Пелопоннесская война - Дональд Каган

С другой стороны, не мы первые ввели такой порядок, а он существует искони, именно что более слабый сдерживается более сильным» (I.76.2).

Мелосцы, однако же, наотрез отказались уступать, имея на это две причины: во-первых, они полагали, что их дело правое, а поэтому боги не допустят их поражения, а во-вторых, они были уверены, что спартанцы придут к ним на помощь. Афиняне отмахнулись от угрозы спартанского вмешательства столь же легко, как они отвергли возможность вмешательства со стороны богов. О спартанцах они сказали, что «из всех тех, кого мы знаем, они совершенно откровенно признают приятное для них прекрасным, а полезное справедливым» (V.105.4), и мелосцам это не сулит ничего хорошего. Спартанцы действуют лишь тогда, когда обладают превосходством в военной мощи, и потому «невероятно, чтобы лакедемоняне переправились на ваш остров при нашем господстве на море» (V.109).

Афиняне продолжали осаду города до тех пор, пока голод, уныние и страх перед изменой в конце концов не заставили мелосцев сдаться. Афиняне проголосовали за то, чтобы перебить всех мужчин, а женщин и детей продать в рабство. Считается, что такое решение предложил или поддержал Алкивиад, но нет никаких доказательств, что Никий или кто-либо другой ему возразил. К этому времени афиняне уже полностью отказались от Перикловой политики умеренного правления, сочтя ее несостоятельной, и предпочли следовать более жесткой линии Клеона, надеясь с ее помощью предотвратить сопротивление и мятежи в будущем. Таковым могло бы быть рациональное объяснение их нового курса, но эмоции наверняка сыграли здесь ничуть не меньшую роль. Несомненно, Фукидид думал и об этом эпизоде, когда назвал войну «жестоким учителем».

НИКИЙ ПРОТИВ АЛКИВИАДА

В политическую практику афинской демократии Никий и Алкивиад привнесли утонченность и технологии, напоминающие современному читателю о политических кампаниях нашей эпохи, когда обсуждение проблем подменяется обсуждением личностей, а каждый политик старается создать себе благоприятный имидж с помощью всевозможных неординарных выходок. Столь новаторские методы, кроме прочего, требовали от каждого претендента наличия крупных сумм свободных денег. В 417 г. до н. э. Никий, эксплуатируя образ благочестивого и религиозного человека, устроил впечатляющую демонстрацию своей преданности богам. Он воспользовался церемонией освящения храма Аполлона на Делосе, чтобы превратить ее в захватывающее зрелище, придав хоровой процессии невиданное ранее великолепие, строгость и драматизм. На рассвете Никий повел группу афинян с соседнего острова Рения по мосту из лодок, которые он изготовил заранее, чтобы их хватило на перекрытие пролива между двумя островами, и украсил богатейшими коврами самых восхитительных расцветок. Зрителям на Делосе казалось, что облаченный в роскошные одеяния хор, сопровождавший процессию своим пением, шествовал прямо по воде навстречу восходящему солнцу. Далее Никий посвятил Аполлону изготовленное из бронзы пальмовое дерево, которое вскоре стало достопримечательностью, и передал во владение бога участок земли, стоивший не менее 10 000 драхм. Доходы с него должны были идти на проведение священных пиршеств, во время которых богов просили о благословениях в адрес дарителя. Плутарх замечает, что «в этих поступках многое, на первый взгляд, вызвано жаждой славы и показною щедростью» (Никий 4.1). Но на большинство афинян зрелище произвело поистине глубокое впечатление, и они полагали, что боги должны благоволить столь праведному человеку и с улыбкой взирать на город, которым он управляет. В следующем году Алкивиад ответил на это представление своим собственным. Оно выглядело совсем иначе, но от этого было не менее грандиозным. На Олимпийских играх 416 г. до н. э. он выступил с семью колесницами – больше, чем когда-либо выставлялось частным лицом, – и с тремя из них одержал победу, получив первую, вторую и четвертую награды. Без тени смущения Алкивиад рассказывал о политических мотивах, стоявших за столь вызывающей и непомерной роскошью на религиозном празднестве: его желанием, как он выразился, было продемонстрировать мощь Афин. «Эллины, видя то великолепие, с каким я выступил в Олимпии, и о могуществе нашего государства составили себе более высокое представление, чем это соответствует действительности, между тем как до того они надеялись, что государство наше истощено войною» (VI.16.2). Но непосредственной мишенью Алкивиада был афинский избиратель. Образу зрелой набожности Никия он противопоставил напор и удаль более молодого и предприимчивого поколения. Подобные экстравагантные выходки были частью продолжавшейся борьбы за политическую власть, но к этому моменту они не давали никому из соперников явного преимущества.

