Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

Если отбросить отсутствующие заграждения из колючей проволоки и прочую защитную дребедень, то больше всего меня поразила трансформация лица надзирателя Кукушкина, который работает здесь плотником и консультантом со дня основания музея. Пока зона была полуразрушена, его взор выражал неуверенность: чего-то ему недоставало. Сегодня, когда всё восстановлено, он уверен в себе, ведь всё вернулось на круги своя и можно снова принимать гостей. Увидев его, я понял, что в нашем мире ничего не изменилось. Просто оказалось, что кому-то нужно было в очередной раз поменять смысл нашего представления о «добре и зле», чтобы когда-нибудь в будущем мы ни за что не догадались, что есть добро и что — зло.

Но именно здесь, в Чусовом и Перми, мне предстояла встреча с вами — людьми, что явили мне истинную Россию, с её извечной болью, открытостью, готовностью на всё «за други своя». Надежда сменилась уверенностью: я приехал к друзьям, о которых все эти разорванные границами и расстояниями годы не забывал, и которые помнили обо мне — украинском националисте, что, вопреки боли и унижению, личном и моего народа, — продолжает любить людей этой загадочной и притягательной страны — России».

Сложно что-то добавить к этим выношенным словам моего друга, нынешнего главного редактора литературного журнала «Киевская Русь», много сделавшего для того, чтобы издать шеститомное собрание сочинений своего отца — поэта крестного пути.

Голубенькая тетрадка. Она — словно небо над Чусовым, где принял мученическую кончину Василь Стус, смотрит со своей высоты на всех, живущих в этом небольшом уральском городке. В «Деле Стуса», говорят, есть ссылка на ту самую тетрадку. Значит, она — в ссылке. Значит, эту рукопись с последними лирическими откровениями нобелевского номинанта, можно и нужно найти. Может быть, найденная и переданная наследникам великого поэта, она станет рукописью воссоединения Украины с Россией?

Лев Бердников[11]

Великий Голицын

В 1721 году императору Петру Алексеевичу был присвоен титул «Великий». В истории российской это было не ново — за 35 лет до Петра так называли «царственныя большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя, ближнего боярина и наместника новгородского» князя Василия Васильевича Голицына (1643–1714).

Сподвижники и апологеты Петра тщились сделать всё, чтобы имя этого харизматического деятеля, первого министра при ненавистной царю сестре-регентше Софье Алексеевне, было предано забвению. Некоторые изображали князя бесплодным мечтателем. «Большая разница между намерениями Голицына и действительными результатами его управления делами представляется странным противоречием», — отмечал историк А. Г. Брикнер. Однако раздавались и другие голоса. Администрация Софьи с Голицыным во главе получила высокую оценку искушённой в политике Екатерины II, отметившей, что правительство это имело все способности к управлению. И уж, конечно, дорогого стоит характеристика ревностного приверженца Петра I князя Б. И. Куракина, который ещё в 1720-е годы не побоялся признать: «И всё государство пришло во время её (Софьи — Л. Б.) правления чрез семь лет в цвет великого богатства. Также умножились коммерция и всякие ремёсла, и науки почали быть восставлять латинского и греческого языку. Также и политес восстановлена была в великом шляхетстве и других придворных с манеру польского — и в экипажах, и в домовом строении, и в уборах, и в столах… А правление внутреннее государства продолжалось во всяком порядке и правосудии, и умножилось народное благо». Высоко отозвался о князе Василии и фаворит царя Ф. Лефорт в своём письме к брату.

И друзья, и враги Голицына сходились в одном: это был исключительно талантливый государственник, дипломат и реформатор. А такими, как известно, не рождаются, а становятся. И именно в раннем возрасте были заложены основы его будущих свершений. Василий родился в знатной семье и был потомком великого князя литовского Гедимина, чей род традиционно возводился к Рюрику. Уже в xv веке его предки служили московским государям, так что своей знатностью Голицыны вполне могли поспорить с самими Романовыми.

В девять лет Василий потерял отца. Стараниями матери — княгини Татьяны Ивановны, урождённой Стрешневой, — он получил прекрасное домашнее образование. Благодаря происхождению и родственным связям юный князь в пятнадцать лет попал во дворец к царю Алексею Михайловичу.

Он начал службу со скромного, но облечённого особым доверием царя чина стольника. Постепенно поднимаясь, он достиг в 1676 году боярского звания.

