Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

Василий Васильевич заимствовал не только внешние формы западной культуры (одежда, предметы быта), как это будут делать впоследствии щёголи-петиметры с их откровенной галломанией. (При этом любопытно отметить, что Голицын как раз был одним из первых русских галломанов, его упрекали, что даже сердце у него французское). Князь проникал в глубинные пласты французской — и шире — европейской цивилизации. Он собрал одну из богатейших для своего времени библиотек, отличавшуюся разнообразием изданий на русском, французском, польском, латинском и немецком языках. В ней можно было найти «Киевский летописец» и «Алкоран», сочинения античных и европейских авторов, всевозможные грамматики, труды по истории и географии, а также некую переводную рукопись «О гражданском житии, или о поправлении всех дел, еже принадлежат обще народу». Большинство книг в его библиотеке были светского содержания.

Но, обладая просвещённым умом, Василий Васильевич не мог освободиться от свойственного эпохе суеверия (и это несмотря на то, что князь обладал широким кругозором и не боялся обращаться к «поганым» иностранным докторам и вообще к басурманам, от чего категорически предостерегала тогда православная церковь под водительством патриарха Иоакима). Известен случай, когда однажды сопровождавший его дворянин Бунаков в приступе падучей болезни взял горсть земли и завязал в платок. Голицын, заподозрив в Бунакове чародея, подумал, что тот якобы «вынимал след для его порчи», и повелел подвергнуть его пытке. Также при деятельном участии князя были сожжены заживо за ересь лжепророк из Немецкой слободы Квирин Кульман и единомышленник последнего Конрад Нордерман. Впоследствии сторонники Петра обвиняли Голицына в том, что он верил в колдовство и ведовство (хотя и сам Пётр был не чужд суеверия, заказывал гороскопы, а в 1716 году включил в новый военный устав направленные против колдунов карательные меры).

Голицын возглавил два похода российской армии в Крым (1687 и 1689 годов). Понимая всю сложность сего предприятия, князь стремился уклониться от обязанностей главнокомандующего, но его недоброхоты настояли на его назначении. Эти военные кампании Голицына следует признать крайне неудачными. Они не только были сопряжены с огромными людскими потерями и подорвали репутацию князя, но и, как говорили некоторые исследователи, лишили его Софьиных ласк — новым фаворитом царевны стал Фёдор Шакловитый, кстати, выдвиженец того же Голицына. Думается однако, что увлечение Софьи Шакловитым не связано с военными неудачами князя: ведь царевна всегда встречала русские войска из Крыма как победителей, щедро их награждала и никогда не признавала за ними поражения. Царевна — впервые в русской истории — присвоила Голицыну звание генералиссимуса. Важно и то, что, несмотря на свой неуспех, походы Голицына привели к ослаблению Крымского ханства и Турции. Неслучайно гетман И. С. Мазепа сравнивал крымские походы князя с войной древнеперсидского царя Дария с обитателями Тавриды.

Падение Голицына явилось неизбежным следствием низвержения властолюбивой Софьи Алексеевны, заключённой сводным братом в Новодевичий монастырь. Хотя Василий Васильевич не принимал участия ни в борьбе за власть, ни в стрелецких бунтах, ни в заговорах о физическом уничтожении Петра, такой исход был предрешён. По воле царя Петра, в сентябре 1689 года Голицыну был вынесен приговор; его вина была в том, что он докладывал царевне, а не Петру и Ивану дела державы, писал от их имени грамоты и печатал, словно монархини, имя Софьи в книгах без царского соизволения. Но главным пунктом обвинения были неудачные крымские походы князя, в результате которых казна понесла великие убытки. Обвинение это носило тенденциозный характер. Ведь немилость царя за крымские неудачи пала исключительно на одного Голицына, а такой активный участник походов, как гетман И. С. Мазепа, был обласкан царём. Кроме того, известно, что ни сам Пётр, ни его преемники так и не покорили Крыма — в состав Российской империи он был включён… только в 1783 году.

И всё-таки яркость и талант князя Василия были видны всем. Возможно, это признавал и Пётр, который, несмотря на жгучую неприязнь к поверженному врагу, всё же втайне питал к нему уважение, а потому, надо думать, не предал его жестокой казни, как других клевретов Софьи. Не исключено, что князя спасло и заступничество его двоюродного брата, Б. А. Голицына, ревностного сподвижника царя. Хотя князь Василий был лишён боярства и имущества, ему была сохранена жизнь — он был сослан с семьёй на Север, сначала в Каргополь, а затем в ещё более отдалённое село — Холмогоры Пинежского уезда. Василий Васильевич прожил в северной глухомани долгие 25 лет и оставил сей мир в апреле 1714 года. Он похоронен в Красногорско-Богородицком мужском монастыре.

