Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе - Виктор Иванович Козлов

население вокруг порта Кабинда стали называть «кабиндой». Остальное же население берега Лоанго, в конце концов, само смирилось с названием «вили».

Доискаться истоков этого этнонима помогает то же самое предание о происхождении Лоанго, часть которого приводилась выше. В нем говорится далее, что после объединения земель верховный правитель Малоанго, основав в пределах земли Мпили (у Даппера — «Пири») свою резиденцию, создал вокруг нее новую провинцию, куда вошла и значительная часть Мпили. Население новой провинции приняло название «вили» (у Даппера «мувири» или «мусивири»), которым по праву называли себя раньше только жители Мпили[557]. Даппер, видимо, настолько доверял своему источнику, что его не смутило странное, казалось бы, преобразование звука «п» в «в». И действительно, между звукосочетанием «мп» (но не «п») и звуком «в» есть определенная корреляция в киконго.

Дальше название вряд ли распространялось путем прямого его заимствования окрестным населением. Скорее всего, его разнесли те, кто торговал с берегом Лоанго. Однако разошлось именно это самоназвание, а не какое-нибудь другое, потому что очень долго, наверное, до конца XVII в. торговлю с европейскими моряками, с португальцами из Анголы, а соответственно, и с хинтерландом вело преимущественно Лоанго; точнее говоря, вся заморская торговля была сосредоточена в бухте Лоанго, где находилась главная провинция, населенная вили. Они же, видимо, первыми и занялись посреднической торговлей. При таких условиях включить в понятие «вили» остальное, малоизвестное население побережья чужеземцу ничего не стоило.

Так древнее самоназвание маленького племени, будучи неадекватно воспринято чуждой средой, переродилось в этой среде в название некоей мифической общности, которая в действительности никогда единством не обладала. В этой новой ипостаси название «вили» попало в европейские документы периода работорговли, вошло в пособия по истории Африки и осталось в легендах соседних народов[558]. Историческое существование «племени» «вили» считается надежно удостоверенным. Нет только ясности в том, какую часть прибрежного населения следует относить к «вили». Одни включают в это «племя» население бывшего Лоанго и прибрежной территории Каконго[559], другие — только Лоанго[560], третьи — население только той части Лоанго, которая не вошла в Кабинду[561]. Но даже и на этой ограниченной территории, в центре которой название «вили» когда-то и родилось, его нельзя считать сейчас безоговорочно признанным, потому что с ним соперничает другой этноним-самоназвание «лоанго»[562]. Если название «вили» ничего не говорит самолюбию местных жителей, то своей причастностью к Лоанго они склонны гордиться (хотя уже в XX в. от всего «королевства» остался фактически один лишь «король», подкармливаемый французскими колониальными властями). Иными словами, самосознание своего единства в прошлом гораздо конкретнее реализуется в этнониме «лоанго», чем в «вили».

Остается сказать несколько слов о предке нынешнего этнонима «вили»-древнем самоназвании жителей земли Мпили. Оно дожило до XX в. но, очевидно, носителей его осталось очень мало, поскольку и от самой Мпили к этому времени сохранилась лишь небольшая часть. Это название совершенно неожиданно встречается в работе Ван-Бюлька, посвященной языкам Бельгийского Конго[563]. Пытаясь классифицировать «племенные» языки, он в каждом случае исходил из этнонима, рассматривая его как племенное название и соответственно указывал ареал данного языка или диалекта. Но что касается диалекта кивили[564], то он не смог, видимо, точно локализовать само «племя» и носителями диалекта и этнонима «вили» назвал только жителей района Мпили[565]. Таким образом, Ван-Бюльк нашел подлинную племенную родину названия «вили», оставив, правда, при этом вовсе без языка чуть ли не половину населения берега Лоанго.

История этого этнонима показывает, насколько самостоятельным феноменом общественного сознания, не зависящим от исторической судьбы его создателей и первоначальных носителей, может становиться самоназвание. Самоназвание никогда не является каким-то маркировочным ярлыком, который однозначно прочтут все. С момента своего появления на свет оно двуедино: одной своей ипостасью обращено к самим носителям, а другой к тем, кто противополагается этим носителям. И все его преобразования во второй ипостаси суть функция восприятия его внешней средой. Во внешней среде он тоже может претерпевать видоизменения — как в синхронии, меняя свой облик от общества к обществу, так и в диахронии, когда в одном и том же обществе представления о содержании данного этнонима либо приближаются к достоверности, либо, наоборот, удаляются от нее. Как мы видели, представления, рожденные в чужой далекой среде, могут оказать и обратное воздействие — они могут заставить этноним привиться на новой почве. И, заметим, этническая характеристика этой «почвы» будет иметь не более, как второстепенное значение.

О существовании когда-либо в остальном Нижнем Конго «земель», подобных Мпили, и производных от них самоназваний не встречается никаких свидетельств ни в старинных источниках, ни в научной литературе. Но это не должно вызывать удивления, поскольку такие реликты гораздо скорее могли сохраниться в Майомбе и на побережье в силу особо благоприятных факторов. Один из них-эти сами по себе природные условия: в отличие от остального Нижнего Конго, покрытого по преимуществу парковой или высокотравной саванной, здесь господствовал труднопроходимый лесной массив Майомбе, который в немалой степени изолировал весь этот окраинный участок правобережья от внешнего мира. Далее, как Майомбе, так и прибрежная полоса отличаются исключительным плодородием почв, более высоким, чем в остальном Нижнем Конго, что тоже имело немаловажное значение: население на этой территории не знало миграций. Насколько позволяют судить источники, оно не знало и опустошительных нашествий[566], крупных войн, какие вели левобережные конго в XVI–XVIII вв. не подвергалось, как эти последние, христианизации (что тоже очень существенно, так как ведет к уничтожению идеологических представлений, связанных с землей). Иными словами, в Майомбе и на побережье процесс развития форм общественного бытия имел исключительно спонтанный характер и формы не сменяли одна другую, а претерпевали медленные преобразования.

За то, что племенные общности такого же рода некогда существовали и на остальной территории Нижнего Конго, говорит следующее: не только клановые предания самих конго, но и отдельные засвидетельствованные этнографами факты позволяют предполагать существование там в прошлом ассоциаций родственных кланов. Именно они, по нашему мнению, обозначались в давности термином «мвила» (или «лувила»), который сейчас принято считать равнозначным термину «канда», переводимому как «клан»[567].

Следует сказать, что некоторые авторы, пытаясь уяснить смысловые различия между терминами «канда» и «мвила», высказывали предположение, что «мвила» прежде могла означать «племя»[568]. Но что они подразумевали в данном случае под «племенем», никто из них не пояснял. Не поднимался вопрос и о том, являлась ли такая мвила-племя структурной единицей, игравшей когда-то самостоятельную роль в этнической истории Нижнего Конго. Но недавно португальский этнограф Э. Фелгаш сделал такое заключение: мвила некогда состояла из