Первая любовь (СИ) - Князева Мари

После чаепития я потихоньку засобиралась домой. Помогла Ане, Лене и их маме убрать лишнее со стола, а потом незаметно шмыгнула в прихожую. Надела босоножки, выскользнула во двор. Глубоко вдохнула свежий вечерний воздух. И тут меня окликнул мой любимый голос:

— Маша!

Я оглянулась. Глеб приблизился, остановился всего в двух шагах. Долго стоял и молча смотрел на меня, а потом вдруг выпалил со злостью:

— Зачем ты пришла?

У меня чуть слезы из глаз не брызнули, но я не собиралась расплакаться, как дурочка, перед ним.

— Твои сестры меня очень просили, — сказала я, стараясь сделать тон как можно более непринужденным, но голос дрожал. — Я сама бы ни за что… прости, мне пора…

Но он резко преодолел те два шага одним прыжком и схватил меня за руку:

— Могу я тебя кое о чем попросить? В честь моего дня рождения…

Я тяжело вздохнула и кивнула ему. Глеб продолжил хрипло:

— Я решил… ну, в общем, ты знаешь, я же не планировал возвращаться из армии…

Он подождал немного, будто ожидал возражений, но я молчала. Да, таков был прежний план, и почему бы не вернуться к нему теперь?

— Поэтому, возможно, мы с тобой больше никогда не увидимся… — пробормотал Глеб, хмурясь и глядя в землю, но не отпуская мою руку. — В общем, я хотел тебя попросить… можно, я поцелую тебя… в последний раз? Так, как будто ты все еще моя…

Нет, конечно, нельзя… Зачем? Зачем бередить душу мне и ему? Только мучить нас обоих…

— Хорошо, — прошептала я одними губами. — Поцелуй.

Он смял меня руками — так же сильно и крепко, как прежде. И поцеловал. Но в этом поцелуе было, наверное, еще больше чувства, чем в предыдущих. Я звенела, вибрировала всем телом и душой от этого поцелуя. Сердце мое разрывалось на части, а руки обвивали шею молодого человека. Мы прижимались друг к другу всем телом, как сумасшедшие, которые хотят срастись в одно целое, чтобы больше не разлучаться, что бы там ни учудила судьба-злодейка.

Сколько мы так целовались — не возьмусь посчитать. Может, пять минут, а может и полчаса. Никто из нас не желал заканчивать этот последний поцелуй — так он был сладок и горек, и в этой смеси радости и боли мы уплывали в какие-то необозримые дали.

— Маша… Машенька моя… — простонал мне в губы Глеб, — ну зачем ты пришла? Не уходи, пожалуйста, я не могу… не могу без тебя… я с ума схожу… Маша, я умираю без тебя… Ну что же ты делаешь?!

Я попыталась выбраться из его объятий, но он держал меня крепко, а я была совсем без сил.

— Глеб…

— Пожалуйста, Маша, я так люблю тебя… Ну нельзя же так… ты же меня убиваешь…

Он стал целовать мои щеки, плечи, руки — все, что попадалось под губы.

— Глеб! — простонала я жалобно.

— Машенька… моя…

— Отпусти… ты обещал… что это будет последний…

Он скривился так, словно съел что-то очень горькое и кислое одновременно, и медленно разжал руки. Мне показалось, что я сейчас упаду без его поддержки. Я покачнулась — Глеб дернулся мне навстречу, но я выставила перед собой руки в защитном жесте. Он закрыл лицо ладонями и отвернулся, а я на неверных ногах пошла к калитке. Чем дальше, тем быстрее. Бежать, надо бежать, пока я совсем не расклеилась и не сдалась.

Глава 27. И снова счастье

ДЕНИС

По истечении нескольких дней я все же нашел в себе силы вернуться в город, но это не принесло мне облегчения. Черт побери, теперь я бы отдал полжизни за то, чтобы попасть в свое предыдущее безэмоциональное состояние. Новое было больше похоже на то, что мое бренное тело осталось на земле, как пустая оболочка, а сознание переместилось в ад. Я не видел выхода из сложившейся ситуации и не мог смириться с нею, сколько ни уверял себя, что пути назад нет.

