Мушкетерка - Лэйнофф Лили

— Месье Вердон, — с трудом выговорила я. Этьен завладел моей рукой. Я вздрогнула от внезапного прикосновения, от тепла его кожи, от жара, передавшегося от его кончиков пальцев к моим. — Что вы делаете?

— Вы все еще должны мне танец. Воистину это пародия эпических масштабов. — Пока мы обменивались репликами, он увлекал меня за собой к рядам танцующих. — Похоже, вы чувствуете себя гораздо лучше.

Меня охватило раздражение: он не спросил меня, а просто сделал вывод на основании того, как я выгляжу. С другой стороны, он еще не знал, что я могу выглядеть прекрасно, а чувствовать себя отвратительно, хоть и видел, как я чуть не упала в обморок. Нельзя злиться на него за неведение.

— Я думала, вы будете танцевать с той мадемуазель, — любезно проговорила я. Она пристально наблюдала за нами, распространяя вокруг себя недовольство, словно шлейф духов.

Этьен рассмеялся, и этот смех отозвался вибрацией в его руке. И в моей.

— А что? Вы ревнуете? — Его глаза испытующе впились в меня. Я уставилась на него в ответ и ощутила, как меня тянет вперед, словно какой-то невидимой нитью. Я моргнула и в последнюю секунду снова выпрямилась.

— Нет, — возразила я, — просто удивилась. Я была занята беседой.

— С дю Верлаком? Поверьте, разговор с кирпичной стеной и тот был бы увлекательнее. Он просто нестерпимо скучен.

Однако Этьен больше не мог одурачить меня. Это вопиющее высокомерие было лишь маской, надетой ради других дворян. Я знала настоящего Этьена, который шел за больной девушкой, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке.

— Вовсе нет, — ответила я, — у нас была весьма увлекательная беседа. Возможно, ему просто не хватало подходящей партнерши. — Рука Этьена, держащая мою, словно окаменела. Свет переменился, его ореховые глаза потемнели, и в них появился оттенок зеленого. — А что? Вы ревнуете? — повторила за ним я.

— Ревную? К дю Верлаку? Еще чего. — Его рука опустилась мне на талию, и я вздрогнула. — Это танец, — объяснил он. — Новый итальянский стиль. Вот, смотрите.

К моему ужасу, каждый мужчина положил ладонь на спину партнерши. Танцующие оставались на расстоянии вытянутой руки, но тем не менее.

— Н-ну… что ж… — промямлила я, и его ладонь легла мне на поясницу. Мы прогуливались рядом и сидели на соседних местах в театре, но на этот раз все было иначе. Теперь я видела, как его грудь поднимается с каждым вдохом, ощущала его руку, обнимающую меня. Я чувствовала его подбородок совсем рядом с моим лбом, ощущала кожей исходящее от него тепло. Я застыла, словно статуя. И не пошевелилась, даже когда заиграла музыка. Я не могла продолжать. Только не с ним. Я знала, что это лишь игра, но мое сердце колотилось с бешеной скоростью. Мир кружился все быстрее и быстрее, и я ничего не могла сделать, чтобы замедлить его.

— Таня. — Он произнес мое имя нежно, ободряюще. Будто уговаривал меня выйти из тени. Мы стояли ближе, чем того требовал танец. Наставления мадам де Тревиль эхом отдавались у меня в ушах. Его рука скользнула по лифу платья — всего несколько слоев шелка, подкладки и твердых пластин между его кожей и моей. — Я не дам тебе упасть.

И мы начали танцевать. До сих пор я никогда не думала, что смогу ощутить чувство полета, что мое тело позволит мне взлететь. Я была убеждена, что мне всю жизнь придется довольствоваться наблюдением за тем, как другие порхают, кружатся и скользят по воздуху, как богини ветра.

Но я летела. Головокружение никуда не делось, но рука Этьена надежно поддерживала меня за талию. Перед моими глазами все время находились его решительный нос, изогнутая линия роста волос. Его пальцы сжимали мои. Шаги танца были мне незнакомы, но он уверенно вел меня. Когда Этьен закружил меня в пируэте, я рассмеялась и продолжала смеяться, даже когда все поле зрения заполнили бушующие серые волны и все вокруг утратило четкость. Даже когда мои ноги предательски задрожали.

— Таня?