Но дело Голицына не пропало втуне. Логика истории привела к тому, что Петровские реформы — вольно или невольно — во многом явились воплощением планов и идей князя. Но воплощением грубым, беспощадным, стремительным. Как заметил В. О. Ключевский, Голицын, младший из предшественников Петра, ушёл в своих планах гораздо дальше старших. Оценка планов Голицына как некой альтернативы реформам Петра весьма популярна среди современных исследователей разных направлений.

Иными словами, Московская Русь была чревата реформами. Роды затянулись, и нетерпеливый «царь-плотник» применил для «кесарева сечения» топор палача. Нелишне будет напомнить, что в результате подобной петровской «перестройки» в землю лёг каждый пятый россиянин — население империи сократилось с 25-ти до 20-ти миллионов человек!

Говорят, история не имеет сослагательного наклонения. Но кто знает, окажись на месте «крутого» Петра «осторожный» Голицын, может быть, судьбы истории российской не были бы столь надрывными и кровавыми. Бешеный гений Петра вздёрнул Россию «на дыбы», не гнушаясь при этом кнутом и дыбой. Реформы же Голицына были мирными, органичными и ненасильственными. Один иностранный дипломат сказал о Василии Васильевиче: «Он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, из дикарей сделать людей, превратить трусов в добрых солдат, хижины в чертоги». И уже одна попытка претворить это желание в действительность оправдывает наречение Голицына именем Великий.

Владимир Трефилов[12]

Визит к Порфирию Иванову

Место своё займи в Природе, никем не занятое, твоё оно.

Порфирий Иванов

К моменту, когда я познакомился с Порфирием Ивановым, я уже много лет изучал религиозные формы и мистические учения. Кроме того, я лет 15 занимался йогой. Имея большой опыт изучения оккультной философии, я полагал, что изучать оккультные и мистические учения по текстам — пустая трата времени. Подлинное знание о них можно получить лишь путём включённого наблюдения. По моему мнению, критика одной религиозной формы с позиций другой, основывающаяся на анализе текстов, как правило, ошибочна и лишь способствует усилению религиозной розни. В сентябре 1982 года я оформлял к защите диссертацию по социологии религии на философском факультете мгу. Моя жена Татьяна училась в аспирантуре. Мы жили в высотном здании мгу на Ленинских горах. Оттуда я и отправился к Иванову для «включённого наблюдения» и изучения его системы. О Порфирии Корнеевиче я первоначально услышал от Леонида Галкина — известного художника и мистика. Судя по рассказам, в нашей стране жил и работал выдающийся целитель, способный творить чудеса. Я написал Иванову и получил приглашение приехать.

Купив билет до Ворошиловграда, я собирался через десять дней вернуться в Москву. С этого момента началась цепь странных случайностей и совпадений. Приехав во Внуково, я узнал, что могу улететь раньше, переоформив билет на предыдущий рейс. Выйдя из здания аэровокзала в Ворошиловграде, я увидел автобус, собирающийся отъезжать в город Свердловск Ворошиловградской области. Выйдя на автовокзале в Свердловске, я увидел автомобиль с тремя пассажирами. На вопрос: «Куда он направляется?» я услышал ответ: «В хутор Верхний Кондрючий». Нигде с момента приезда в Ворошиловград я не ждал транспорта более пяти минут. Короче говоря, я добрался до Порфирия Корнеевича за шесть часов. Приехавшие в этот день москвичи провели в дороге около суток.

Я довольно быстро нашёл дом Порфирия Иванова. Точнее, там было целых три дома. Большой новый каменный дом, который, по словам Порфирия Корнеевича, ему помогала строить вся Россия. К сожалению, он недолго в нём пожил. Кроме того, на территории усадьбы был дом для приезжих и кухня-столовая. Встретила меня Валентина Леонтьевна Сухаревская — его жена и помощница по лечению людей. Я сказал, что приехал по приглашению Порфирия Корнеевича с Урала (слово «Ижевск» им мало что говорило). Она тут же посадила меня за стол, причём я до этого года три сидел на вегетарианской диете. Она налила мне огромную тарелку, скорее, даже миску утиного супа, в которой плавал огромный кусок утки. Со страхом смотрел я на эту пищу. «Ешь, ешь, — сказала Валентина Леонтьевна, — совсем ты себя заморил». С тех пор я отказался от полного вегетарианства. Когда я приступил к чаю, вошёл Порфирий Корнеевич — могучий старец в чёрных шёлковых шортах до колен. Всё тело его было обнажено, он был босиком. Длинные седые волосы и борода обрамляли его лицо. Он производил впечатление какого-то космического существа, напоминал лейденскую банку, заряженную энергией. Его живой проницательный взгляд, казалось, проникал в глубину, в самую сущность человека.