Мушкетерка - Лэйнофф Лили

Я думала о том, что мне нужно почувствовать шпагу в руке, удар стали о сталь. Что нужно перестать видеть предателей за каждым углом, перестать гадать, не работает ли наша наставница или ее племянник против нас. Что мне нужно перестать слышать, как Этьен произносит мое имя. Перестать слышать полный упрека голос отца, твердящий, что я никогда не добьюсь успеха, если не сосредоточусь. Что, когда я дерусь, я должна полностью отдать себя схватке и больше ничему — и никому.

Смешно было вспоминать, как в мой самый первый день в Париже мадам де Тревиль сказала, что мы не можем позволить себе иметь секреты. Теперь мне казалось, что секреты — единственное, что у нас есть.

— Как думаешь, каково это?

— Что именно?

Теа переставляла катушки с нитками в своем швейном наборе — деревянном ящичке на резных ножках, покрашенном в глубокий темно-коричневый цвет.

— Целоваться. — Я обернулась, чтобы взглянуть на нее, и она шикнула на меня: — Ты испортишь мою работу!

— Теа, милая, опять ты читала романы? — фыркнула Портия. Они с Арьей отрабатывали парирование неподалеку. Мадам де Тревиль в последнее время не давала нам спуску, заставляя работать над слабыми местами даже после занятий. По ее словам, не существовало такой вещи, как «свободное время», — для нее это было время, потраченное впустую. Глаза Портии искрились, когда она со свистом размахивала клинком. — Прошу, скажи, что ты бросила «Астрею». Ее пока дочитаешь, успеешь состариться. Как у кого-то хватает силы воли прочесть пять тысяч страниц… хватит, господин д’Юрфе, мы уже поняли: вы одержимы влюбленными пастухами и пастушками. Но неужели это все ваше наследие? Пять тысяч страниц любовных страданий? — Арья наконец сумела обойти защиту Портии и зацепить ее рукав. — Это ни в какие ворота!

— А мне кажется, что пять тысяч страниц, посвященных любви, — это романтично, — надулась Теа. — Персонажи любят друг друга такими, какие они есть, они такие добрые и милые. — Она хмуро поглядела на мои ноги, продевая иглу сквозь дыру, зияющую в панталонах. Сшивать там было уже нечего. — Вряд ли я сумею их спасти. Придется послать Жанну за тканью и сказать, что это для Анри. Заказывать у портного по твоим меркам — чересчур подозрительно, как думаешь? Попробуй примерь вот эти, — предложила она, вручая мне другую пару.

Зайдя за ширму, я стащила с себя испорченные панталоны.

— Пять тысяч чего угодно — это перебор, — заявила Портия. — Чтобы ты сказала, если бы я внезапно потребовала пять тысяч пар перчаток? Или пять тысяч ночных сорочек?

— Ты бы так не поступила. Ты бы скорее потратила деньги на картины. Пейзажи и портреты. Не на одежду, — возразила Арья. — Ты бы открыла собственную галерею и водила по ней экскурсии, на которых переучивала бы аристократов, объясняя им, что их учителя ничего не понимали в переходах цвета.

Я надела панталоны, которые дала мне Теа, ткань натянулась. Я почувствовала, что мои ноги стали сильнее, зрение прояснилось. Даже головокружение слегка утихло. Когда я вышла из-за ширмы, панталоны сидели на мне так плотно, что пришлось шагать вразвалку. Портия при виде меня смутилась, но это не помешало ей насмешливо фыркнуть.

— Посмотри на себя! Ты похожа на утку. Теа, ты решила поиздеваться над подругой? — Она склонила голову набок. — Странно. Обычно ты кажешься бледнее.

— Действительно странно. Может быть, дело в панталонах? В том, что они очень легкие? Мои прошлые были плотнее.

Теа сосредоточенно нахмурилась, между бровями появилась знакомая складка. Что-то пробормотав, она прихватила ткань рядом с коленом, но ничего не сказала, просто вернулась к отрезу ткани и принялась чертить выкройку.

Арья и Портия отсалютовали друг другу в знак окончания поединка. Портия вытерла со лба капельки пота.

— Я тебя почти достала. — Сверкнув глазами, она выжидательно уставилась на Арью.

Арья издала нетипичный для нее смешок:

— Можешь продолжать убеждать себя в этом.

