День ожидания. Телероман - Владимир Янковский

Дом, в котором я родился в Нонкенте, снесли двадцать два года назад и на его месте выстроили современную девятиэтажку. Что касается детей… Именно подумав о них, я и решил написать свою первую художественную книжку, которую Вы держите в руках.

Если мне не удастся написать больше ни одной, если не позволят сделать это наши спецслужбы, дети будут гордиться своим отцом, который книгой сумел внести свой, пусть небольшой вклад в победу настоящей демократии в России. Эта книга о реформаторах в России, настоящих и мнимых, вы встретитесь на ее страницах и с Александром Вторым, и с Петром Столыпиным. Она о коррупции на телевидении, и в некоторых ее героях вы узнаете тех, кто ежедневно глядит на Вас с голубого экрана. Она о российских спецслужбах, в них ведь есть настоящие герои, не одни же только предатели и сволочи. Она и о сексе – не ругайте меня за эти страницы, это не дань моде и не попытка поднять тираж. Хотим мы того или не хотим, секс есть в жизни каждого из нас, прошел через него и наш герой. Так зачем же молчать «Про это…»?…

Сделав выбор, я написал именно эту книгу первой, «День ожидания», ибо эта книга – сценарий того многосерийного художественного фильма, в котором с августа 1991 года каждый день играем главные роли мы с вами, все 146 миллионов россиян, а режиссером-постановщиком является сама жизнь. И только от Господа Бога и самой жизни зависит, каким по жанру будет этот фильм – триллером как сейчас или мелодрамой со счастливым концом.

Часть первая. Прошлое

Глава первая. Одинокий реформатор

Колноберже, небольшое имение в Литве, полученное Аркадием Дмитриевичем Столыпиным за карточный долг. Август 1911 года.

По саду гуляют двое – Петр Аркадьевич Столыпин и его дочь Мария. Премьер-министр России только что вернулся из Риги, куда он ездил на открытие памятника Петру Великому. Разговор заходит о Григории Распутине. Дочь, зная отрицательное отношение отца к старцу, пытается выяснить, неужели нет никакой возможности открыть глаза государю?

– Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот что он мне недавно ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы». Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна, она верит, что Распутин один на всем свете может помочь наследнику, и разубедить ее в этом выше человеческих сил. Ведь как трудно вообще с ней говорить. Она, если отдается какой-нибудь идее, то уже не отдает себе отчета в том, осуществима она или нет. Недавно она просила меня зайти к ней после доклада у государя и передала свое желание о немедленном открытии целой сети каких-то детских приютов особого типа. На мои возражения, что нельзя такую работу осуществить моментально, императрица сразу же пришла в страшное волнение, со слезами в голосе стала повторять:

– Mais comprenez-moi donc, ces malheureux enfants pas attendre; cela doit etre arrange tout de suite, tout de suite. (Но, поймите меня, несчастные дети не могут ждать. Это должно быть сделано немедленно, немедленно. – С французского – Авт.) – Видя, насколько она возбуждена, мне только оставалось ответить:

– Je ferai mon possible poir satisfaire le desir de Votre Majeste. (Я сделаю все возможное, чтобы удовлетворить желание Вашего Величества. – С французского.) – комментирует сложившуюся при Дворе ситуацию П.А.Столыпин.

– Ведь ее намерения все самые лучшие, но она действительно больна! – убежденно утверждает Мария Петровна.

– Какая разница между императрицей Александрой Федоровной и ее сестрой! Великая княгиня Елизавета Федоровна, – это женщина не только святой жизни, но и поразительно энергичная, логично мыслящая и с выдержкой, доводящая до конца всякое дело. Займется она, например, каким-нибудь брошенным ребенком, так можешь быть уверена, что она не ограничится тем, чтобы отдать его в приют. Она будет следить за его успехами, не забудет его и при выходе из приюта, а будет дальше заботиться о нем и не оставит его своим попечением и когда он кончит учение. Это женщина, перед которой можно преклоняться, – удивляется премьер.

– Папа, ты долго еще пробудешь с нами? – как бы невзначай спрашивает дочь.

– В Киеве большие торжества по случаю открытия памятника Александру II, будет государь, мне необходимо присутствовать. Скоро уезжать, а как мне тяжело на этот раз, никогда отъезд мне не был так неприятен. Здесь так тихо и хорошо! – сокрушается Петр Аркадьевич.

