Пленница былой любви - Бетти Махмуди

Я повернула голову и позвала:

– Ханум!

Старая женщина быстро повернулась ко мне.

– Вы говорите по-английски? – спросила я.

Я надеялась, что мы договоримся, и она позволит мне перебраться на крышу, а потом через дом я выйду на улицу.

Однако в ответ на мой вопрос женщина подхватила свою чадру и убежала в дом.

Я осторожно начала возвращаться. Мне не приходилось рассчитывать на помощь, выйти отсюда я не смогу. Я металась по комнатам в поисках какого-нибудь решения.

Надо хоть чем-нибудь занять себя.

Я снова перевернула библиотеку Муди в надежде найти что-нибудь на английском, чего еще не прочла от корки до корки. Мне попалась брошюра из четырех страниц, которая завалилась за стопку книг. Я не видела ее прежде. Это было нечто типа справочника, который содержал подробное описание мусульманских молитв для определенных ритуалов.

Я села на пол и очень внимательно прочла брошюру. Мое внимание привлекло описание ритуала наср.

Наср – это торжественная присяга на верность Аллаху, что-то вроде клятвы. Реза и Эссей совершили наср. Если Аллах сделает так, что ноги Мехди будут излечены, родители обязуются каждый год поставлять в мечеть тазы хлеба, сыра, сабзи и других продуктов, чтобы их отдавали нуждающимся.

Репродуктор на улице сзывал к молитве. Слезы текли по моим щекам, когда я совершала ритуальное омовение и надевала чадру. Я знала, что следует делать: совершить наср.

Забыв, что смешиваю понятия ислама и христианства, я громко говорила: «О Аллах! Обещаю, если Махтаб и я снова соединимся и благополучно вернемся домой, я отправлюсь в Иерусалим, к Святой земле. Это мой наср». Затем по книге я вслух читала с истинным преклонением и преданностью длинную специальную молитву по-арабски. Отрезанная от мира, я непосредственно говорила с Богом.

Наступил вечер. Сидя на полу, я старалась чтением скоротать время.

Вдруг погас свет. Впервые за многие недели пронзительный вой сирен, предупреждающих о налете, донесся до моего уже и так воспаленного мозга.

«Махтаб! – подумала я. – Бедная Махтаб испугается». Я инстинктивно бросилась к двери, но она, конечно, была заперта. В отчаянии я ходила взад-вперед по комнате, нисколько не заботясь о собственной безопасности. Я вспомнила о том, что Джон написал мне в письме: «Я прошу тебя, смотри за Махтаб, не отпускай ее от себя ни на минуту». Я плакала от жалости к своей девочке, и слезы уже струились не из глаз, а из самой глубины моей исстрадавшейся души.

На улице по-прежнему выли сирены. Слышны были отдаленные разрывы снарядов противовоздушной обороны. До меня донесся шум реактивных самолетов и потом эхо разрывов бомб. Я все время молилась за Махтаб.

Через несколько минут налет закончился. Он был, пожалуй, самым коротким из всех пережитых ранее. Но я, покинутая всеми, еще долго дрожала в темном доме, в затемненном городе, в страшном отчаянии. Спустя полчаса я услышала скрип открывающейся входной двери. На лестнице послышались тяжелые шаги Муди.

На фоне ночного мрака в слабом свете карманного фонарика в дверном проеме едва различалась фигура человека. Он держал что-то вроде тяжелого свертка. Я подошла ближе, чтобы разглядеть.

И вдруг я поняла: это Махтаб! Завернутая в одеяло, она прижималась к нему. Она была в сознании, но безучастная ко всему. Лицо ее даже в темноте казалось мертвенно-бледным.

«О, благодарю тебя, Боже! Благодарю!» – вздохнула я. В этот момент я вспомнила свой наср, ту клятву, которую я сегодня дала. Бог исполнил основную часть моей просьбы: он вернул мне Махтаб. Я была вне себя от радости, но эта радость смешивалась с тревогой: мой ребенок был таким измученным, подавленным и больным.

Я обняла мужа и дочурку.

– Я люблю тебя за то, что ты привез ее домой, – сказала я.

Я понимала нелепость своих слов: ведь это он был причиной моих страданий.

– Я думаю, что этот налет был знаком от Аллаха, – сказал Муди. – Ничего хорошего не выйдет, если мы будем жить раздельно. В такое время надо быть вместе. Я очень беспокоился о тебе. Мы не должны расставаться.

Лоб Махтаб покрылся капельками пота. Я протянула руки, и Муди отдал ее мне. Как хорошо было снова обнять мою девочку!

Закутав в одеяло, я приложила к ее горячему лбу смоченную водой тряпочку. Махтаб была вся в каком-то напряжении. Похоже, она боялась сказать хоть слово в присутствии Муди.

– Она что-нибудь ела? – спросила я.

– Да, – заверил он. Девочка очень похудела.

Всю ночь Муди не спускал с нас глаз. Махтаб ничего не говорила, была по-прежнему вялой, но температура спала. Мы провели ночь втроем в одной постели. Махтаб лежала посередине. Она часто просыпалась. Ее мучили боли в животе и понос.

Утром, собираясь уходить, Муди сказал мне не со злобой, но уже и не так сердечно, как ночью:

– Одень ее.

– Прошу тебя, не забирай Махтаб.

– Нет, я не оставлю ее здесь с тобой.

Я не осмелилась спорить с ним. Муди имел надо мной абсолютную власть. Махтаб молча согласилась одеться, а дома оставалась мать, которой казалось, что ее сердце разорвется от отчаяния.

Между нами троими происходило что-то непонятное. Много времени ушло у меня на то, чтобы заметить какие-то неуловимые изменения в нашем поведении, но интуитивно я чувствовала, что мы вступаем в новую фазу нашего совместного существования.

Муди стал мягче, менее агрессивен и более рассудителен. Внешне он казался даже спокойным и уравновешенным. В его глазах я могла отметить все более глубокую заботу. Его беспокоили материальные проблемы.

– Мне по-прежнему не платят за работу в клинике, – жаловался он.

– Тогда откуда у тебя деньги? – спросила я.

– Я беру взаймы у Маммаля.

Я все-таки не верила ему. Я не сомневалась, что ему хочется убедить меня, что у нас нет денег и поэтому мы ничего не можем изменить в нашей ситуации.

Он стал приводить Махтаб домой каждый вечер, за исключением тех дней, когда у него были ночные дежурства. Через пару недель он уже позволял иногда Махтаб оставаться со мной весь день, когда он был на работе, но щеколда, задвинутая на дверях с двойным замком, давала нам ясно понять, что мы по-прежнему в заключении.

Однажды утром он вышел, как обычно. Я ждала знакомый щелчок закрываемой двери, но не услышала его. До меня донеслось лишь эхо удаляющихся шагов Муди. Подбежав к окну спальни, я увидела его на улице.

Неужели он забыл нас закрыть? А может быть, это лишь ловушка? Мы с Махтаб по-прежнему сидели дома. Через несколько часов он вернулся. Его хорошее настроение укрепило меня в убеждении, что незапертая дверь была проверкой. И теперь он был доволен, что мы оправдали доверие.

Все чаще и с большим волнением Муди говорил о нас троих как о семье, стремясь к тому, чтобы наш союз стал надежной защитой в этом чужом мире. Проходили дни и недели, и я все больше убеждалась, что он вернул Махтаб навсегда.