Палачка - Павел Когоут

— А о чем, — спросил он, изобразив на лице некое подобие улыбки, — идет речь?

— Вы, по-видимому, — ответил прокурор, снова взглянув на фотохимическое отображение момента, когда Влк превращает Хофбауэра в факел, — обладаете талантом, которого нам сейчас очень не хватает. В одной только нашей области мы зазря откармливаем дюжину очередников на виселицу, а эти идиоты из министерства собираются упечь в тюрьму за коллаборационизм единственного, — закончил он с досадой, — палача!

Влк зевнул. Он устал, а в остальном настроение было вполне сносным. Где-то поодаль стукнула тяжелая дверь, это.

48.

паспортный и таможенный контроль переходил в следующий вагон. По эту сторону границы они относились к своей работе слишком уж небрежно. Лизинкой даже не поинтересовались, им было достаточно взглянуть на волну волос, струящихся из-под одеяла до самого пола купе. Влк лишний раз утвердился в мысли, что высшая мера — подлинная опора государства: если ее отменить, оно станет похожим на хлипкую кинодекорацию, которая валится от малейшего дуновения ветра. Доносившиеся со стороны маленького вокзала звуки тонули во влажном сумраке ночи. Часы на перроне показывали без семи два.

… Было уже одиннадцать, когда они вернулись из вагона-ресторана. Лизинка улеглась в один миг: джинсы и майка валялись прямо на коврике. Увидев ее чемодан на полке, Влк решил, что она спит в белье, но ему было жаль будить ее только ради того, чтобы она надела пижаму, — до границы еще далеко. Как всегда накануне ответственного дела, сон не шел к нему. Он лежал под потолком, и, пока экспресс рассекал пространство кратчайшим путем, мысли Влка блуждали вдоль и поперек всей прожитой жизни. Он расставлял по порядку, складывал и вычитал свои победы и поражения, он сводил их в реестр — так переписывают скарб в квартире, готовясь к переезду. За этим занятием он позабыл о самом главном, а на пограничников и вовсе обратил внимание, только когда они уже уходили. Потом он слез с полки, открыл окно и глубоко вдохнул воздух, пахнущий машинным маслом и сеном.

Ночь опять выдалась ясная; небосвод просматривался от края до края, как в планетарии. Он заметил медленно проплывавшую звездочку, но прежде чем загадал желание, сообразил — это спутник. Жаль, вздохнул он и тут же спохватился — исполнение желания могло быть оплачено космической катастрофой! Ненароком подумалось: а что, собственно, ожидает человечество в этом непостижимом пространстве, по меркам которого до самой далекой планеты Солнечной системы рукой подать, все равно что для нас — пройти от крылечка до калитки… Он подосадовал, что ему не двадцать и, пожалуй, уже не дождаться первого контакта с инопланетянами (его никогда не переставало интересовать, перефразируя поэта: "А вдруг и там есть палачи…"); правда, теперь он впервые поймал себя на том, что не больно-то и хочется встречаться. Как педагог, привыкший подбирать лаконичные формулировки, он понял, что именно сейчас может сказать: "Я знаю только то, что ничего не знаю", и не хватало еще забивать себе голову астрономией, которую он бросил, запутавшись в понятии «квазары». Он оставил в покое всю эту научную фантастику — сегодня не до нее — и вернулся мыслями к письму, полученному утром через портье.

"Уважаемый кузен!

Примите это традиционное для нашей профессии обращение как знак уважения к Вам. Прошу прощения, если моя неожиданная (в том числе и для меня самого) эмоциональная вспышка была Вам неприятна, и хочу прежде всего засвидетельствовать свое почтение. В настоящее время, когда в нашей стране имеет место расшатывание устоев, что открывает дорогу к власти жидам, уголовникам, красным и террористам, Вы, не рассчитывая на внешний эффект, неуклонно продолжаете дело очищения, тем самым приближая наступление лучших времен. Посему считаю своим долгом проинформировать Вас о конфиденциальной встрече, проходившей в 1956 году в Монте-Карло. На встрече обсуждались проблемы, стоящие перед исполнителями приговоров в Западной Европе, а также в Южной, Центральной и Северной Америке. В условиях обусловленного тактической необходимостью отсутствия нас, граждан государств, временно приостановивших высш.м. нак., полномочными делегатами на встречу были избраны следующие кузены:

1. Андре Обрехт — Париж, Франция (54 года) 2. кап. Джон Эрик Эттер — Нью-Йорк, США (48) 3. Джозеф Франселл — предшественник Эттера (58) 4. Пол Маккартер — Мичиган, США (46) 5. Камиль Браншу — Квебек, Канада (55) 6. Фернандо Голлас — Мадрид, Испания (64) 7. Хуан Медано Ароста — Вальпараисо, Чили (48) и 8. (фактически 1) Альберт Пьерпойнт (45) — Великобритания, инициатор и председатель симпозиума.

