Небоскребы магов - Гай Орловский

– Волоком?

Он опустил глаза.

– Нет, вежливо, под руки. Только ноги волочились. Делали вид, что тащат упившегося насмерть. Вроде бы даже переговаривались, что вот их друг снова налакался так, что руку от ноги не отличает… Это для тех на улице, кто посмотрит.

– Натренированные, – согласился я. – Эта служба у них на высоте. Отлажено.

– Либо преступники очень умелые, – заметил он.

– Либо мятежи частенько, – сказал я. – Как же без них? Скучно.

Глава 11

Ваддингтон сразу же, едва вернулись на корабль, приставил и четверых новеньких к работе, его гвардейцы тоже не сидят без дела в отличие от моих орлов, все-таки военная дисциплина – великое дело.

Видимо, следующие экипажи нужно набирать по большей части из королевских гвардейцев или хотя бы вводить их в состав экипажа. И как пример послушания и работоспособности, да и, чего греха таить, для профилактики возможных мятежей и попыток захвата корабля.

А еще на корабле оставались двое гарнцев, их застигли врасплох спящими, никак не ожидали, что под утро, когда спится особенно, кто-то да вернется.

Один успел дотянуться до меча, его сшибли и растерзали, второго, что только-только открыл глаза, крепко избили и связали.

Я рассматривал его без особого интереса, простой солдат, что он знает, потом по форме сообразил, что это из королевской гвардии, а они все-таки знают побольше простых крестьян или рыбаков, велел дать ему вина и приступил к допросу.

– Имя?.. Звание?.. Чин?.. Должность?..

Он помолчал, но вино жадно выпил, чашу осушил до дна. Пил бы и больше, но не налили, на меня поглядывает одним глазом, припухшим и в кровавых жилках, второй заплыл настолько, что даже щель между верхним и нижним веком не щель, а тоненькая черточка.

– Знаете, – сказал я, – как гуманист, я содрогаюсь при мысли, что придется прибегать к пыткам. Но как демократ, стоящий на защите интересов… э-э… демократии, я вынужден делать все, что нужно для культуры и победы гласности. Вы как насчет гласности?

Он буркнул:

– Спрашивайте.

Я сам не ожидал, что допрос продлится так долго, гвардейцы короля в самом деле не крестьяне, знают достаточно много, вельможи разговаривают в их присутствии откровенно, да и как иначе, если они на каждом шагу, неподвижные и молчаливые, как истуканы, в самом деле перестаешь замечать.

– Хорошо, – сказал я и кивнул внимательно слушающему Ваддингтону. – Налейте ему еще вина. Устройство королевства любопытное… но ничего нового. Теперь о тех небоскребах, что на той стороне города… что они собой представляют?

Судя по его лицу, такой термин слышит впервые, однако он понятен, объяснять не нужно, поморщился и сказал нехотя:

– Никто ничего не знает. Там маги. А также всякие там… ну, колдуны, чародеи… Они сами не желают жить среди людей. Но у слабых мало сил, потому и живут среди нас…

– Это уже что-то, – сказал я заинтересованно, – гуманное общество. Как к ним в народе относятся?

Он пожал плечами.

– Пользоваться пользуются, но если где корова падет, то всем понятно, колдун виноват. Тут же идут убивать и грабить. А для знатных глердов убить колдуна – это как подвиг.

– А сильные?

– Сильным люди не нужны. То ли сами творят себе еду, то ли как-то еще… Обычно уходят и поселяются либо высоко в горах, либо в лесах, а то и вовсе в пустынях… говорят, есть и такие места.

Я вспомнил те высокие башни над городом, по спине пробежал озноб, словно оттуда все еще наблюдают за мной.

– А что насчет тех, кто высоко в башнях над вашей столицей?

Он пробормотал:

– Те хуже всего.

– Опаснее?

– Да, – ответил он. – Их не достать снизу, а башню не разрушить. Либо камень там крепче, чем… камень, либо всякий, кто подойдет близко без разрешения чародея, падет мертвым.

– Ого, – сказал я.

Он потрогал разбитую скулу, поморщился.

– С такими колдунами у правителей обычно, как это сказать, вооруженный мир. Чародеи даже помогают защищать земли, если нападет враг, но все равно королям, как понимаете, глерд, такое ненавистно…

– Еще бы, – согласился я. – Какой король допустит, чтобы кто-то совсем рядом не признавал его власть?.. Тогда нам повезло.

– Что убежали ночью? – переспросил он. – Думаю, колдунам в башнях все равно. Это если бы большая армия подошла и начала жечь город, который чародею зачем-то да нужен…

Я поднялся, кивнул.