Во время царствования Фёдора Алексеевича Голицын стал заметным деятелем правительственного кружка, заведовал Пушкарским и Владимирским судным приказами, уже тогда выделяясь на фоне остальных бояр гуманностью, и, как говорили современники, «умом, учтивостью и великолепием». И ему, родовитому боярину, принадлежит инициатива по отмене местничества в России (12 января 1682 года): были преданы огню разрядные книги, причинявшие вред службе и сеявшие раздор между знатными семействами. Этим князь предвосхитил реформы Петра не только де юре, но и де факто, поскольку окружил себя помощниками вовсе не родовитыми, вроде Л. Неплюева, Г. Касогова, В. Змеева, Е. Украинцева — иными словами, выдвигал людей по годности, а не по «породе».

Но, пожалуй, наиболее впечатляющих успехов Голицын достиг в «книгочтении». В этом сказалась и семейная традиция, и его собственная неукротимая жажда знаний. Иностранцы называли его любителем всякого рода наук, что было редким в России. Князь радел о введении образовательной системы в стране. Показательно, что именно при его деятельном участии была открыта в Москве Славяно-греко-латинская академия — первое в России высшее учебное заведение.

Дарования князя развернулись во всю ширь в годы регентства сестры малолетнего Петра Софьи Алексеевны (1682–1689), при коей он фактически возглавил правительство России. Причём с Софьей его связывали не только служебные отношения. «И тогда ж она, царевна София Алексеевна, по своей особой инклинации и амуру, — говорит современник, — князя Василия Васильевича Голицына назначила дворовым воеводою войски командировать и учинила его первым министром и судьёю Посольского приказу, который вошёл в ту милость чрез амурные интриги. И почал быть фаворитом и первым министром и был своею персоной изрядной, и ума великого, и любим от всех».

Утверждали, что князь сошёлся с регентшей только ради своей выгоды, а вот Софья в самом деле была «страстно влюблена» в Голицына. Думается однако, что и Василием руководил не один голый расчёт. Конечно, царевна не была раскрасавицей, какой позже живописал её Вольтер. Но не была она и толстой, угрюмой, малопривлекательной бабой, коей предстаёт она на знаменитой картине И. Е. Репина. Царевна манила обаянием молодости (ей было тогда 24 года, князю — под сорок), бьющей через край жизненной энергией, острым умом, наконец, самой магией своего имени, которое придворные богословы и пииты прямо соотносили с божественной Премудростью. Итак, честолюбивый князь и властолюбивая царевна — Гедиминович Голицын и Софья Романова взошли на вершину российской власти рука об руку.

Князь Василий Васильевич Голицын Гравюра на дереве работы Паннемакера и Маттэ.

Голицын строил широкие планы социально-политических реформ, думая о преобразовании всего государственного строя России. Он мыслил о разрушении крепостного права с наделением крестьян тем количеством земли, которым они пользовались. (Не заимствовал ли он эту мысль из государственной практики Швеции?) «Подобные планы о разрешении крепостного вопроса стали возвращаться в русские государственные умы не раньше как полтора столетия спустя после Голицына», — с восхищением писал В. О. Ключевский. Несомненной заслугой князя явилась финансовая реформа страны: вместо обилия налогов, лежавших тяжким бременем на населении, был введён один, и собирался он теперь с определённого количества дворов, то есть с конкретных лиц.

С именем Голицына связано и совершенствование военной мощи державы — увеличилось число полков «нового» и «иноземного» строя, стали формироваться рейтарские, драгунские, мушкетёрские роты, которые служили по единому уставу и подчинялись одной программе. Ему приписывают постройку деревянных мостовых, а также трёх тысяч каменных домов в Москве, в том числе зданий в Кремле, великолепных палат для присутственных мест. Но наиболее впечатляющим было строительство легендарного Каменного моста о двенадцати арках через Москву-реку. Это сооружение по тому времени казалось настолько дорогим, что даже вошло в поговорку: «Дороже каменного моста».

При Голицыне развилось книгопечатание — за семь лет было издано 44 книги, что по тем временам было немало. Он был меценатом и покровителем первых русских профессиональных писателей — Симеона Полоцкого и Сильвестра Медведева (последний был в 1691 году казнён Петром i как сподвижник Софьи). Зародилась светская живопись (портреты-парсуны); нового уровня достигла иконопись; расцвело архитектурное направление, которое позднее получило название «голицынское барокко». Свою лепту внёс князь и в смягчение уголовного законодательства: были облегчены условия холопства за долги, отменён варварский обычай закапывать в землю мужеубийц, а также смертная казнь за «возмутительные слова». Они — увы! — были возобновлены при Петре.