пообещал не заменять.

И до конца жизни поклялся не играть.

Эден и десять лет спустя не утратил своего значения. Похожий на море, он вбирал в свои берега все новые и новые потоки, отчего становился лишь могущественнее, и щедро раскрывал объятия, делая каждого частью себя. Размеренный бег волн иногда возмущали шторма, но длились они недолго, и снова под солнцем сверкала безмятежная гладь.

И все же время неумолимо меняло безбрежное море Эдена, течения носили людей, словно стайки рыб. Мартино больше не возвышали, это считалось пережитком прошлого. Напротив, стали больше поддерживать пасграно. Даже высокомерная знать теперь предпочитала их манерным мартино: в аристократических салонах музыканты-простолюдины пользовались особой популярностью. Известные маэстро все чаще брали пасграно в ученики. Госпожа Капир была одной из тех, кто способствовал этим изменениям.

Консерватория мало-помалу теряла престиж, уже нечасто можно было встретить мартино с классическим образованием. Молодежь больше не хотела следовать строгим правилам, разучивать скучные гаммы. Кто-то пробовал новые формы – например, выбивать ритм, стуча по крышке фортепиано. Но были и те, кто пытался повторить легендарную технику Баэля. Я видел лишь нескольких, кому это почти удалось, однако пока никто не сумел заставить других задыхаться от восхищения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Иногда я ворчал, что мир и правда сильно изменился. В такие моменты я живо ощущал течение времени и часто посмеивался над собой, называя себя дряхлым стариком.

– Господин, к вам гость.

– Кто? У меня сегодня назначена встреча?

– Нет. Он не предупредил о своем визите. Мне сказать, что вы заняты?

Пробежав взглядом по партитуре, я покачал головой.

– Пусть заходит.

Через несколько минут в комнату вошел мужчина, одетый довольно просто. Его сопровождал хорошо знакомый мне человек.

– Крейзер, так это ты желаешь меня видеть?

– Нет, я просто проводил этого господина. Он искал твой дом.

– Не знал, что офицер гвардии подрабатывает постовым. Что, в штабе недоплачивают?

– Я, между прочим, здесь по важному заданию: глава банка «Зенон» уклоняется от уплаты налогов и твой батюшка ему в этом сильно помогает. Дай, думаю, зайду, может, мне на глаза попадется какой-нибудь полулегальный документ.

Я громко рассмеялся. Крейзер, как и прежде, недолюбливал моего отца, решавшего все проблемы с помощью денег, но мы каким-то образом стали близкими друзьями.

Я перевел взгляд на мужчину, стоявшего рядом с капитаном.

– Прошу прощения, вы искали меня?

– Да. Меня зовут Бабель Форон.

Мне показалось, что я уже где-то слышал это имя. Заметив мою озадаченность, Крейзер шутливо проворчал:

– Ты хотя бы следи за тем, что творится вокруг. Господин Форон – известный историк.

Как я и сам не вспомнил?

– Прошу прощения, что не узнал вас сразу, – извинился я, склонив голову в почтительном поклоне. – Видите ли, моя работа связана с рукописями, поэтому, кроме них, я мало что читаю.

– Все в порядке. Мои труды известны лишь там, где я живу.

Оставив в покое нотные листы, я встал из-за стола и предложил гостям присесть. Визит столь известного историка внушил мне какое-то смутное беспокойство. Я приказал слуге подать чай и осторожно поинтересовался у Форона:

– Чем могу быть полезен?

Историк помолчал, словно подбирая слова, а затем сказал:

– Прежде всего я хотел бы извиниться. Возможно, мои вопросы заставят вас снова окунуться в тот ужас, который вы пережили. Но, честно говоря, я ищу Антонио Баэля.

Я стиснул кулаки – так, что кожа побелела. Не будь мой гость известным историком и уважаемым человеком, я тут же приказал бы выкинуть его за порог.

Взгляд Крейзера успокоил меня, и все же я не смог скрыть раздражения.

– Вам должно быть известно, что за прошедшие годы многие задавали мне этот вопрос, но моя реакция всегда была одинаковой.

– Да, я слышал, что вы кидались на всех, кто попадался под руку, и затем с бранью выгоняли этих смельчаков. Самым страшным ругательством, по-моему, было «индюк ощипанный».

Я тихо рассмеялся, разглядывая серьезное лицо собеседника, и решил дать ему шанс.

– Мне прекрасно известно, зачем другие искали Антонио Баэля. Но зачем он понадобился вам, историку?

– Это пока секрет, но вам я его раскрою. Дело в том, что в моих планах написать биографию Антонио Баэля.

Я в изумлении уставился на гостя. Крейзер, кажется, был удивлен ничуть не меньше. Но Форон продолжил, словно не заметив, какое воздействие оказало его признание.

– Откровенно говоря, я уже давно в Эдене. Первым делом я планировал встретиться с вами, господин Морфе. Но так и не решился, зная, как вы относитесь к расспросам о Баэле. Вместо этого я стал опрашивать других жителей. И знаете, никто не пожелал говорить со мной о последнем концерте маэстро.

А что они могли сказать? Не думаю, чтобы кто-нибудь охотно вспомнил тот день, когда его во всеуслышание назвали невеждой, ведь нет ничего постыдней для аристократа.

В глазах историка зажегся огонек надежды:

– Вы знаете, куда исчез Антонио Баэль после того концерта?