– Ладно, лечись. К сожалению, сразу тебя не убили, когда было можно, а теперь вроде бы нельзя, хотя, конечно, можно, но уже нельзя, потому что поздно.

Он снова потрогал скулу, даже сунул палец в рот и пощупал там верхние зубы.

– Благодарю, глерд. По глазам вижу, и город со всеми жителями утопите без всякой жалости, но если что-то вам нельзя, то нельзя.

Я кивнул в его сторону Ваддингтону.

– Он твой.

Тот подхватил гарнца и потащил к выходу, а когда за ними захлопнулась дверь, я повернулся к карте и застыл. Посреди каюты появился рослый и жилистый мужчина с крепким телом, но измученный настолько, словно доживает последние дни жизни: ввалившиеся глаза, под которыми многоярусные темные мешки, похожие на сети для ловли рыбы, желтая кожа лица с отвисшими брылями, запавший рот…

– Ты тоже, – проговорил он, как мне почудилось, с сочувствием, – творишь из пустоты…

Я ответил осторожненько, стараясь вообще не шевелиться:

– Да… передвигаю там… в ней…

Он спросил сиплым голосом:

– Отказаться… не можешь?

– А зачем? – спросил я наивно.

Он зябко передернул плечами.

– Ты не можешь не чувствовать ужас… И всю бессмысленность… Или как-то защитился? Но от этого нет защиты, потому что… от себя нельзя…

За его спиной возникло кресло, он сел, не глядя, а я смотрел на него со страхом и жалостью. Мощь его чудовищно велика, понимаю, но может создавать только то, что знает и понимает, а понимание у него такое же, как у любого другого в этом мире, в то время как у меня сил в миллион раз меньше, но могу творить, скажем, пистолет и патроны, потому что для меня упорядоченная пустота не совсем как бы пустота…

А самое страшное, он в полной и страшной силе ощутил иллюзорность всего, что нас окружает.

Он может мановением руки создать гору из ничего, и точно так же распылить ее, и сознание того, что все вот так вокруг создано из ничего и может рассыпаться в любой момент, наполняет безнадежной тоской и равнодушием ко всему, потому что ничего на самом деле нет, все ненастоящее, всего лишь чуть перестроенная пустота, не за что держаться, нечего ценить…

Я проговорил, с трудом преодолевая страх:

– Я знаю…

Он спросил хмуро:

– Что?

– Что все… из ничего, – ответил я. – И что это… ужасно. Я знаю.

Он спросил с вялым изумлением:

– Ты… знаешь? И… как с этим живешь?

– Если честно, – признался я, – стараюсь об этом не думать. Живу, как другие живут. Все эти темные материи, квартовые точки, бозоны… все это как бы не существует, когда о них не думаешь. Ну разве простой крестьянин может представить себе, что все мы… из пустоты?

Он содрогнулся, лицо стало бледным.

– Я знаю… что мир… пустота… но мы?

– И мы, – подтвердил я. – Но думать об этом нельзя!..

Он перехватил мой взгляд, полный сочувствия, ему в самом деле жутко, это я знаю о строении атома, и что там пустота на самом деле не пустота, что расположенные на огромных расстояниях один от другого атомы моего тела достаточно устойчивы… не знаю почему, но я верю, что для этого существуют некие фундаментальные законы, и не надо бояться, что я весь из пустоты, нужно только не стараться представить это, иначе в самом деле рехнуться просто…

Он сказал мертвым голосом:

– Ты сделал мои знания еще ужаснее… Я не должен это представлять… и не могу не… нет, нельзя, нельзя…

– Погоди! – вскрикнул я. – А как насчет…

Слабо сверкнуло, пахнуло озоном. Он исчез, я застыл с сильно колотящимся сердцем, не понимая, то ли он переместился в свою башню, то ли все-таки представил пустоту на своем месте и… для человека с нашим могучим воображением это чревато. И смертельно опасно.

Кресло исчезло моментально, без всяких эффектов, просто атомы приняли другую конфигурацию, конфигурацию окружающего воздуха…

За дверью послышался веселый голос и топот сапог, Фицрой напевает нечто фривольное, остановился у моей двери, я уже решил, что пройдет мимо, однако дверь распахнулась с треском, что и понятно: у него в одной руке большой кувшин с вином, а другой прижимает к груди две серебряные чаши.

– Есть повод выпить! – сказал он бодро.

– Это хорошо, – ответил я с облегчением. – Наливай! Пополнее.

Он хохотнул.

– Ага, и ты…

– Точно, – согласился я. – И ты пытался представить, что весь мир… пустота?.. Да ладно, шучу…