Перед началом заседания присутствующие почтили память кузенов, скончавшихся за время, которое прошло с момента начала наших контактов (т. е. первой половины 30-х годов), таких, как поляк Юзеф Мациевски (повесился), венгр Петер Ковач (выстрелил себе в рот), англичанин Джон Эллис (зарезался опасной бритвой в собственной парикмахерской, приняв случайную посетительницу за клиентку по фамилии Томпсон, давным-давно им обработанную), болгарин Гусейн Яссара (зарезан ножом на улице), два "Messieurs de Paris"[57] — Анатоль Добле (инфаркт в метрополитене) и Анри Дефурно (инфаркт вследствие белой горячки) и т. д. Всеобщее сочувствие вызвала гибель на производстве кузена «Кидалы» Вудса (39 лет), который приобрел известность благодаря серии Акций в Нюрнберге: во время монтажа электрического стула в Зниветоке (атолл в Тихом океане) в условиях повышенной влажности его убило разрядом «тостера» (так в США фамильярно называют это устройство). Обсуждая вопросы оплаты труда, кузены констатировали, что все они вынуждены заниматься приработками, чтобы прокормиться; все были потрясены сообщением, что кузену из Каира приходится по бедности продавать одежду казненных. Была принята резолюция ко всем правительствам с требованием предоставить кузенам статус государственных служащих не ниже уровня государственного советника; в случае же временного замораживания высш.м. нак. им должно быть гарантировано возмещение потери в заработке. В целом симпозиум отличался корректностью, исключение составил лишь куз. Маккартер, упрекнувший куз. Эттера в том, что тот до сих пор предпочитает электричество более гуманному газу; куз. Пьерпойнт был вынужден призвать их к порядку. Куз. Обрехт при всеобщем одобрении высказал предложение, чтобы в случае невыполнения требований все включенные в списки приняли участие в забастовке. Заявив, что он лично демонтирует гильотину, поскольку les bois de la justice — "древо правосудия" — по традиции является его собственностью, он рекомендовал проделать то же всем остальным. Были обсуждены и специальные вопросы. В частности, кузен из Мадрида попросил совета касательно механизации гарроты, завинчивать которую с годами становится все более утомительным. В конце встречи кузены договорились о том, что симпозиум будет собираться раз в десять лет. Однако до сих пор это так и не выполнено. Причина — типичный для любого общественного движения порок: вместо того чтобы опереться на международную солидарность, многие отдали предпочтение половинчатой тактике, продиктованной сугубо личными интересами. К счастью, новое поколение, к которому осмелюсь причислить и себя, ибо сохраняю молодой дух (и молодое сердце, к сожалению!), придерживается более прогрессивных воззрений. Так как молодежи даже рамки симпозиума кажутся тесными, они намерены в следующем году созвать конференцию. Я являюсь одним из организаторов и надеюсь таким образом быстрее разыскать брата. Настоящим официально приглашаю Вас принять участие в конференции и прошу обеспечить участие других кузенов из Вашей страны, обогащающих нашу профессию новым опытом, в то время как нам остается заниматься только мемуарами и теоретическими исследованиями.

До свидания!

Ваш.

Адольф Хофбауэр, в наст. вр. городской кафилёр. (По-нашему это то же, что по-вашему "живодер".)

P.S. Прилагаю конверт с выигрышем, оставленный Вашей очаровательной невестой в моей машине. А. Х.

P.P.S. Неловко напоминать, что это письмо FOR EYES ONLY,[58] но что поделаешь: подробная информация о встрече 1956 г. попала даже в руки писателя (!) Джона Ф. Мортимера и была им опубликована в книге "Dokumente menschlicher Grausamkeit". Я полностью Вам доверяю, и все же береженого Бог бережет: пишу чернилами, которые днем исчезнут. Счастливого пути Вам и Ей.

Куз".

Упоминание о Ней перевело эшелон мыслей Влка на другие рельсы: покачиваясь и лязгая на стыках, они с Лизинкой примчались назад, к пограничной станции. Щелкнув, минутная стрелка сделала очередной скачок. Он осознал, что через четверть часа они минуют границу и путешествие завершится. В его душе царило безмятежное умиротворение, знакомое каждому, кто одержал победу над самим собой. Когда вчера вечером его пальцы неистово рвали пуговицу на ширинке, в бой ринулась лучшая часть его «я» — нежная, лирическая сущность, которая оставалась невостребованной в работе и потому жаждала проявиться в личной жизни. Нет! После Машина и Шимсы Лизинка наконец имела право на такую любовь, которая гармонировала бы с ее обликом и возрастом, — любовь, которая, прежде чем углубиться в густую чащу страстей, долго плутает по аллеям невинного обожания. Нет, он не допустит, чтобы по его вине ей не досталось положенных ласковых слов и робких прикосновений! Единоборство души и тела вылилось в решение, расставившее все по своим местам: прежде всего нужно переговорить с Маркетой, она женщина умная, практичная, ей осталось еще несколько лет поработать, потом — гарантированная пенсия, и в конце концов она — единственная, кто всегда его понимал. Поймет и сейчас. Когда она убедится, что его решение твердо, у нее спадет нервное напряжение последних дней; она поймет, что от их разлуки гораздо больше пострадает он, и, уж конечно, не станет изводить его жалобным кудахтаньем.