Как Никием, так и Алкивиадом двигала вовсе не жажда богатства, но ни тот ни другой также не мечтал и о том, чтобы оставить принятие стратегических решений на усмотрение народа. Они оба претендовали на первенство в Афинском государстве, при этом не имея того выдающегося политического дарования, признаки которого можно обнаружить в некоторых поступках таких фигур, как Кимон или Перикл. К несчастью для Афин, каждый из этих двоих, желая стать преемником олимпийца Перикла, оказался способен лишь на то, чтобы служить помехой планам соперника.

ЧАСТЬ V

КАТАСТРОФА НА СИЦИЛИИ

Сицилийская экспедиция, осуществленная афинянами в 415 г. до н. э., нередко ставилась в один ряд с попыткой британцев захватить Дарданеллы в 1915 г. и американской войной во Вьетнаме в 1960–1970-е гг. – предприятиями, о целях и осуществимости которых до сих пор ведутся споры и каждое из которых закончилось более или менее сокрушительным поражением. Итоги афинской авантюры были ужасающими: губительные потери воинов и кораблей, восстания в заморских владениях и вступление в войну против Афин могущественной Персидской империи. В совокупности все это создавало у современников впечатление, что Афинам пришел конец. Катастрофа была настолько велика, что даже Фукидид, оглядываясь на события прошлого, удивлялся тому, как Афинам удалось продержаться еще почти целое десятилетие. Подобные кампании всегда вызывают жаркие дискуссии вокруг того, почему они были начаты, почему провалились и кто в этом виноват. Сицилийский поход афинян не стал исключением.

ГЛАВА 20

РЕШЕНИЕ

(416–415 ГГ. ДО Н.Э.)

СИЦИЛИЙСКИЕ СВЯЗИ АФИН

Толчком для новой сицилийской кампании зимой 416/415 г. до н. э. послужили события, совершавшиеся не в Афинах, а на самой Сицилии. Эгеста и Леонтины – два греческих города на острове, которые в течение нескольких десятков лет были союзниками, – отправили в Афины послов с просьбой о помощи в борьбе против соседнего города Селинунта и покровительствовавших ему Сиракуз. С тех пор как на Гелойском конгрессе 424 г. до н. э. сиракузянин Гермократ представил доктрину, исключавшую вмешательство иностранных держав во внутрисицилийские дела, афиняне были особенно озабочены ситуацией на острове. Преимущества выбранной политики для сиракузян вскоре стали очевидными: избавившись от афинского присутствия, они вмешались в гражданскую войну в Леонтинах и начали борьбу за контроль над городом.

В 422 г. до н. э., обеспокоенные растущей мощью Сиракуз, афиняне послали туда Феака, сына Эрасистрата, которому предстояло оценить ситуацию на месте. Его задачей было обеспечить Леонтинам защиту, призвав афинских союзников и прочих греков Сицилии к единству перед лицом Сиракуз. И хотя Феаку удалось добиться поддержки в Южной Италии и в некоторых сицилийских городах, резкий отпор, встреченный им в Геле, перечеркнул все его усилия. Прибыв на остров всего с двумя кораблями, он прервал свою миссию после первого же отрицательного ответа. Тем не менее это свидетельство неослабевающего интереса афинян к положению дел на Сицилии могло подтолкнуть противников Сиракуз к тому, чтобы в будущем заручиться помощью Афин.

В 416–415 гг. до н. э. эгестийцы, испытывая трудности в войне с Селинунтом, за которым стояли Сиракузы, обратились к Афинам за содействием. Главный их довод звучал так: «Если изгнание леонтинцев сиракузянами останется безнаказанным и если, угнетая остальных союзников афинских, сиракузяне приобретут власть над целой Сицилией, то возникнет опасность, как бы дорийцы в силу кровного родства, а вместе с тем и как колонисты не подали существенной помощи и дорийцам, и тем, кто отправил их в колонию, и не помогли сокрушить могущество афинян» (VI.6.2). Кроме того, эгестийцы обещали возместить Афинам военные расходы и взывали к традиционным узам и взаимным обязательствам союзников, делая упор на необходимости защиты от потенциальной агрессии. Однако, по мнению Фукидида, подобные вопросы почти не занимали афинян и служили им лишь благовидным предлогом: «Истиннейшим побуждением их, – объясняет он, – было стремление подчинить своей власти весь остров» (VI.6.1).

С первого упоминания о Сицилии Фукидид подчеркивает, что неизменным желанием афинян было покорить