Книга белой смерти - Чак Вендиг

ко всему этому… многим придется поступиться, ведь так? Он снова окажется скован ограничениями.

Однако загадка была такой непонятной, такой захватывающей. Быть на переднем крае – это одновременно создавало проблемы и открывало возможности. Бенджи казалось, что ответы где-то совсем близко. Эта задача требовала решения.

Поэтому Бенджи ответил Мартину, что согласен.

– Я сделаю все возможное, и спасибо за доверие, Мартин. Для меня это много значит. Честное слово.

Он позвонил Сэди, которая оставалась в Атланте.

– Сэди, – вздохнув, сказал Бенджи, держа руки на рулевом колесе. Дорожный знак сообщил, что до Уолдрона осталось две мили. – У меня есть… кое-какие новости.

– Тебя взяли обратно в СИЭ, – радостно прощебетала Сэди.

– Что? Откуда тебе это известно?

– Бенджи, я ведь сейчас нахожусь в Атланте. В этом самом здании. Здесь новости распространяются быстрее электрического тока. Я рада за тебя.

– Боюсь, это вынуждает нас расторгнуть соглашение.

– Псс, – небрежно присвистнула Сэди. – Ничего подобного, доктор Рэй. Гм. – Она помолчала. – Тебе никто не говорил, что это звучит как имя супергероя? Впрочем, неважно. Главное то, что ты по-прежнему там, по-прежнему наблюдаешь за происходящим и «Черный лебедь» по-прежнему у тебя в кармане. Не изменилось ничего, кроме позиции на шахматной доске.

«Позиция на шахматной доске». То еще сравнение, правда? От этого Бенджи стало немного не по себе.

Впереди показался городок Уолдрон.

Из полицейских сводок Бенджи узнал, что Уолдрон – сонный городишко, в котором не происходит ровным счетом ничего. Страна давно шагнула вперед, а он остался на месте, находя мрачное утешение в том, что никогда не вырастет, никогда не станет лучше и навсегда останется таким, какой есть.

Здесь проживало меньше тысячи человек, по большей части фермеры и рабочие. Бенджи надеялся на то, что проход путников через город – поскольку становилось все более очевидным, что они пройдут по Мэйн-стрит, – пройдет гладко.

Увы, похоже, его надеждам не суждено было осуществиться.

Бенджи свернул в сторону, перегораживая въезд в маленький переулок, потому что больше остановиться было негде. Он рассчитывал пересечь город, изучив путь, по которому пройдут путники. Однако сделать это не представлялось возможным. Дорога впереди была перегорожена.

– Бенджи, нам с тобой нужно кое-что обсудить, – говорила тем временем Сэди. – Я имею в виду Пенсильванию. Мы кое-что обнаружили у Стюартов…

– С этим придется повременить, – перебил ее Бенджи.

– Почему? Что случилось?

Бенджи знал, что здесь будут средства массовой информации, зеваки, любопытные, но это…

Это было совсем другое. Это было гораздо хуже.

Продолжая сжимать в руке телефон, Бенджи обвел взглядом выстроившихся вдоль улицы людей, море голов, лиц. И плакаты с протестами, торчащие надгробиями из земли, образованной человеческими существами.

Сперва происходящее показалось ему абсурдом: потому что, черт побери, против чего могли протестовать эти люди? Но то же самое было и с лихорадкой Эбола. В Сьерра-Леоне, в Либерии, повсюду, где появлялась болезнь, начинались протесты. Стихийные, бесцельные – одни требовали от правительства более мягкого ответа, другие – более жесткого, кто-то просто пытался разобраться в том, что происходит. Люди хотели ответов и… злились, потому что их у них не было. Иногда протест имеет какую-то цель. Общее послание, направленное против плохих людей и еще более плохих поступков. В других случаях он становится бессмысленной проповедью без слов – выражением проблемы, которая до сих пор еще не полностью понята. И Бенджи осознал, что в данном случае, скорее всего, имеет место именно это. Но он никак не мог взять в толк: «Почему именно здесь? Почему именно сейчас?» И вдруг его осенило.

– Вчера вечером об Уолдроне говорили во всех новостях, так?

– Вынуждена признаться, я не знаю, – сказала Сэди. – Но я бы не удивилась.

– Я должен идти. Тут самая настоящая пороховая бочка. Мне это совсем не нравится.

У Бенджи внутри все перевернулось. И именно сегодня, когда они лишились поддержки РВБ… Опыт Робби усмирения толпы, поддержания порядка во время болезни тут очень пригодился бы. И вот теперь придется обходиться без него.

Окончив разговор с Сэди, Бенджи позвонил Касси.

– Привет, босс, – сказала та. – Мы по тебе соскучились.

– Ты где? – спросил он.

– К югу от города. Я веду мобильную лабораторию, оставшуюся после РВБ. Блин, они выбрали самое неподходящее время для того, чтобы смыться.

– Хуже быть не могло.

– А ты где?

– На северном въезде в город. Гляжу на все… это. – Бенджи вздохнул. – Мы произвели сенсацию.

– И большую. Не только путники, идущие через прицеп, но и этот…

– Клейд Берман.

– Точно.

Бенджи надеялся, что из-за грозы события прошлой ночи еще не попали в выпуски новостей – но, очевидно, это было не так. На самом деле все обстояло гораздо хуже.

– Это было заснято на видео, – продолжала Касси. – Запись плохая, но она есть. Ее крутят во всех выпусках новостей. Нам звонят… блин, все и отовсюду.

– Как далеко они от города? – спросил Бенджи.

– Меньше чем в двух милях.

«Совсем скоро».

– Мы ожидаем насилия?

Касси поколебалась.

– Я… Полиция уверяет, что все будет в порядке, городок тихий, но я видела кадры в новостях. Здешние жители совсем этому не рады.

– Через город всего одна миля, – сказал Бенджи. – Мы как-нибудь справимся.

– Одна миля, босс.

Одна миля.

* * *

Шана пребывала на тонкой грани между абсолютным истощенным отчаянием и параноидальной тревогой. Потому что сейчас ей, пастушке, предстояло провести свое стадо через земли, кишащие волками.

По обеим сторонам улицы стояли протестующие, размахивающие плакатами. Они хором кричали и распевали о том, что им нужны ответы, что президент Хант должна предпринять какие-нибудь действия, что ЦКПЗ действует в рамках правительственного заговора. Шана видела людей с медицинскими масками на лицах, держащих в руках плакаты: «Я не соглашался на такое», «Прекратите травить наших детей» и «Вакцины – это бесполезный яд». Последнее утверждение застряло у нее в голове: просто она была настолько уставшей и измученной. «А что, если это действительно последствия вакцины, что, если мы сами сделали это с собой?» Однако эта мысль была абсолютно бредовой, девушка понимала, что это полная чушь, – но все-таки когда тебя со всех сторон окружают недоумки, даже самая нелепая глупость начинает приобретать смысл, разве не так?

И все же напугали Шану не протестующие. А те, другие. Которые были без плакатов.

Если честно, Шана была деревенщиной. И она это знала. Ее семья жила в глухой заднице, штат Пенсильвания, а отец ее держал молочную ферму. Шана с раннего детства привыкла к запаху коровьего дерьма и ничего не имела против него. Она умела доить коз. Ее жизнь формировалась ожогами от ядовитого плюща, пчелиными укусами и ржавыми гвоздями, на которые она наступала в старом сарае (вот уже три раза, твою мать). Над ней смеялись, потому что у нее частенько под ногтями была грязь, но она была уверена в том, что эти болваны не знают, какой великолепный вкус у свежего зеленого боба, когда срываешь его со стебля и отправляешь