***Киев, 1 сентября 1911 года.

В киевском театре спектакль в высочайшем присутствии. Зрителей пускают лишь по именным приглашениям. Здесь весь городской бомонд. В царской ложе – государь и великие княжны. Петр Столыпин сидит в первом ряду партера, недалеко от императора. Второй антракт. Большая часть публики в фойе. Премьер, в белом летнем сюртуке, опершись спиной о балюстраду оркестра, разговаривает с министром двора бароном Фредериксом. Высокая, красивая фигура второго по значению человека в государстве виднеется в самых отдаленных местах полупустого зала.

Через средний проход, быстро, в упор глядя на Столыпина, продвигается тщедушный мужчина в черном фраке. Резкий контраст разноцветного блеска парадных мундиров офицеров, ослепительная белизна сюртука премьера и иссиня-черный, могильный цвет фрака убийцы. На мгновения их взгляды скрещиваются…

Что вспомнил Столыпин в те несколько роковых секунд? Может, как делал предложение невесте, боясь из-за своей молодости получить отказ ее отца? Будущий тесть улыбаясь ответил: «Молодость – это недостаток, который исправляется каждый день» и с радостью согласился отдать дочь за этого молодого студента, понимая, что лучшего мужа ей не найти. Может, он вспомнил окончание естественного факультета Петербургского университета и выпускные экзамены, которые в числе прочих принимал профессор Менделеев? Его экзамен по химии превратился в диалог двух умнейших людей своего времени, в научный спор, профессору пришлось остановиться, схватиться за голову и сказать: «Боже мой, что же это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно».

Вероятней, что, увидев зловещую черноту этого проклятого фрака, Столыпин вспомнил субботу 12 августа 1906 года. По субботам новый российский премьер и министр внутренних дел завел традицию приемов по личным вопросам, куда собиралось великое множество народа, представителей самых различных сословий. Так было и в тот день.

Две приемные, зал заседаний, кабинет, гостиная и столовая летней резиденции Председателя Совета Министров были полны народу. На втором этаже находились спальни и маленькая гостиная.

Одна из дочерей премьера, Наташа, сын и его няня, молоденькая воспитанница Красностокского монастыря, стояли на верхнем балконе, прямо над подъездом. Мальчишка с интересом разглядывал подъезжающих и, конечно же, заметил ландо с двумя мужчинами в жандармской форме. Их увидел не только ребенок, но и старик-швейцар и адъютант премьера генерал Замятин. Генерал среагировал на несуразицу внешнего вида «жандармов»: недели за две до этого в форму жандармского корпуса были внесены изменения, а приехавшие были в старых касках. Швейцар двинулся наперерез подозрительным «жандармам», а генерал Замятин уже спешил в фойе из приемной. Отбросив привратника, «жандармы» ворвались в переднюю, натолкнулись на выбежавшего из приемной генерала Замятина и кинули ему под ноги кожаные портфели, бережно удерживаемые до этого в руках.

Раздался оглушительный взрыв. Большая часть премьерской дачи разлетелась на куски. Со всех сторон слышались отчаянные крики раненых и стоны умирающих. Огонь охватил деревянные части постройки. Террористы, генерал Замятин и швейцар-старик были разорваны в клочья. На месте погибло более тридцати человек. Еще несколько умерли в ближайшие дни от ран. В саду, на газонах и дорожках, лежали раненые, валялись трупы и части тел – ноги, пальцы, уши. Обходя раненых, старшая дочь премьера Мария заметила в глубине сада часового, стоявшего у трупа мальчика двух-трех лет. На вопрос, чей это ребенок, часовой с болью в голосе отвечал: «Сын его Высокопревосходительства, Председателя Совета Министров». Оказалось, что это ошибка: один из посетителей пришел на прием с маленьким ребенком. Погибли оба. У Ади, сына Столыпина, были маленькие раны на голове и перелом ноги. Мальчишка страдал скорее от нервного потрясения, чем от ран. Серьезно пострадала семнадцатилетняя Наташа, одна из дочерей Столыпина: у нее были раздроблены обе ноги.

Единственной комнатой, не пострадавшей во время взрыва, был кабинет премьер-министра. В момент взрыва Столыпин сидел за письменным столом. От взрывной волны, прошедшей через две закрытые двери в приемную, громадная бронзовая чернильница поднялась со стола в воздух, перелетела через голову премьера, залив его лицо и костюм чернилами, и врезалась в стенку. Столыпин остался цел и невредим…