Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

минуту не закрывался: сетовал на дороговизну, на то, как пришлось потратиться, сколько сил приложить, чтобы все организовать, накрыть столы, нанять поваров, расставить стражу, разослать соглядатаев, только бы ничего не вышло, но все оказалось напрасно — царь не похвалил, появился и сразу исчез, на него не посмотрел, даже слова не сказал, хотя бы плохого…

— Так что в этом дурного?

— Это скверно! И очень скоро ты поймешь — почему. Но в чем я виноват? Разве не старался, когда не щадя живота своего…

Иногда мозаика не складывается. Куда пристроить, например, этот фрагмент? Набу- дини-эпишу?

Следующим был Ашариду — жрец, математик и астроном; сухой желтый лист, который, казалось, мог улететь от легкого дуновения воздуха. Единственно, где еще теплилась в этом теле жизнь, были его глаза. Умные, проницательные, хитрые.

Я помнил, чем ему обязан.

— Ты делаешь успехи, мой дорогой Мар-Зайя. Прости, не было времени поздравить тебя с возвышением…

Говорил он не спеша, делал большие паузы, пока пил вино из ритона.

— Иногда мы не вольны распоряжаться собой. Но каково! Каково! Еще вчера ты был простым писцом, и вдруг в одночасье стал первым царским писцом…

Он аккуратно, двумя пальцами, брал со стола кусочек мяса, медленно пережевывал его, чтобы потом продолжить:

— Верю, ты оправдаешь, возложенные на тебя надежды… Жаль, жаль, очень жаль, что Тиглат ушел из жизни так внезапно. И так скоро. Ты мог бы многому у него научиться, набраться опыта… Не успел… Я говорю о жизненном опыте, потому что царский писец — это намного больше, чем простой писец, который только и умеет, что держать в руках стилус. А ведь его любили при дворе, да, он был странен, но добр к окружающим. Сколько раз царица просила царя отдать ей Тиглата, она ведь его очень любила, они были большими друзьями.

И вдруг он спросил прямо в лоб:

— Ты хотел бы стать другом царице?

— Я преданный слуга царя и его царицы.

— Разумеется, разумеется… И уж поверь, в этом никто не сомневается. Иначе ты вряд ли продержался бы на своем месте дольше месяца. Но иногда свои чистые помыслы и особенно верность надо доказывать не словами, а делом.

Мне показалось, что это угроза. Скрытая, но угроза. Интересно, когда это и чем я настроил против себя жречество? Смертью Тиглата? Или его убийцы хотят таким образом склонить меня на свою сторону? Пока я неопытен, не осмотрелся, не обзавелся новыми друзьями.

Ответить не получилось, хотя, наверное, это было и к лучшему, так как к нам присоединился Табшар-Ашшур. Он подошел к нам, распахнув объятия, будто хотел обнять нас обоих, жизнерадостный, беспечный и безгранично уверенный в себе вельможа, заговоривший гнусавым голосом:

— О, самые ученые мужи великой Ассирии, позвольте мне искупаться в лучах вашей славы и, чтобы толпа поверила, что вы не чураетесь моего общества, выпить вместе с вами вина.

— Отчего же нет, — с готовностью отозвался Ашариду.

Мы выпили за здоровье Син-аххе-риба, царицы, а затем и наследника трона.

— Арад-бел-ита, — уточнил Табшар-Ашшур, с вызовом глядя в глаза жреца.

— За здоровье Арад-бел-ита и его брата Ашшур-аха-иддина! — с улыбкой ответил Ашариду.

И тот, и другой были готовы идти до конца, до крови, до смерти.

Заканчивался второй день пира. Кто еще интересовался мной? Абаракку Мардук-нацир, раббилум Мар-Априм и казначей Нерияху.

Все трое искали моей дружбы, в один голос говорили о непростых временах, но не упоминали ни имени Арад-бел-ита, ни Закуту. Осторожничали.

Мозаика… Усердный предстоит труд. А я решил, где поместить фрагмент с именем Мар-Зайя?

5

Весна 685 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Принцесса Хава, старшая, любимая дочь Арад-бел-ита и мидийской принцессы Сабрины, — озорная и непоседливая, как ребенок, взбалмошная и своенравная, как горная река, мятежная и неприступная, как огненная лава, гибкая и стройная лань — была тем бесценным изумрудом, что мог украсить трон любого из соседей Ассирии, не ради мира с могучим союзником, а лишь для того, чтобы обладать бесценным сокровищем.

Ее руки просили цари Фригии, Элама и Мидии. Фараон Египта, желая доказать искренность своих чувств, подарил ей колесницу, украшенную тремя сотнями густо-зеленых прозрачных как слеза изумрудов размером с перепелиное яйцо. Принцессу осыпали бесценными каменьями, дарили особенных лошадей, диковинных зверей и посвящали поэмы.

О том, что принцессе пора подыскать достойную пару, чаще других говорила царица Закуту (недовольная растущим влиянием при дворе юной Хавы). Пока безрезультатно. Главной преградой на пути к осуществлению этих планов стоял Син-аххе-риб. Он пресекал подобные разговоры ухмылкой, или шуткой, или смехом и обычно приговаривал: «Успеется. Куда торопиться! Ей всего шестнадцать».

Закуту возражала: «Я была моложе, когда стала твоей женой, как и твоя мать в день твоего рождения».

Син-аххе-риб упрямо отмалчивался.

Хава тоже не думала о замужестве, принимая внимание со стороны вельмож, принцев, царей и даже слуг с охотой и легким кокетством.

Нимрод был последним приобретением принцессы. Он нравился ей. Статный, ловкий, неглупый, красивый собой, с орлиным взглядом — вся женская половина во дворце ее отца только и говорила, что о его серых с небесной поволокой глазах, в которых кто-то читал отвагу, кто-то глубокий ум и рассудительность, а кто-то страсть — эти-то больше всех и завидовали Хаве.

Нимрод, в свою очередь, в любовь принцессы не верил. Но, испытывая к ней неподдельную страсть, больше рассчитывал с помощью этого брака упрочить свое положение при дворе.

Как далеко шли притязания юноши? Узнай о них Син-аххе-риб, или Арад-бел-ит, или Ашшур-аха-иддин — Нимрод поплатился бы за это головой.

Его древний обнищавший род спокон веку стремился к власти, не брезгуя ни подкупами, ни заговорами, ни убийствами, при этом всегда оказываясь на стороне проигравших, за что и расплачивался кровью. С его прадеда живьем сняли кожу, деда сварили в кипятке, отца разорвали лошадьми, одного дядю оскопили и отправили на рудники, другого бросили на съедение свиньям, старшие братья погибли в бою, примкнув к эламским мятежникам.

То, что, в нем, колесничем, тоже течет царская кровь, как-то все забыли. Кроме него самого. Нимрод был единственным сыном двоюродной племянницы одной из многочисленных жен царя Шарру-кина II.

Брак с Хавой мог вознести Нимрода на такую высоту, о которой его предки не смели и мечтать. Думал ли он о троне? Каждый день и каждый час.

— Ты невозможен, — урчала она в ответ на его ласки. Потом шептала: — Я