Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе - Виктор Иванович Козлов

в морские ворота для португальцев и при их поддержке еще в XVI в. отпала от Конго. В происхождении ее много непонятного: неясно, например, почему население ее называется (и называлось издавна) «солонго»[575], а сама провинция Сойо или Соньо. Есть даже предположение, что название ее есть результат сильного искажения «Сан-Антонио-до-Зайре» — названия порта, основанного португальцами там в начале XVI в. Если это так, то провинция в тот период была еще сравнительно молодым образованием, а этноним «солонго» — это реликт какой-то другой предшествующей структуры. Такое предположение подтверждается и сообщением конца XVI в. что многие из вождей, подчиненных правителю Сойо, прежде были самостоятельными[576].

Мбамба прилегала к срединной провинции Мпемба с юго-запада и, если верить ранним источникам, в XVI в. простиралась вдоль побережья далеко на юг, едва ли не до Луанды[577]. Но последующие войны Анголы с Сойо и с Конго должны были сильно сократить ее территорию, так как именно здесь происходили все сражения. В XVIII в. это была лишь скромная область южнее Сойо, разделившаяся к тому же на два разных «герцогства»[578]. Можно догадываться, что эта область всегда и составляла собственно провинцию, а все отпавшие от нее южные земли (так называемые «сеньории») раньше были лишь полунезависимыми или условно зависимыми политическими единицами, состоявшими под прямым протекторатом Маниконго. В понятие же «Мбамба» их могли включать потому, что оно по смыслу означает «граница», «отграничивать», «ограждать»[579] и они представляли собой как бы защитную зону против самых опасных для Конго соседей с юга. Не зря правитель Мбамбы, страж этого участка границ, числился главным военачальником страны[580].

Такая трактовка структуры этой провинции помогает объяснить, почему после нее не осталось не только соответствующего этнонима, который свидетельствовал бы о прежнем единстве, но и в понятие «баконго» вошла лишь небольшая, северная часть населения бывшей Мбамбы. Этот последний факт объяснить чисто этническими причинами нельзя: здесь как раз пролегает зона постепенного перехода от языка киконго к кимбунду[581] (а иные признаки дифференциации тем более трудноуловимы). В этой же зоне, находятся, к примеру, и базомбо, которые считают себя истинными баконго.

Следует сказать еще о составе самих провинций. Внутри каждой из них авторы источников выделяют многочисленные «сеньории», или «маркизаты», «дистрикты», правители которых подчинялись правителю провинции. На периферии провинции эти местные правители чувствовали себя весьма самостоятельными, меняли своих «сюзеренов», а иногда становились в прямую зависимость от Маниконго. Можно полагать, что они являлись вождями мвил и что «сеньории» представляли собой те же самык «нси» — земли, которые в Лоанго составили провинции (но в структуре Конго Лоанго уже само являлось бы провинцией). Если принять такую версию, то тогда весь процесс распада Конго не будет казаться столь хаотичным, каким он представляется до сих пор.

С той поры как португальцы проникли в Конго, политическая обстановка там никогда не была стабильной. Страну постоянно сотрясали междоусобные войны. Борьба за верховную власть, которой способствовали интриги португальцев и в которую были втянуты правители провинций; раскол внутри самих провинций; отпадение от Конго полузависимых земель; полное падение авторитета верховной власти — таков в самом общем виде ход исторических событий на протяжении XVI–XVIII вв. Во второй половине XVIII в. один из европейцев пишет: «В настоящее время король Конго очень беден, и его вассалы ему едва подчиняются или не подчиняются вовсе, и каждый держит себя как абсолютный господин»[582]. А его современник, пытаясь описать территориальное деление Конго, насчитал там четыре «королевства», управляемых родичами «короля», и 22 провинции[583].

К XIX в. Конго попросту рассыпалось. От него остался лишь район вокруг Мбанза-Конго. Об этом периоде, вплоть до конца XIX в., нет почти никаких известий. Когда после образования колоний европейцы появились на территории бывшего Конго, они обнаружили там только россыпь кланов. Лишь при более внимательном рассмотрении можно было обнаружить, что они группируются в некие социальные сгустки. Несомненно, это и были остатки мвил. Следует думать, что Конго, в конце концов, распалось на свои базовые компоненты — на мвилы. (В этом смысле можно полностью присоединиться к мнению Э. Фелгаша, что Конго представляло собой объединение мвил.) Но и мвилы в то время уже не являлись целостными структурами: внутри них шло обособление отдельных кланов и ослабевала власть над ними коронованного вождя (т. е. шел тот же самый процесс, что и в «нси» на берегу Лоанго).

Столь подробно на процессе распада Конго и структурных преобразованиях в общественном устройстве мы останавливаемся не случайно. Эти вопросы, как представляется, прямо связаны с историей происхождения этнонима «баконго» (конго).

Этот этноним, всего вероятнее, имеет довольно позднее происхождение[584]. Авторы источников XVI–XVIII вв. обходились в своих описаниях вообще преимущественно без местных этнонимов как таковых, а население, проживавшее на территории Конго, называли «туземцами», «черными» или же «конгами» (os congos и т. п.). В то же время в их сочинениях встречается название «ашиконго», которое якобы относится только к потомкам первопришельцев в Конго[585]. Однако в конце XIX — начале XX вв. этноним «баконго» был зафиксирован в качестве самоназвания у населения большого района на левом берегу Конго, а остальные жители левобережья, хотя и имели собственные названия, вместе с тем признавали себя «баконго».

Каким образом могло возникнуть и на чем должно было держаться сознание единства у столь обширной общности, что она вряд ли имела представление о своих границах и о своем составе? Когда могла сформироваться идея единства, если на протяжении, по крайней мере, двух предыдущих столетий все события в стране как будто бы определялись сепаратистскими тенденциями? И почему этноним «баконго», достаточно абстрактный, сохраняется до сих пор, тогда как этнонимы более низкого уровня — следы от прежних провинций, казалось бы, более близкие и чаще употребляемые, — уже на грани исчезновения?

Обычно считается, что самоназвание возникает при наличии оппозита. Но в случае с Конго отсутствовала прямая, очевидная антитеза[586]. Политическое влияние Конго во времена его расцвета на юге выходило далеко за пределы Нижнего Конго, а на севере охватывало почти полностью все правобережье. Что касается этнических различий, то они, как уже говорилось, тоже нарастали лишь постепенно. Антитеза была опосредствованной и крылась она в области идеологии.

Ранее уже упоминалось, что все правители в Нижнем Конго, от «короля» и до коронованных вождей, обладали сакральной властью. Сакральное могущество различалось по своей предполагаемой магической силе соответственно рангу носителя власти и, следовательно, соответственно тому, кто наделял его властью, ибо вышестоящий наделял властью нижестоящего. Наивысшим сакральным могуществом обладал верховный правитель Конго, и на