Пленница былой любви - Бетти Махмуди

Все чаще и с большим волнением Муди говорил о нас троих как о семье, стремясь к тому, чтобы наш союз стал надежной защитой в этом чужом мире. Проходили дни и недели, и я все больше убеждалась, что он вернул Махтаб навсегда.

Махтаб тоже изменилась. Постепенно я узнала о ее жизни без от меня.

– Ты часто плакала? Ты просила папу, чтобы он привез тебя сюда? – спрашивала я.

– Нет, – ответила она тихим испуганным голоском. – Я не просила. Я не плакала. Я ни с кем не разговаривала, не играла, я ничего не делала.

Я неоднократно пыталась разрушить эту стену страха даже передо мной. В конце концов мне удалось узнать, что ее постоянно расспрашивали, особенно жена племянника Муди, Малюк. У нее выпытывали, ходила ли мама с ней в посольство, пыталась ли убежать из страны. Махтаб всегда отвечала односложно: «Нет!».

– Я пробовала убежать из дома, мамочка, – сказала она, точно думала, что я буду злиться на нее за то, что она не сумела выбраться оттуда.

В душе я была благодарна судьбе, что ей не удалось этого сделать. Я представляла себе маленькую одинокую Махтаб на запруженных улицах Тегерана, среди беспорядочно движущихся автомобилей, управляемых неосторожными водителями, среди этих бездушных, злых и подозрительных полицейских. Меня охватывал ужас.

Долгие дни, проведенные взаперти, я мучительно размышляла, анализировала ситуацию. Я не сомневалась, что никогда не привыкну к жизни в Иране. Я знала также, что мне нельзя верить больному, неуравновешенному Муди. Сейчас он стал более рассудительным, не таким агрессивным, но ни в коем случае я не должна полагаться на него.

Пока я разработала только общую стратегию. Меня глубоко обеспокоили расспросы Малюк, и я пришла к выводу, что должна все сохранять в тайне от дочери. Не буду говорить ей о возвращении в Америку. Это решение было для меня очень болезненным.

Маммаль и Насерин по-прежнему жили у родственников. Реза и Эссей вернулись в свой дом. Мы с Эссей втайне подружились.

Шестнадцатый день персидского месяца ордибехешт, который в этом году выпадал на 6 мая, – это день рождения Мехди, двенадцатого имама.

Много веков назад имам Мехди исчез, но шииты верят, что в день Страшного суда он появится вместе с Иисусом. По обычаю в этот день ему следует высказывать разные пожелания и просьбы.

Эссей пригласила меня пойти с ней к одной старой женщине, которая в этот день отмечала сороковую годовщину исполнения своего насра. Она поклялась, что если дочь излечится от смертельной болезни, будет каждый год в день рождения имама Мехди организовывать праздничные встречи.

Эссей пояснила, что на приеме будет около двадцати женщин. В моем воображении уже рисовался длинный день плача и молитв, поэтому я сказала, что у меня нет желания идти туда.

– Пойдем со мной, – просила Эссей. – Каждый, кто хочет, чтобы его желание исполнилось, идет туда, платит женщине, которая читает Коран, а она молится за него. На протяжении года перед следующим рождением имама Мехди это желание обязательно исполнится. Разве у тебя нет никакого желания? – Эссей тепло и искренне улыбнулась мне. Она знала мое желание!

– Хорошо, – ответила я. – Если Муди позволит, я пойду.

К моему удивлению, Муди согласился. Почти все его родственницы идут туда, а Эссей проследит за мной и Махтаб. Он даже хотел, чтобы я приняла участие в этом благочестивом собрании.

Тот день был полон неожиданностей. Мы вошли в дом и увидели женщин без чадры, одетых в пестрые одежды: пурпурные вечерние туалеты с глубокими декольте, расшитые цехинами платья без плеч, облегающие брюки. У всех были прически прямо от парикмахера и очень яркий макияж. Сверкало золото. Из стереофонических динамиков лилась музыка бандари.[10] В холле женщины танцевали очень эмоционально, поднимая руки над головой, ритмично двигая бедрами.

Эссей мигом сбросила чадру, и меня поразило платье бирюзового цвета со скандально большим декольте. Она была обвешана украшениями, точно рождественская елка.

Насерин была одета в костюм красного цвета. Зухра и Ферест тоже были там, но без матери. «Амми Бозорг больна», – объяснили они.

Когда я уловила общее настроение, я поняла причину болезни Амми Бозорг. Она не любила радостной атмосферы. Перспектива такой встречи вынудила ее «заболеть».

Вскоре торжественный вечер достиг апогея. Несколько женщин стали инициаторами танца живота. Другие начали петь.

Одна за другой они подходили к женщине, читающей Коран в углу холла. Та по динамику объявляла желание каждой и затем начинала читать молитвы.

Ферест пожелала, чтобы ей удалось сдать экзамены в школе.

Зухра жаждала найти мужа.

Эссей просила, чтобы Мехди начал ходить.

У Насерин не было желаний.

Спустя какое-то время Эссей спросила меня:

– У тебя нет никаких желаний?

– Есть, но я не знаю, как их выразить. Эссей дала мне немного денег.

– Подойди к женщине и дай ей это, а потом сядь рядом. Она помолится за тебя, – сказала она мне и предупредила: – Тебе не нужно говорить о своем желании, но ты должна сконцентрироваться на нем во время молитвы.

Я взяла Махтаб за руку и подошла к святой женщине. Молча вручив ей деньги, я села рядом.

Она обернула мою голову куском черного шелка и начала молиться.

В мозгу пронеслась мысль: ну и идиотка же я! И все же я должна испробовать все. Я сконцентрировалась: я желаю вместе с дочерью вернуться в Америку.

Ритуал длился лишь несколько минут. Возвращаясь к Эссей, я поняла, что у меня могут возникнуть проблемы. Эссей, Насерин, Зухра, Ферест могут сказать и непременно скажут Муди, что у меня было желание, и он захочет узнать какое.

Я решила сказать ему сама сразу по возвращении, пока кто-нибудь меня не опередил.

– Я попросила имама Мехди, чтобы он исполнил мое желание, – сказала я дома.

– А чего ты пожелала? – подозрительно спросил Муди.

– Я просила его сделать так, чтобы у нас снова была по-настоящему счастливая семья.

Надзор Муди постепенно ослабевал. Он позволял Махтаб проводить со мной по нескольку дней в неделю.

Мне стоило огромного труда набраться терпения, но ничего другого мне не оставалось. Сейчас я играла не только перед Муди, но и перед Махтаб. Я страстно произносила мусульманские молитвы, а Махтаб, следуя моему примеру, делала то же самое. Со временем Муди поверил, что наша жизнь постепенно приходит в норму. Меня угнетало сейчас только одно: я должна была демонстрировать свою любовь мужу. А если я забеременею? Я не имела права умножать свои проблемы, производя на свет новую жизнь в этой безумной стране. Я не хотела носить в себе ребенка, отца которого я ненавидела.