День ожидания. Телероман - Владимир Янковский

– Что там у Вас, камни? – осторожно спрашивает Виктор.

– Нет, Толстой Лев Николаевич, «Война и мир» вместе с «Анной Карениной», – объясняет Лида.

– Вам нравится Толстой, Лида? – удивляется Градов.

– Очень. Правда, когда в школе первый раз читала «Войну и мир», то пропускала военные страницы. А теперь перечитываю, вижу – интересно! – восторгается Лида.

– Жаль, «Анну Каренину» в школьной программе не проходят, – вздыхает Виктор.

– Вы разве читали только программные произведения? – глаза у Лиды расширены от удивления.

– Нет, Лида, у меня мама литератор, да и классная отличная литераторша была, так что, как звали лошадь Вронского – Фру-фру – я помню, – спорит Градов.

– Боже мой! Из всей «Анны Карениной» запомнить только имя кобылы Вронского! – изумляется Лида.

– Лида, вы меня обижаете. Но «Война и мир» мне все-таки понравилась больше, – стоит на своем Виктор.

– Конечно, вы же будущий историк. Кутузов, Наполеон, Аустерлиц, Бородино… Интересно. А что в «Карениной»? Сплошные чувства, – скептически замечает Лида.

– Ну, чувства чувствам рознь. Эпиграф к «Анне Карениной» помните? «Мне отмщенье и аз воздам». У него много толкований. Мне кажется, подлинный его смысл в том, что мы сами себя за все в жизни казним. За все надо платить, даже за счастье. Вот и Анна заплатила любовью за любовь. Хотя с ее версией любви я и не согласен, – замечает юноша.

– А почему, Виктор? – удивляется Лида.

– Анна поглощена в любовь. Кроме любви у нее нет ничего. А так ведь нельзя… – объясняет Градов свою позицию.

Лида смеется.

– Витя, а вы любили кого-нибудь?

Он задумывается.

– По-серьезному, помните, как у князя Андрея, чтобы мир раскололся на две части – она и все остальное – еще нет.

Они доходят до ее дома на такой же, как у Виктора, старой одноэтажной улице.

– Вот я уже и дома. Спасибо, что проводили, – благодарит девушка.

– Пожалуйста. – Виктор протягивает Лиде ее портфель. Они оба с двух сторон держатся за портфель.

– Лида, можно… Я хоть иногда стану ждать вас на остановке маршрутки? – шепчет он.

– Почему хоть иногда? Можно и чаще, – улыбается Лида.

Нонкент в сугробах. Такое бывает не часто в этом южном городе. Виктор и Лида вновь гуляют по ночному городу. Городской стадион. Заснеженные ступеньки. Лида скользит, падает. Виктор валится вслед за ней. Хохочут оба. Он помогает ей встать, отряхивает снег с шубы, шапки. Сбрасывает перчатки, осторожно, нежно, по снежинкам, снимает снег с ее волос, выбившихся из-под шапки, с щек. У нее мокрые варежки. Виктор прячет их в свой карман, берет ее ладошки в свои руки, дышит на них, согревает. Целует ее пальчики. Потом притягивает ее к себе, целует глаза, лоб, щеки, губы…

Квартира Виктора и его матери. За столом трое – Виктор, мать, Васильев. Завтракают.

– Гена, знаешь, что Виктор задумал? – спрашивает мать.

– Пока не знаю, – откликается Геннадий Григорьевич, намазывая сливочным маслом кусок батона.

– Жениться! – возмущенно сообщает мать, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе.

– Одобряю. Быстрота и натиск, как говорил Суворов, главные условия победы над противником. А над женщиной – тем более… – спокойно реагирует на новость подполковник.

– Нет, Гена, ты в своем уме? Куда ему жениться? Молоко на губах только обсохло, девятнадцати еще нет! – жалуется Градова.

– А тебе сколько было, когда замуж за своего благоверного пошла? – спрашивает Васильев.

– Девятнадцать, – уже спокойней произносит мать.

– Супруг, если не ошибаюсь, был на полгода моложе? – продолжает наступать подполковник.

– Не ошибаешься… – она всплескивает руками. – Ну, какой прок от ранних браков? Я ведь его отца выгнала. Пятнадцать лет одна. И потом, элементарные проблемы… Витя, вы где жить собираетесь?

Виктор, все это время молча поглощавший завтрак, поднимает голову от тарелки.

– Если ты нас не примешь, уйду к Лиде, у нее отдельная комната, – сообщает он.

– Посмотри, они уже все решили! – опять возмущается мать.

– Кажется, на правах старшего по возрасту и званию я должен вмешаться! – решительно произносит Васильев, отставив шутливый тон. – Виктор, когда хотите свадьбу играть?

– В конце августа. В мае жениться – плохая примета, всю жизнь маяться будем. Летом мне ехать в лагерь на все три смены. Вот в конце августа и сыграем, – рассуждает Градов.

