Византийские церкви и памятники Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

уже в XIII и XIV регионах – нынешней Галате и Влахернах за стенами города. Из церквей этих обращают на себя внимание ц. св. Анастасии, в которой затем священнодействовал Григорий Богослов и о которой скажем подробнее ниже, и ц. св. Павла. Никифор Каллист указывает, что эта большая и древняя церковь существовала в его время в квартале Девтерон (близ Влахерн), но что в его время уже не помнили святого Павла и ошибочно принимали его за святого. Св. Павел, православный епископ Константинополя, четырнадцать раз низложенный Констанцием ради еретика Македония, был, как известно, задушен в горах Тавра к 352 году, и его непоколебимое служение Никейскому символу вере и преследование Ариан доставили ему первое место в ряду местных мучеников за православие. История этой борьбы православия и покровительствуемой правительством ереси лучше всего может объяснит нам, почему так медленно сначала шло дело религии именно там, где она должна была иметь свой духовный центр.

Народные смуты и восстания следовали одно за другим, и кровопролития в столице были не менее ужасны, чем в Александрии, во время преследований Афанасия. Понятно, что и язычество должно было, с своей стороны, воспользоваться этими междоусобиями и поднять голову, не смотря на эдикты Констанция, повторявшие решительные меры имп. Константина.

Начала христианства в новой столице были, поэтому, слабы, шаги его нерешительны и робки, и никакого осмысленного плана в устройстве церквей и монастырей столицы, по всей вероятности, не было. Если сравнить напр. число церквей с аркадами и портиками, а также театрами, стадиями, дворцами, то обширный город в древности имел всего менее христианский характер. К этому присоединяется его сборное население, которого значительная часть – милиция никак уже не была расположена к христианству и долго возбуждала к себе ненависть простого народа. Вот почему, быть может, не совсем неверно то сведение, что Юлиан, возведенный на престол императорский волею войска и смертью Констанция, счел возможным открыть свое отступление от веры именно в Константинополе. Именно здесь была проявлена и та фанатическая помпа языческих жертв и богатых капищ внутри дворца, хотя для ее укрепления и пришлось собирать жрецов и философов – мистиков из Греции и с Востока.

Ни в царствование Юлиана, ни еще более кратковременное Иовиана не могло произойти ничего важного для новой столицы, и, однако, ее значение утверждалось более и более, в особенности в глазах христианских населений Востока, и в то время как Юлиан натурально стремился жить более в Сирии, Иовиан после своего избрания и заключения мира торопился в Византию, чтобы занять резиденцию. Новоизбранный Валентинианом соправитель на Востоке Валент должен был обратить особенное на нее внимание после удачного захвата ее Прокопием, наделавшего ему много хлопот; он снабдил столицу лучшим водопроводом, и ему же приписывается постройка большого монастыря его имени. Но Феодосий Великий, как известно, избрал своею резиденцией крепкую Фессалонику: память о готском нашествии и осаде Адрианополя была еще в свежей памяти, и мудрый правитель предпочел столице город, близкий к становищам варваров. За то в его же правление Константинополь, бывший перед тем центром и оплотом арианства настолько, что давал повод к остротам над своими богословами пекарями и банщиками, а великий учитель православия и архиепископ Григорий должен был укрываться с своею паствою в частном доме, из которого потом образовалась великолепная церковь св. Анастасии, – должен был покориться воле ясного и решительного эдикта. Все церкви столицы, начиная с Софии, были переданы православному клиру, и православие водворено в них силою оружия. Но как тяжело было положение для людей чистых сердцем, видно из добровольного удаления Григория от Константинопольского престола. Не менее важна была начавшаяся с Феодосием окончательная борьба с язычеством и страстная полемика И. Златоуста с двоеверием.

Мы уже указывали на возможность деления древних христианских храмов на два рода, подобно античным греческим: одни из них были в собственном смысле местами собрания верующих, другие – и их эра начинается с концом IV столетия – были скорее часовнями, капеллами над гробом святого и мученика[13], и лишь соединение многих часовен такого рода давало впоследствии обширные здания, в роде церкви свв. Апостолов, продолжавшей, однако, именоваться martyrium Apostolorum. В конце IV столетия известный министр Аркадия и фаворит Феодосия Руфин строит уже обширную базилику – возле своей виллы в Халкедоне во имя свв. Петра и Павла. Гиббон, которого остроумие столь же сильно в обобщениях, сколько слабо в тенденциозных нападках на слабости христианства, конечно, верно замечает, что в сильном и новом движении IV века в деле упрочения религии почитанием ее деятелей, новая восточная столица, лишенная своих трофеев, должна была присвоить себе те, которые нашла в провинциях. Но остроумный историк, ради остроты, просмотрел ту высшую руководительную роль, которую приняло через это духовенство столицы на себя. Вслед за перенесением тел св. Андрея, ставшего патроном Византии, Ев. Луки и Тимофея в церковь свв. Апостолов, последовало торжественное перенесение мощей пророка Самуила, при патриархе св. Аттике, в 406 г., положенных, затем в храме его имени в Гебдомоне. Сестра импер. Аркадия построила храм во имя ап. Андрея, а св. И. Златоуст церковь свв. нотариев Маркиана и Мартирия, пострадавших от Ариан при Констанции[14].

Известно, что в продолжительное царствование Феодосия Младшего (408 – 450) Константинополь принял вполне свой позднейший вид: взамен стен Константина построен новый их пояс, охвативший собою и поселки когорт и увеличивший более чем на одну треть весь город. То, что было прежде за городом, вне стен, очутилось теперь внутри. Прежние стены должны были быть разобраны частью для сооружения новых, частью разбирались потом, но память о различных частях, порогах, напр., золотых воротах Константина сохранилась долго, и догадка о том, что хроникеры смешивали напр., древние золотые ворота с позднейшими, представляется сама собою. Для нас этот новый пояс укреплений, вызванный страхом Скифов и Гуннов, важен тем, что он дал убежище первым монастырям столицы. В самом деле, до времен Феодосия Младшего, упоминаемые огулом монастыри, кроме немногих, были, по всей вероятности, те же частные дома, отданные или завещанные общинам и приютам монахов. Большинство их не имело своих церквей и пользовалось приходскими. Развитие монашества с конца IV и в V веке на Востоке повлияло и на столицу со времени утверждения в ней православия. Созомен в кн. 4, гл. 2-я, упоминает о многих монастырях, основанных патриархом Македонием (341 – 360): из них особенно знаменит был м – рь Марафония. К концу IV и началу V столетия в Константинополе имеем следующие монастыри: Вифлиемский,