С упорством маньяка я каждый день проверял страницу Манюси в соцсети и искал там признаки ее воскрешения. Пусть она воспрянет духом, пусть станет прежней смешной и наивной, но счастливой девчонкой. Как до этого я стремился рассорить их с Глебом, так теперь жаждал, но не смел надеяться на их примирение. Странно, да? Но сейчас мне казалось, что это единственный способ спастись от саморазрушения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я, конечно, пробовал заливать свою депрессию алкоголем и другими стимуляторами, но это не только не помогало, а усугубляло ситуацию. От просмотра Машиного аккаунта тоже легче не становилось, потому что она совсем перестала туда заходить, ну а я — продолжал. Смотрел и пересматривал ее старые фотки и репосты, слушал ее музыку, копался в друзьях. Удивительный она человек — эта Мария. Практически вымирающий вид. А я, как браконьер, влез с гранатометом в ее ареал, и затоптал цветы, и уничтожил все живое.

Примерно неделю спустя после возвращения в город мое упорство было вознаграждено: в альбоме «Фотографии с Марией» появилось новое изображение. Через секунду я, не веря своим глазам, с жадностью рассматривал дружную и веселую компанию: Глеб с родителями, сестрами и братьями и… Маша. Под фотографией была подпись:

«День рождения моего старшего сына Глеба»

И ссылка на аккаунт Татьяны Стрельниковой.

Значит, они помирились?! Неужели их чувства настолько всесильны, что способны победить Марусину непоколебимую веру в закон и порядочность?! Я несколько раз набрал Глеба, но он, конечно, не взял трубку. Тогда, при помощи знакомых из Филимоново, я добыл номер среднего брата — Федьки — и позвонил ему. Он не стал долго выпытывать и разбираться, кто я такой и зачем интересуюсь личной жизнью его брата — вполне удовлетворился моим заявлением, будто я Машин двоюродный брат и мне нужно достоверно узнать, с кем это она там болтается в деревне. Федор клятвенно заверил меня, что ни с кем — сидит дома и носа на улицу не кажет. А с Глебом они дружили, но потом поссорились и больше не общаются. Да, на дне рождения была, но, видимо, из соседской вежливости. В общем, Федя оказался словоохотливым и бесхитростным малым.

Но ведь пришла! Значит, надежда есть! И, зная Глеба, он наверняка потратил те незаконные деньги на что-нибудь приторно-добросердечное. Я взялся копать семейную историю двухлетней давности на странице Стрельниковой-матери. И просто охренел.

Оказалось, что в тот момент, когда Глеб обратился ко мне за деловым предложением, у его брата — именно этого, Феди — было диагностировано редкое заболевание глаз. Требовалась срочная операция, иначе он рисковал ослепнуть на всю оставшуюся жизнь. Я снова позвонил среднему Стрельникову, и он простодушно все подтвердил: да, была болезнь. Да, требовались деньги на операцию. Да, их добыл Глеб — где-то работал сверхурочно, на каких-то полях. И только я точно знал, на каких — не территориально, а агрономически.

Но не мог ведь он не сказать об этом своей девушке! А она не могла остаться равнодушной к такой мотивации… Неужели у нее каменное сердце? В это верилось с трудом. Скорее уж я поверю, что Стрельников, как гордый и упрямый осел, благородно держит в тайне свои добрые дела.

Я стал звонить и писать Марусе сообщения, но она не брала трубку и не открывала мессенджеры. Оставался только один выход — снова ехать в Филимоново.

По дороге я испытывал необыкновенный душевный подъем. Конечно, все это было ужасно странно и необычно для меня. Конечно, могло ничего не получиться: чужая душа — потемки, особенно Машкина. Но если вдруг выгорит, то я опять смогу нормально дышать и чувствовать. Мелькнула безумная мысль бросить все свои противозаконные дела и рвануть куда-нибудь волонтером, но я отложил ее до поры до времени. Надо двигаться потихоньку, а то так можно и кукухой двинуться на почве альтруизма.

Получить аудиенцию у Манюси оказалось не так-то просто: она действительно безвылазно сидела дома. Я припарковался напротив калитки Сорокиных и долго поджидал девушку, чтобы она хотя бы вышла во двор, но два часа прошли впустую. Тогда я набрался смелости и постучал в дверь — открыла тетя Валя и категорически отказала мне в гостеприимстве:

— Маша нехорошо себя чувствует и никого не хочет видеть.