– Очень хорошо. Теперь Виктор Евгеньевич, будь внимателен. Судьба нас троих, вернее, четверых, считая Лиду, в твоих руках…

– Не понял, Геннадий Григорьевич… – перебивает его Градов.

– Что ж тут не понять? Я предлагаю в конце августа сыграть две свадьбы сразу, твою с Лидой и нашу с Натальей Михайловной.

На несколько секунд немая сцена. Потом голос матери:

– Оригинальная форма предложения…

– Почему же оригинальная? Все по старинным русским обычаям. Я прошу твоей руки у единственного мужчины в семье, твоего сына. Прекрасно понимаю, что Виктор взрослый и никогда не назовет меня отцом, но друзьями мы с ним ведь уже стали. Не так ли? – подполковник вопросительно смотрит на Градова.

Виктор кивает головой в знак согласия.

– А раз так, нам тоже пора кончать с этой неопределенностью. Три года видеться раз в неделю – срок достаточный, чтобы проверить наши чувства. Тем более, что с нашей женитьбой у Виктора с Лидой решается хотя бы жилищная проблема, – объясняет Васильев.

– Ты хочешь взять меня к себе в гарнизон? В казарму? – мать остолбенела.

– Дальше. В Москву, – как всегда спокоен Васильев.

– Куда? – переспрашивает Наталья Михайловна.

– Я поступил еще в одну академию – Генерального штаба. В сентябре – начало занятий. Для семейных там есть общежитие, – рассказывает подполковник.

– Да, с моими мужиками не соскучишься… – мать встает между ними, гладит обоих руками по голове. – Что, Витя, соглашаться на предложение подполковника?

– Соглашайся, мама! Дядя Гена хороший, он тебя любит…

***Лето 1970 г. Тянь-Шань. Казбекистан.

Горная дорога. Рекламный плакат на обочине: «Детство начинается с «Радости»!» Дорожный указатель: «Пионерский лагерь «Радость». Панорама лагеря – коттеджи, столовая, эстрада, линейка, танцплощадка, бассейн. Кругом – дети разного возраста в пионерской форме. Среди них юноша в офицерской рубашке без погон, с красным галстуком. Голос диктора по лагерному радио:

– Старший пионервожатый, Виктор Евгеньевич, подойдите к начальнику лагеря, вас ожидают!

Градов поднимается по крутой лестнице в административную зону. Навстречу – дородная женщина под пятьдесят лет в белом халате и стройная девушка в мини-юбке и розовой блузке.

– Слушаю, Тамара Николаевна! – подходит к начальнице Градов.

– Принимай гостей, Виктор! Знакомьтесь. Виктор Евгеньевич Градов, наш старший пионервожатый. Лидия Сергеевна Беляева, корреспондент «Пионерской Зорьки», – начальник лагеря подталкивает навстречу Виктору… его Лиду. Обалдевшими глазами Градов смотрит на девушку.

– Мы знакомы, Тамара Николаевна!

– Вот и отлично. Тогда бери все заботы на себя. Лида у нас до понедельника.

Они идут по лагерю, заходят в его небольшую комнату.

– Я соскучилась, Витя! Не могу так долго без тебя…

Обнимаются. Потом мелькают кадры, снятые в документальной манере. Подготовка к «Зарнице». Сама игра. Виктор с автоматом Калашникова вместе с детьми штурмует высоту «Безымянная». Лида с диктофоном «Репортер» берет интервью у детей. Трое на аллее – Виктор, Лида и подполковник Васильев, приехавший в лагерь со своими десантниками для проведения» Зарницы».

– Для негодного к военной службе в мирное время ты действовал очень профессионально, молодец! – дает оценку Градову офицер. – Лида, вы домой с нами?

– Нет, в Нонкент в понедельник утром, – отказывается ехать Беляева.

– Тогда разрешите откланяться. Честь имею! – подполковник взял под козырек и сел в «ГАЗик».

– Привет маме, дядя Гена! – кричит ему вслед Градов.

Он и Лида идут по ночному лагерю. Входят в его маленький домик. Он расстилает постель. Вставляет ключ в замочную скважину:

– Закроешься изнутри и спи спокойно до утра.

– А ты? – Лида подходит, кладет ему руки на плечи.

– Пойду в какой-нибудь отряд, лягу на свободное место.

– Никуда ты не пойдешь… – еле слышно шепчет Лида.

Она закрывает дверь на ключ. Вынимает ключ из скважины, кладет на стол:

– Не хочу ждать до августа, понимаешь?

– Понимаю…

Он подходит к ней и говорит очень тихо и серьезно:

– Только я не знаю, как все это делается. Вдруг что не так.

– Дурачок мой, – Лида целует его. – Как будто я знаю.

Они обнимаются. Камера фиксирует ласковые ненавязчивые движения рук, снимающих одежду, его губы, целующие ее шею, грудь, живот, бедра, поднимающих ее и кладущих на расстеленную постель. Затемнение.