Гугеноты - Владимир Москалев

— А ты, кажется, способен на это, Наварра? — огрызнулся Гиз.

— Еще бы, черт возьми! Игра стоит свеч, ибо наутро, едва моя чаровница покинет ложе любви, я вновь вернусь к своей вере.

— Полностью присоединяюсь к Генриху, — поддержал его Конде, — и готов заявить всем и каждому, что пообещаю все что угодно своей возлюбленной, лишь бы увидеть, как она раздевается и падает в мои объятия.

Маргарита захлопала в ладоши, с восхищением глядя на юных протестантов.

— Нечего сказать, достойные сынки своих отцов, — с ухмылкой произнес Гиз.

Оба гугенота вскочили как по команде и со сжатыми кулаками бросились на Гиза. Тот выхватил шпагу и, рыча, отступил на шаг.

— Нечего сказать, достойный сынок своего папочки, — в пику ему сказала Маргарита. — Тот поступал так же, бросаясь вооруженным с ног до головы на безоружных гугенотов в Васси.

Гиз тут же вложил шпагу в ножны и повернулся к Маргарите:

— Мой отец был благородный дворянин и никогда не совершил бы подобного поступка. В доказательство я берусь сразиться с этими двумя молокососами на кулаках.

И он встал в оборонительную позицию, готовясь дать отпор обоим своим противникам.

— Ну-ну, перестаньте сейчас же, слышите? — воскликнула Маргарита и бросилась между обидчиками, стараясь развести их руками. — Не хватало еще, чтобы вы поразбивали себе носы как обыкновенные простолюдины.

Но они продолжали наступать друг на друга, норовя ухватить один другого за грудки, и Маргарита, все еще стоя между ними, закричала в сторону карет, неподалеку от которых разбивали палатки и готовили на кострах ужин:

— Господин Крийон! Господин Крийон, подите немедленно сюда, у меня к вам есть дело.

Бойцы тут же поутихли, опустили головы и затоптались на месте, отлично зная, что Крийон может и к ним, принцам, применить меры наказания. Особенные, конечно, не такие, как к другим. Но, тем не менее, ссориться с королем по этому поводу никому не хотелось.

— В чем дело, ваше высочество? — спросил Крийон, подходя и отвешивая сдержанные поклоны всем участникам этой сцены и в особенности Маргарите.

— Господин Крийон, сможете вы утихомирить этих петухов, готовых броситься друг на друга?

И Маргарита показала глазами на герцога и обоих принцев. Крийон поглядел на них и ответил:

— Смогу, мадемуазель. Однако мне кажется, их воинственный пыл уже поутих, и они готовы забыть ссору, не так ли, господа?

— А если все же они опять кинутся в драку, какие меры воздействия вы имеете право к ним применить?

— Я буду следить за тем, чтобы эти господа во время всего путешествия постоянно находились при особе королевы-матери, не отлучаясь от нее ни на шаг. Если и это не подействует, их отправят под конвоем в Лувр, под домашний арест.

Такая перспектива явно не устраивала юношей, и они, хмуро поглядев друг на друга, разошлись в разные стороны: оба принца вернулись на свое место у костра, а Гиз отправился к мадемуазель де Рош, все еще ожидавшей его на поляне[66].

— Благодарю вас, господин Крийон, — сказала, улыбаясь, Маргарита. — Вы можете идти.

Крийон молча, поклонился и ушел, суровый и бесстрастный.

В это время вернулся Бовуа, несущий целую охапку сухих веток, которые он насобирал невесть где.

— Ну вот, — объявил он, бросая хворост на траву, — сейчас наш костер разгорится ярче, и вам станет теплее.

— А скоро ли будет готов ужин, Бовуа? — спросил Генрих Наваррский.

— Потерпите еще немного, принц, — ответил старый солдат. — Верно, вы здорово проголодались?

— Я с удовольствием съел бы сейчас дыню, одну из тех, за которыми мы лазали с сестричкой Марго. Помнишь, Маргарита?

Он намекал на то, как совсем недавно они вдвоем ползали по грядкам в поисках спелых дынь. Это было в королевских садах, расположенных вдоль городской стены слева от Бастилии.

— Помню, земля тогда была сырой, и вы перемазались как черти, — произнес Генрих Анжуйский.

— Ох, и досталось же мне в тот раз от матушки, — вспомнила Маргарита.

— На этот раз вам не придется лезть в огород, — сказал Бовуа, — вам их подадут.

— Разве на десерт у нас сегодня дыни? — обрадованно спросила принцесса.