Смех Портии зазвенел, словно колокольчик:

— Comme tu veux. Как пожелаешь.

Арья заколебалась, не сводя глаз с Портии. Но затем перевела взгляд на меня, на Теа и кивнула:

— Все правильно.

Веселье Портии угасло. Она указала на освободившееся место перед собой и призывно посмотрела на меня:

— До следующего бала остались считаные дни. Если мадам де Тревиль решит назначить тебе другой объект, кто знает, что учудит юный Вердон.

По позвоночнику пробежала нервная дрожь.

— Я же говорила, я не думаю, что он в самом деле…

— Да я не о заговорщиках сейчас! Нет, если Вердон затеет дуэль, то это будет дуэль за твою честь. — Она усмехнулась, и ее клинок опасно блеснул. — Постарайся, чтобы он заметил, как ты прикасаешься к новому объекту. Не в этом смысле. — Она фыркнула, когда я чуть не выронила шпагу. — Я имею в виду — в танце. Или ненароком задень своей рукой его — так, ненавязчиво. А если хочешь, чтобы было наверняка, проведи пальцами по его груди. Вот так, медленно. Только чтобы другие благородные гости не увидели. — Она подмигнула.

— Таня, что с тобой? — спросила Теа, поглядев на меня. — Ты вся красная.

— Со мной все нормально, — ответила я громче, чем хотела. — Просто прекрасно!

Портия хихикнула, поймав мой свирепый взгляд, когда я готовилась к ее атаке. Я не думала о том, что отразится в глазах Этьена, когда он увидит, как я танцую с другим мужчиной. Не думала о том, как он произносил мое имя. Когда Теа спросила меня, каково это — целоваться, я вовсе не думала о его воображаемых губах, которые легонько касаются моих. Нет. Ни о чем подобном я не думала.

В следующие несколько дней каждый раз, когда мы видели мадам де Тревиль, она корпела над зашифрованным посланием. Точнее, над его копией, запятнанной чернилами и углем. Она беспощадно вычеркивала целые абзацы отвергнутых гипотез, роняя кляксы такие же синие, как круги у нее под глазами.

Мадам де Тревиль разрешила каждой из нас переписать себе код, чтобы попытаться разгадать его. Я так долго смотрела на свой экземпляр, что буквы начали сливаться. Безнадежно. Портия ломала голову над своей копией каждый раз за едой. Это был уже третий листок — на первые два она пролила чай. Арья изучала свой листок в каждую поездку в карете.

За восемь дней до начала Зимнего фестиваля я проснулась от того, что желудок скрутило от страха. Папино лицо померкло, хотя я изо всех сил цеплялась за обрывки сна. Мои пальцы были перепачканы чернилами, у кровати стояла догоревшая свеча и лежал разорванный черновик очередного письма к матери. Поверила бы она мне, стала бы вообще меня слушать, если бы я рассказала ей, что Франция в опасности? После того письма, в котором мама сообщила, что благополучно добралась до дяди, она так мне и не написала. И я тоже ничего не посылала ей с тех пор, как написала, что устроилась в Париже. Наступил декабрь. Воздух стал холоднее, и буквы шифра крутились у меня перед глазами всякий раз, как я опускала веки.

— С меня довольно, — воскликнула Портия, когда я в спешке выходила из своей комнаты — я уже опаздывала на завтрак. Я чуть не упала от неожиданности. — Вот черт! Голова кружится? Принести тебе стул?

Сердце бешено стучало; я не двигалась, ожидая, пока оно успокоится. Наконец я сумела покачать головой и со вздохом ответить, что я в порядке.

— Чего именно с тебя довольно? — спросила я.

— Мадам де Тревиль — она ведет себя так, будто все прекрасно, а ведь всего через восемь дней мы потеряем наш единственный шанс на равенство! Не надо на меня так смотреть, — сердито сказала Портия. — Ладно. Допустим, нет ничего выдающегося в том, что мы стали мушкетерками, но представь, что это может значить для других, к чему это может привести в будущем. Для всех женщин!

В устах Портии это звучало так просто. Да, это могло — и должно было — многое изменить. Но сперва я должна была защитить своих сестер по оружию. К чему такое наследие, если за него придется заплатить жизнями людей, которые мне дороги?