Я резко остановилась, прижавшись щекой к его плечу. Только не снова. Только не теперь. В уголках глаз налились слезы, зал кружился вокруг меня так стремительно, что я не могла отличить танцоров от стен, Этьена от танцоров.

— Тише, — вполголоса проговорил он. Ноги больше не держали меня. Я почувствовала движение, дуновение прохладного воздуха, сильные руки, обхватившие меня.

Потом время замедлилось, и мир постепенно вернулся в норму. Мы оказались на балконе, я сидела на каменной скамье, вокруг белели колонны, украшенные душистыми, распространяющими сладковатый аромат зимними виолами. Ветер приятно холодил разгоряченную кожу. Этьен опустился на одно колено и взял мои руки в свои.

— Этьен, прошу вас! Подумайте, как это выглядит со стороны.

Любой случайный наблюдатель заметил бы, что мы нарушаем все приличия. На этот раз все было не так, как в первую встречу, когда мы тоже оказались наедине, однако Этьен сохранял дистанцию в приглушенном свете, падавшем на нас сквозь окна бальной залы. Теперь мои пальцы знали, какова его кожа на ощупь — она стала до боли знакомой.

— Мы здесь одни. — На балконе действительно больше никого не было, смех гостей едва доносился до нас, приглушенный преградой из стекла и мрамора. Кроме него тишину нарушал только свист холодного ветра, поющего в ветвях.

Этьен сел на скамью рядом со мной. Это выглядело менее компрометирующе, однако теперь его плечо прижалось к моему. Я ощутила злость на него за то, что он меня не послушал, на себя — за то, что дала слабину; я вспомнила предупреждения Арьи о том, что я должна защитить себя, защитить свое сердце. Но разве не этого хотела мадам де Тревиль? Чтобы Этьен открылся. Чтобы мы получили доказательства участия его отца в заговоре.

— Ты назвала меня по имени, — заметил он, повернувшись ко мне, коснувшись коленями моих юбок.

— Что? — Головокружение еще туманило мой разум. Я не могла связать двух слов. Мои мысли так путаются вовсе не из-за его близости. Это все мой недуг, и только он.

— Ты… а, неважно. Как ты? — Его лицо приняло обеспокоенное выражение. — Мне показалось, что тебе снова нехорошо. Я такое уже видел. Так что я привел тебя сюда. — Он оглядел пустой балкон, обращенный к открытой местности: темно-зеленые холмы казались черными в лунном свете. Воздух стал густым в предчувствии скорого снегопада. — Но здесь холодно.

— Мне не холодно, — ответила я.

— Ты уверена, голубка моя? — У меня в ушах зашумела кровь. Его большой палец рисовал узоры на моей ладони, я вздрогнула. — Ты дрожишь, — пробормотал он, и наши носы соприкоснулись. Другой рукой он погладил меня по щеке.

— Уверена. — Я собиралась сказать что-то другое. Должна была. Но не сумела найти слов. Все слова куда-то исчезли, унесенные выдохом, когда его губы коснулись моих — легко, как перышко, как прикосновение его пальцев к моей скуле. Кто-то из нас вздохнул. В следующий миг его рука соскользнула с моей щеки и зарылась в волосы, другая обвилась вокруг моей талии. Он притянул меня ближе, втянул в себя мой запах, его губы были такими горячими в холодном воздухе. Из горла Этьена вырвался тихий стон.

Тогда, в бальном зале, я ошибалась. Я взлетела теперь.

В ту минуту, когда его грудь прижалась к моей и наши сердца забились в унисон, я отшатнулась и судорожно вздохнула. Этьен склонился ко мне, продолжая покрывать поцелуями мою скулу.

— Нам не стоило этого делать, — сказала я дрожащим голосом, высвобождаясь из его объятий. Я провела пальцами по губам. Если нас видел хоть один человек, к концу вечера об этом будет судачить весь парижский свет. И что это будет означать для меня? Конечно же, девушка, очернившая свою репутацию, девушка, которую застали за поцелуями с мужчиной, станет бесполезна для Ордена. Ни один объект на меня не позарится. Или еще хуже — позарятся, но в том смысле, который для меня совершенно неприемлем.

Я посмотрела в лицо Этьена, на резкую линию его подбородка, нос с легкой горбинкой. На изгиб его губ, которые только что целовали меня.

— Прошу прощения, если разочаровал, — произнес он. — Лично мне показалось, что это было потрясающе.