До первого снега - Алиса Гордеева

Морено увела парня у собственной сестры».

Дрожащей рукой прикрываю рот и сквозь пелену слёз снова и снова скольжу взглядом по сливающимся воедино буквам. Мне хочется заорать, что это всё злая шутка, клевета, ложь, но маленький снимок по центру лишает речи. Сделанный вчера днём, пока Сальваторе ладонями вытирал мои слёзы на крыше, он так явственно искажает реальность, что я и сама начинаю верить: то был поцелуй! Наши лица безумно близко, его руки на моих щеках, тела сплетены воедино. Глупый ракурс настолько перевирает случившееся, что любые оправдания заведомо будут тщетны! Вот оно — доказательство моей подлости!

— Так, значит, это правда! — потерянный голос Тео за спиной испаряет остатки самообладания. Он, как и я, сбежал с урока, чтобы увидеть всё своими глазами. — А я, дурак, передрался со всеми в классе.

— Нет, Тео, нет! — мой визг оглушает, наверно, весь Тревелин. — Ничего было! Ничего! Мы просто говорили!

— Я вижу, — сухо произносит парень и с дикой злостью сдирает чёртов плакат, разрывая его на мелкие кусочки. — Мика так верила тебе, Рита! Я тебе верил! Господи, что же теперь будет?

— Это всё ложь, — ноги не слушаются, перед глазами тёмные пятна. Оседаю на пол бездушной куклой, задыхаясь от едких слёз.

— Ложь? — Тео нависает надо мной, сверля полным боли и разочарования взглядом. — Давай, Рита, скажи мне прямо в глаза, что никогда твои губы не касались губ Вика! И на дурацком снимке с Сальваторе не ты! Давай! Говори!

Его трясёт не меньше, чем меня. Мы оба понимаем, что от моих слов уже ничего не зависит: если о случившемся узнает Мика, это станет необратимым ударом по её здоровью.

— Молчишь? — усмехается Тео, нервно вскидывая руки. — Вы с Сальваторе два эгоиста! Ненавижу!

Прижимаю ладони к ушам. Слова Тео нестерпимой болью отдаются внутри. Всё не так! Всё неправда! Но что мои объяснения против железных доказательств нашей с Виком вины. Скрючиваюсь на полу и тихо вою, пока Тео бросает обрывки плаката в урну и, хлопая дверью, вылетает на улицу.

Не помню, как выбегаю из школы. Не замечаю времени, что бесцельно брожу по городским улицам. Не понимаю, как добираюсь до дома, но первое, что вижу, — потухший взгляд деда. Мне кажется, Анхель постарел с утра лет на десять, не меньше. Он опирается о шаткую рабицу, которой обтянут забор возле дома, и тяжело дышит. Конечно, он уже в курсе.

Внутри всё завязывается в тугой узел от предвкушения его обвинений и моих бессмысленных оправданий, но старик меня удивляет в очередной раз. Оттолкнувшись от забора, он идёт мне навстречу. Медленно, словно каждый шаг отзывается болью в его теле и, наверно, душе. В его глазах стоят слёзы. И отчего-то сейчас они ранят меня больнее собственных. Когда между нами остаётся не больше полуметра, Анхель рывком притягивает меня к себе и крепко сжимает в объятиях.

— Это всё неправда, дедушка! — шепчу, давясь слезами. — Я не предавала Мику!

— Я знаю, — хрипло выдыхает Анхель. — Знаю.

Объятия старика, его голос окончательно прорывают плотину: повиснув на его плече, звучно рыдаю, снова теряясь во времени и пространстве.

— Это просто жизнь, девочка моя! Просто жизнь, — голос старика дрожит не меньше моего. Увесистой ладонью он гладит меня по спине, пока я продолжаю громко всхлипывать.

— Мы не выбираем, кого любить, Рита. Сердце всегда решает за нас, — тяжелое дыхание деда и низкий голос заставляют прислушиваться к его словам. — Мы лишь выбираем, по какому пути идти: следуя зову своей чести или слепо доверяясь чувствам.

Мотаю головой. При чём здесь любовь? Меня оболгали! Выставили подлой тварью.

— Чего ерепенишься, внучка? Думаешь, ерунду говорю? Так я всё вижу, милая! Там, где ты ещё слепа, как котёнок, я всё уже давно разглядел, — старик по-доброму улыбается, слегка отстранившись от меня. — Ждал, когда рванёт и дождался на свою седую голову.

Приобняв за плечи, Анхель молчаливо ведёт меня к дому.

— Только об одном тебя прошу, Рита, — вновь заводит свой монолог старик, стоит нам дойти до дверей. — Дай Мике немного времени. Не надо ей ничего знать. Пока не надо. Иначе не простишь себе потом…

— Можно подумать, от меня здесь что-то зависит? Никто же даже не спросил: было это или нет! Как их всех заткнуть? Я ничего не могу!

— Можешь, милая, можешь, — вздыхает тяжело Анхель и открывает дверь. — Не руби сгоряча, девочка! Помни, что не только за себя в ответе.

Стягиваю кеды и бреду в гостиную. Правда, уже через мгновение замираю на месте, столкнувшись взглядом с голубыми глазами Дани.

— Дани? — голос осип. От слёз. От волнения. А ещё от почти осязаемого нежелания видеть Толедо. Зачем он пришёл? Почему именно сейчас?

— Привет, — парень поднимается с дивана и спешит ко мне радушно улыбаясь.

— Привет? Ты серьёзно? — неосознанно пячусь назад. — Вот так просто?

— Рита, ты чего? — Толедо удивлённо вскидывает бровь, слегка наклонив голову набок. Такой привычный жест. Сколько раз вот так Дани смотрел на меня раньше, а я находила это очень милым и забавным. Тогда почему сейчас всё в парне кажется насквозь фальшивым?

— Рита! — голос деда так некстати напоминает, что мы не одни. Старик не в курсе, что творится между мной и Толедо, а потому в интонации слышу нотки укора в свой адрес.

Заручившись поддержкой Анхеля, Дани решительно приближается, намереваясь меня обнять. Словно мы не виделись всего пару часов. Будто между нами ничего не изменилось. Качаю головой и вытягиваю вперёд руки: мне не нужны его объятия! Больше не нужны! Как и он сам!

— Не думай, я не обижаюсь! — отмахивается Дани.

— Ты не "что"? — дыхание сбивается от подобной наглости, а руки безвольно опускаются. Иногда так сложно поверить собственным ушам. — Не обижаешься? Обалдеть!

— Дани мне всё рассказал, внучка! — небрежно замечает Анхель, грузно вышагивая на кухню. — Я, конечно, отчасти согласен с ним: бросать в трудную минуту близкого человека одного неправильно. И уже объяснил Толедо, что всему виной итоговые тесты, верно, милая?

Мой непонимающий взгляд красноречивее любых слов. И если Анхель уже далеко и просто не может меня видеть, то Дани всё замечает и ловко выкручивается.