Палачка - Павел Когоут

Он продумал всю комбинацию, пока Хофбауэр говорил, и сам потом не раз удивлялся, как это он успел обмозговать даже технические детали. Они договорились, что Хофбауэр будет поджидать его ночью в саду перед своей виллой; отправляясь на свидание, Влк бросил в почтовый ящик школы письмо, в котором заявлял, что недоверие, возникшее к нему, вынуждает его делом доказать свою невиновность. Случись ему погибнуть, писал он с горечью, пусть хоть кровь смоет с него подозрение! В «мерседесе» Хофбауэра он просмотрел под голубоватым лучом фонарика бумаги, которые комиссар пообещал ему выдать при расставании: это были оригиналы тех роковых протоколов и копии приказов Хофбауэра — на следующее утро арестовать и отдать под суд патриотически настроенных учителей, Бедржиха Влка и его невесту, Ярошову. Как отчаянно ему хотелось предупредить ее! Он очень любил ее, ведь она единственная верила в его невиновность… Но, предупредив ее, он сорвал бы всю операцию, будучи сам лишь инструментом в руках высшей исторической справедливости. Оставалось лишь молить Бога, чтобы судьба сжалилась над ней и фронт подоспел вовремя.

Исписанные листки Хофбауэр сунул в нагрудный карман. Влк проверил, на месте ли запасная канистра с бензином, и улегся на заднее сиденье, подложив под голову портфель с толстым мотком провода. Хофбауэр прикрыл Влка пледом, поверх набросил пальто и в таком виде провез через кордон полевой жандармерии на границе прифронтовой полосы. После этого Влк, прихватив портфель, пересел на переднее сиденье, чтобы обеспечить безопасность комиссара в случае столкновения с патриотами. Хофбауэр доверил ему свои документы и кольцо отца, которое могло выдать его. Разговорившись о своей семье, которая жила в идиллическом Хольцхайм-Нихаузене, он невозмутимо вел машину по пробуждающейся от спячки земле, Влк же в основном отмалчивался, собираясь с духом перед расправой.

Сложность была не в том, что у комиссара имелось оружие. (Влк рассчитывал на фактор неожиданности: профессионал, собственноручно избивавший или бросавший палачу несчетное число людей, не станет опасаться учителя биологии, тем более что тот для него — всего-навсего кукла, сделанная из опилок и грязи.) Дело заключалось в том, что Влк, выросший в семье сельского писаря, так и остался до мозга костей гуманистом; одна только мысль, что ему придется своими руками, пусть даже во имя Родины и в отмщение за убийство соратников, лишить жизни человеческое существо, сковывала его больше, чем страх. Он опасался, как бы в решающий момент, например, когда они остановятся справить нужду, в нем не заговорило природное мягкосердечие — тогда у него не хватит духа совершить задуманное: оглушить Хофбауэра, связав для верности проводом, застрелить из пистолета и сжечь вместе с машиной и документами.

Им нужно было добраться до лесного массива, а для этого пришлось проезжать через областной город. Почти в самом геометрическом его центре, на главной площади, сама История неожиданно преградила им путь. Как это случается только в фильмах или во сне, они вдруг поплыли с черепашьей скоростью сквозь толпу людей, воодушевленно размахивающих довоенными государственными флагами, со слезами на глазах распевающих государственный гимн и настолько опьяненных первым глотком свободы, что никто не обращал на «мерседес» никакого внимания. Но Влк понимал, что они скользят по лезвию бритвы: достаточно первого же выкрика, и толпа разнесет на куски и их самих, и машину. Последнее, что он увидел — поворачивающееся к нему от руля встревоженное лицо Хофбауэра: Влк уже просчитал новый вариант, в считанные мгновения обдумав, что ему нужно для его осуществления, — и выкрикнул первым:

— Помогите!

Всем весом своего мощного тела он буквально вдавил комиссара в дверцу, и, когда ему удалось нащупать — даже не выпустив портфеля — ручку, оба вывалились прямо под ноги толпе.

— Держи-и-и! — завопил Влк. — Он наших убивал! Впоследствии он с восхищением вспоминал, как точно угадал психологию толпы — наверное, потому, что всегда до смерти сам боялся ее и часто задумывался над причиной своего страха. Наибольший ужас ему внушала стадность — иной раз один-единственный человек может разбудить в толпе варварские инстинкты, и тогда она способна стереть с лица земли многовековую цивилизацию. И здесь он не ошибся! Окружающие — среди них было много женщин и детей — сперва в нерешительности остановились, но в следующий момент сразу несколько человек опрокинули Хофбауэра на землю, так что сам Влк едва сумел выбраться из свалки. Теперь главное — не допустить, чтобы пойманный заговорил.

— Осторожно! — закричал он. — У него оружие!

Несколько рук начали шарить по карманам, и, когда извлекли пистолет зловещей марки, колеблющихся не осталось. Влк за это время обежал клубок сцепившихся мужчин, прорвался к голове Хофбауэра и, не обращая внимания на яростное сопротивление зубов, кусавших его, изо всей силы принялся запихивать свой носовой платок в рот Хофбауэра.