— Совсем не интересно есть дыни, которые кто-то сорвал и кто-то нарезал, — возразил Генрих Наваррский на замечание Бовуа. — Гораздо интереснее есть плод, сорванный своими руками. Это все равно как если бы девчонку раздели и уложили в постель, а потом раздели бы и тебя. Приятнее сделать это самому.

— Верно, — согласился Конде. — А еще приятнее наблюдать, как женщина раздевается сама.

Бовуа только вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— О чем это вы тут так мило беседуете? — внезапно спросил любопытный женский голос совсем рядом.

Все встрепенулись и повскакивали со своих мест. Никто и не заметил, как к костру неслышно подошла королева-мать.

Маргарита поскребла нос ногтем, придумывая ответ, Генрих Анжуйский внезапно закашлялся, Конде, улыбаясь, изображал саму невинность, Генрих Наваррский с любопытством глядел на приветливое лицо мадам Екатерины. Он и ответил первым на ее вопрос:

— Ваше Величество, мы спорили, почему у гугенотов дыни вкуснее, чем у католиков.

— Вот оно что! А разве это так? — все еще сохраняя легкую улыбку на лице, спросила королева.

— Несомненно.

— Ну и почему же?

— А как вы думаете, Ваше Величество?

— Право, я не знаю, — пожала плечами мадам Екатерина.

— Потому что на юге дыни спеют под солнцем, а на севере под дождем, — ответил принц Наваррский.

Она внимательно посмотрела на него, отметив про себя, что улыбка сползает с лица. Несомненно, этот мальчик хорошо разбирался, что к чему, и своим ответом дал понять королеве Франции, что уже сейчас, не говоря о будущем, перед ней стоит опаснейший враг ее и ее сыновей. Это был ответ истинного сына наваррской королевы, этот человек был подлинным сыном юга, и Екатерина смутно почувствовала в нем врага, с которым будет бороться всю оставшуюся жизнь.

Глава 7

С севера на юг

На следующий день позавтракали, собрали лагерь и вновь тронулись в путь. Остановились в Сансе, где почтенные отцы города радушно приняли членов правительства, прибывших с миротворческой функцией. 17 марта снова отправились в дорогу и вскоре были в Труа. Королевский поезд уже при подъезде к городу встречали старшины из членов городской Ратуши и купеческих сообществ, а также епископ Труа в золоченом облачении, с посохом и в фиолетовой митре на голове, в окружении капелланов, пасторов и монахов. Все население города к тому времени уже собралось у городских ворот и запрудило близлежащие улицы, а на той, по которой должен был проехать королевский кортеж, из всех окон, с крыш, с деревьев выглядывали любопытные, мечтающие хотя бы один-единственный раз увидеть юного короля и членов его семейства. По случаю торжественного въезда у западных ворот города возвели две колонны со статуями Правосудия и набожности, украшенные цветами и разноцветными лентами, и триумфальную арку с Минервой[67] и святым Людовиком.

В эту ночь радушные горожане Труа пополнили свои кошельки звонкими парижскими монетами, ибо желающих переночевать в домах и на дворах, примыкающих к центру города, где располагалось здание городской Ратуши, было немало.

Утром купеческий старшина повел короля и королеву-мать по цехам и познакомил их с образцами шерстяных тканей, экспортируемых не только на внутренний, но и на внешний рынок: в Италию, Лотарингию и другие области и страны Европы. И, хотя зрелище для членов королевского семейства было явно малоинтересным, они выдержали это испытание, ибо их королевский статут предусматривал идти еще и не на такие жертвы. На прощание всем были подарены новые шерстяные плащи различных цветов, а королю Карлу преподнесли темно-зеленый охотничий костюм, обшитый золотым позументом.

Вдоволь наглядевшись на короля и разряженное в пух и прах придворное общество, народ стал понемногу расходиться, чтобы вновь собраться завтра.

Через несколько дней был дан сигнал запрягать лошадей. Процессия выехала из городских ворот в полдень и взяла направление на Лангр, оттуда на Дижон.

В Дижон прибыли уже под вечер, встретив там самый радушный прием, расположились на ночлег в домах именитых людей и на постоялых дворах. Утром следующего дня, показав себя горожанам во всем блеске, двор принял участие в турнире, организованном правителями Бургундии. Вскоре вновь собрались в путь и, миновав Шалон, правым берегом Соны направились по дороге, ведущей к Масону.

Как и предсказывал юный принц Наваррский, Жанна Д'Альбре не утерпела и, получив известие о выезде королевского двора из Парижа, выехала навстречу и нагрянула со всем своим войском как раз тогда, когда королева-мать показывала народу, собравшемуся сюда из близлежащих городов, деревень и сел, нового короля Карла IX.