Забывший имя Луны - Екатерина Мурашова

– Вот он! Вон, гляди!

Обрисованный последними лучами заходящего солнца, Кешка стоял на краю крыши и словно бы задумчиво глядел куда-то вниз. Вот он взмахнул руками, к чему-то примериваясь, и на миг его тонкая статная фигурка помстилась крылатой сразу всем преследователям. Даже сбежавший из боевика персонаж помотал ежиковой головой, отгоняя наваждение. Тимоти втянул горький, густой воздух: позиция, занятая Кешкой, была максимально невыгодной – никакого выхода из нее даже не намечалось.

Не скрываясь и даже не особенно торопясь, повинуясь знаку Алекса, двое подходили к Кешке с разных сторон, беря его в клещи и отсекая возможность побега. Сам Алекс стоял у входа на чердак, в двух шагах от Тимоти и Бояна, жавшихся друг к другу.

Студенты и преподаватели беломорской станции могли бы предположить иное, но всем участникам чердачно-крышной сцены ситуация казалась достаточно определенной. И в тот момент, когда все стало окончательно ясным, Кешка сорвался с места и понесся по крыше, чудом не оскальзываясь на обледенелой кромке. Преследователи, явно растерявшись, крутили головами, остерегаясь бежать вслед и не понимая, что, собственно, происходит.

На какой-то миг Кешка застыл на самом краю, увеличенный странно преломленным через атмосферу последним солнечным лучом. Черная с золотой кромкой, чуть сгорбленная фигура казалась наблюдателям непомерно огромной. На два вздоха Кешка собрался и, одновременно с невероятным прыжком, переносившим юношу на соседнюю, более низкую и безопасную крышу, морозную тишину прорезал ломкий, простуженный голос Бояна:

– Большой Иван! Это же Большой Иван, черт меня раздери!

Глава 13. Сквот

(Кешка, 1994-1995 год)

Сквот Кешка нашел легко, потому что все наставления Тимоти отпечатались в его мозгу также ясно, как на фотографической пластинке. Невский он знал сам, а остальные улицы спрашивал у прохожих. В сквот не было очевидного входа, так как все парадные были забиты жестью, да еще и досками поверх нее. Недолго думая, Кешка вскарабкался по уцелевшей водосточной трубе на второй этаж, прошел по широкому карнизу и через разбитое окно спрыгнул в комнату с ободранными обоями и полуобвалившимся потолком. Выглянул в коридор, деловито потянул носом и уверенно пошел на запах людей, жилья.

На отсыревших обоях обозначились причудливые пятна. Кто-то обвел их маркером, превратив в диковинных незлых зверей. Звери сопровождали Кешку, тянулись к нему мордами, подмигивали опушенными густыми ресницами глазами. В просторной пустой комнате отдыхающими тюленями лежали небольшие пузатые тюфяки. На протянутой наискосок веревке висели подсохшие еловые лапы с запутавшимся в них серпантином. В кирпичной нише горела керосиновая лампа. Двое людей, мужчина и женщина, сидели на тюфяках, поджав босые ноги, и перебрасывали друг другу красный воздушный шар. Перекрещенные тени от их плавно взлетающих рук и тень от шара красиво плавали по стенам и высокому потолку с остатками лепки.

– Ого! – сказала женщина, увидев Кешку, и приветственно помахала ему рукой, обмотанной нитями сплетенного в узор бисера. – Какой волчонок! Заходи. Будешь с нами? Лови! – и она плавным, но сильным и точным движением послала шарик навстречу Кешке.

* * *

Люди сквота ошеломили Кешку. Ошеломили также, как ошеломляет первая весенняя гроза или золотая березовая ветвь в разгар лета. Их поведение, манеры, речь и интересы в очередной раз спутали все кешкины карты, показали ему, насколько условными и примитивными были до сих пор все его систематические построения. Как всегда в таких случаях, Кешка замолчал и ушел в наблюдения.

Аполлон, к которому послал Кешку Тимоти, появлялся в сквоте не слишком часто. Где-то в городе у него была семья, состоявшая из жены и маленькой дочки, и трезвый долг призывал его находиться возле них и обеспечивать их существование. Но трезвый долг управлял Аполлоном далеко не всегда. Иногда ему приходилось потесниться, и тогда Аполлон, неизменно веселый и разговорчивый, пробирался в сквот через едва заметную из-за кучи строительного мусора дверь черного хода, вставал или садился (последнее находилось в прямой зависимости от количества выпитого) у мольберта, разводил краски, брал в руки кисть и часами разглагольствовал обо всем на свете, изредка кладя мазок-другой на холст или грунтованный картон. Постоянно прихлебывая из принесенной с собой бутылки, он постепенно становился все мрачнее и в конце концов почти неизбежно опрокидывал мольберт на измазанный краской пол или срывал с него холст и топтал его ногами. Иногда поклонники аполлонова таланта, видя приближение момента, тактично и аккуратно отправляли поскучневшего художника спать, а почти готовое произведение конфисковывали и отправляли на досушку в одно из отапливаемых самыми разнообразными способами помещений.

Несмотря на причудливость почти всех собранных в сквоте биографий, Кешкину историю выслушали с пониманием, сочувствием и удивлением. Многократной и скрупулезной проверке подверглись кешкины способности слышать сквозь капитальные стены, видеть в темноте и почти по-собачьи идти по ясному следу. Подтверждение всего этого вызывало завистливые и восхищенные вздохи и восклицания. Кешка блаженствовал, как пес, которому чешут искусанное блохами брюхо.

Ничего не говоря Кешке, Аполлон, по-видимому, встречался с Тимоти, и, уточнив кое-какие детали кешкиной истории, строго настрого запретил последнему покидать сквот без крайней необходимости. Кешка охотно подчинился. Впечатлений хватало внутри.

Сквозь дыры в крыше последнего этажа иногда лил дождь, а иногда летели снежные хлопья. Когда не было ни того, ни другого, лежа на полу можно было смотреть на звезды. Клетчатая изнанка потолка свисала почерневшими плетеными циновками. Из этих циновок, пластов штукатурки, кирпичной крошки и клочьев разноцветных обоев художник-баталист Вениамин Переверзев-Лосский клеил и лепил модели эпизодов самых знаменитых исторических битв, скрупулезно воспроизводя детали рельефа и почти не обращая внимания на участников сражения. Лошадей он делал из желудей и спичек и почти каждый вечер визгливо ругался с кем-нибудь из общины Детей Радуги, которые жили этажом ниже и воровали желуди для кофе. Для каждой батальной сцены требовалось от одного до двух ведер необыкновенно вонючего клея, который Переверзев-Лосский самолично варил на двухкомфорочной газовой плите, изводя общественные баллоны. Батальные сцены радовали население и гостей сквота от двух дней до недели, а потом размывались проникающим через дырявую крышу дождем. Доброжелатели советовали Вениамину творить в помещениях нижних, более сухих этажей, но художник гордо отказывался, ссылаясь на то, что его ландшафтам нужен подлинный земной свет и климат.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});