— Я тебе пасть-то заткну! — кричал он истерично, обращаясь больше к толпе. — Эта пасть нас посылала на смерть! Вы только посмотрите… — эта операция закончилась благополучно, враг втягивал носом воздух, чтобы не задохнуться, а Влк рывком распахнул портфель и взмахнул перед толпой проводом, — … вот этим он нас вязал, как тюки! Давай-ка попробуй теперь сам!

Мужчины, коленями прижимавшие Хофбауэра к земле, приподнимали извивающееся тело, чтобы было сподручнее вязать. Опасность была еще слишком велика — подгоняемый ею, Влк обвинял комиссара во все новых и новых грехах. Он с головы до ног обмотал его проводом, и теперь наступил самый ответственный момент: требовалось на пару секунд отлучиться к машине. Но он уже приметил среди помощников одного человека, который проявлял активность, не уступавшую его собственной: это был здоровенный парень с низким лбом и перебитым носом боксера.

— Поставь-ка его на ноги! — гаркнул он парню, передавая ему конец провода. — Пусть все полюбуются, каков этот — он, как козырь, вытащил из кармана служебное удостоверение, — комиссар Хофбауэр, палач номер один!

Он протянул удостоверение стоявшей поблизости женщине и рванулся к машине за канистрой. Расчет оказался верным: женщина взволнованно подняла документ над головой. Разглядев ненавистный символ, толпа, поначалу шокированная тем, что семеро накинулись на одного, теперь жаждала крови. Верзила с перебитым носом поволок Хофбауэра по мостовой на проводе, точно мешок. Влк поспешил следом. Расслабляться пока было рано, еще оставалась опасность, что кто-нибудь нащупает бумаги в нагрудном кармане Хофбауэра. Конец провода взвился над головами и повис на перекладине уличного фонаря. Цыганенок ловко вскарабкался по столбу, затянул один конец провода узлом, а другой спустил к земле. Пока Влк протискивался к фонарю, несколько мужчин уже взялись подтягивать Хофбауэра ногами вверх.

— Стоп! — скомандовал он. Вытащив из канистры затычку, Влк окатил комиссара бензином с головы до пят, словно собираясь зажарить огромный антрекот. Он встретился взглядом с обезумевшими от ужаса глазами. И тут откуда-то донесся крик, заставивший его напрячься перед решающим моментом.

— Он рехнулся! — кричал кто-то. — Пленных судить надо, а не линчевать!

— Это кто там?! — взорвался Влк; он ткнул пустой канистрой в сторону толпы, та отпрянула назад и затихла. — Он, сволочь, брата моего убил! Уж не ты ли ему помогал? А ну выйди, покажись!

Неизвестный стушевался.

— Р-рааз… — начал боксер.

— … два! — подхватили вокруг.

Ноги Хофбауэра коснулись фонаря, а голова раскачивалась прямо над толпой. Облитые бензином волосы слиплись и, казалось, вздыбились от ужаса. Влк отшвырнул канистру и, сунув руку в карман, похолодел. У него и позже пробегали мурашки по спине, когда он представлял себе, что стал бы делать без огня, случись ему прикончить комиссара в лесу. Разве что съесть документы? Его счастье, что сейчас он среди людей.

— Спички! — закричал он. — Дайте кто-нибудь спички!

Чья-то дрожащая рука протянула ему зажигалку, сделанную из стреляной гильзы, наверное, еще в первую мировую — потом никто не подошел за ней, и Влк стал носить ее как талисман. Он чиркнул, посмотрел вверх и встретился взглядом с глазами затравленного зверя. Жалости не было, но он почему-то заколебался, правда, лишь на мгновение — в нем закипал холодный гнев, гнев мстителя: за семью, за народ, за страну. Жалобный стон, похожий на собачье поскуливание, уже не мог остановить его. Он поднес огонек к волосам.

Раздался резкий хлопок, словно вспыхнула огромная газовая конфорка. Несколько секунд комиссар оставался как бы внутри ослепительного нимба. Может, ужас, а может, невыносимая боль придали ему силы, и он выплюнул кляп. Он издал дикий вопль. Похоже, он хотел что-то крикнуть… но не успел. Нечленораздельные вопли становились все пронзительнее — и внезапно оборвались. Пополз отвратительный смрад. Влк напряженно вслушивался в гробовую тишину, нависшую над многолюдной площадью. Ее нарушало только шелестящее потрескивание, словно кто-то мял оберточную бумагу. Пламя стало коричневатым, или, может, то был обман зрения — просто белое лицо на глазах превращалось в смуглое. Небольшое тело начало съеживаться от жара и зашевелилось — это сокращались мышцы. Хофбауэр напоминал воздушного акробата. В толпе кто-то упал в обморок, кого-то рвало. Наконец огонь отыскал зазор между телом и тканью и устремился туда. Чадя, запылала одежда, а вместе с ней и грешок Влка.