Годы в огне - Марк Гроссман

Кривошееву и удивляло и умиляло одновременно, как княжна рассказывала об этом, — буднично, без малейшего признака аффектации. Вере Львовне даже показалась странной эта черствость чувств. Впрочем, чем больше она знакомилась с княжной, тем меньше у нее оставалось вопросов и недоумения: Юля была, без сомнения, неординарный, удивительный человек!

Прежде всего выяснилось, что княжна два года провела в перволинейной полевой армии, то есть в огне, в качестве сестры милосердия. Она делила с солдатами их риск, их одежду, их еду. На воинский подвиг юную Урусову благословила царица, знавшая отца и мать княжны. Напутствуя девушку, Александра Федоровна надела на шею красавицы золотой крестик и высказала веру, что дочь князя вернется с войны живая и здоровая, в ореоле славы.

Через год сражений на «русской Жанне» женился генерал Борисов, еще довольно молодой, сорокалетний командир дивизии. Однако генерал вскоре погиб, а юная вдова, отклонив попытки отправить ее в тыл, продолжала выполнять патриотический долг.

В последней четверти семнадцатого года корпус, в котором служила княжна, оставил позиции и отправился в бурлившую революциями Россию. Именно тогда Урусова узнала о гибели своих родителей и в конце восемнадцатого года поспешила в войска Колчака — мстить за отца и мать.

Вера Львовна с восторгом слушала скупые рассказы Юлии Борисовны, ахала и качала головой. «Какой ужас! Какой ужас!» — повторяла она всякий раз. Однако жажду мести Кривошеева не одобрила: не дело молодой женщины лезть в братоубийственную войну, размахивать шашкой и спать вповалку с мужичьем. Упаси бог! «Впрочем, — добавляла госпожа Кривошеева, — это ваше дело, княжна».

В оговоренный срок Урусова отправилась в штаб на Скобелевской. Еще только выйдя из дома с амурами, увидела на близкой скамеечке какого-то дядю в холодном демисезонном пальто. Человек этот кутался в высокий воротник и шарф, и по всему было видно: он здесь давно и насквозь промерз. Увидев княжну, ангел-охранник потянулся, похрустел костями, вскочил и поплелся за ней.

«Меня караулят…» — подумала княжна без всякого раздражения и даже, пожалуй, с похвалой представила себе воинственную физиономию штабс-капитана Крепса.

Вблизи штаба соглядатай отстал от княжны. Она посмотрела на главный вход и не без удовольствия заметила поручика Вельчинского. Офицер тоже увидел княжну, поспешил ей навстречу и, разглядев вблизи, воскликнул:

— Ах, вам идет! Но как удалось?

— Что «удалось»? — улыбнулась княжна.

— Экипироваться. Вы ведь впервые в Челябе?

— Свет не без добрых людей. У меня был визит к госпоже Кривошеевой. Она оказалась весьма приятная и цивилизованная девушка.

— Кривошеева? Кто это?

— Сестра местного негоцианта. Он — тоже располагающий к себе человек. Покойный князь имел некогда общие интересы с Львом Львовичем Кривошеевым, и мой поход, как видите, удался.

— Да… да… теперь я вспоминаю эту фамилию. Ну а жилье?

— Во дворе Кривошеевых почти пустует флигель. Одну из комнаток занимают старик сторож и некий молодой человек. Другая теперь — моя.

— Я очень рад за вас, милая княжна… очень…

— Гм… «милая»… Вы поспешны, как сотник в прифронтовом местечке. Там это еще можно понять. И, кроме того, мне показалось, что вы не вполне свободны, Николай Николаевич.

Вельчинский смутился.

— Право, с вами нелегко толковать. И сравнения… э… я бы сказал — странные…

— Вы имеете в виду сравнения с фронтом? Здесь мало странного. Я была на позициях мировой войны. Два года.

— Вы? — оторопел Вельчинский. — Я не могу поверить в это! Вам так мало лет.

— Мне двадцать. Это мало в единственном случае: если человек — кретин.

— Простите меня… я совсем не имел в виду… возьмите вот это…

В совершенном замешательстве он протянул ей пропуск, заготовленный в штабе, и направился вслед за княжной к дверям.

Урусова показала бумажку с печатью часовому, и они двинулись по коридору.

Молодые люди подошли уже к отделению, когда поручик попросил спутницу остановиться.

— Павел Прокопьевич вернулся, — сообщил он шепотом, — видел справку и медальон. Я молю бога, чтобы вас зачислили в отделение. Хотя у нас совсем не веселая служба, княжна. Я обязан это сказать.

— Веселая служба, Вельчинский, в цирке. И то — на первый взгляд.

Поручик вопросительно взглянул на женщину.

— Я многое повидала и знаю, куда иду.

Офицер, не найдя, что ответить, открыл дверь, обитую шинельным сукном, пропустил женщину и вошел сам.

Верочка бросила на вошедших отчужденный взгляд, сказала Вельчинскому, что он свободен, а посетительницу провела не в кабинет Гримилова, как полагала Юлия Борисовна, а снова к Крепсу.

— Заходите, — бесцветным голосом вымолвил штабс-капитан, продолжая сидеть. — Павел Прокопьевич просил извиниться: немного задержится. Приказано занять вас чем-нибудь.

Придвинул к себе папку, полистал, предложил внезапно:

— Садитесь в уголок, поскучайте. У меня — масса дел.

Он куда-то позвонил, велел привести к нему арестованного Черемянина, и пока того доставляли в отделение, снова занялся папкой, готовясь к допросу.

Подследственный был по виду пожилой рабочий, однако Юлия Борисовна не стала бы утверждать, что верно определила его возраст: лицо темнело кровоподтеками и ссадинами, а разбитые губы припухли.

— Ну-с, голубчик? — спросил Крепс. — Вспомнили имена сообщников или станете упираться?

Он усмехнулся:

— Все лисы в конце концов встречаются у скорняка, не так ли?

Поглядел на истерзанного арестанта взглядом безразличия и злобы, стал закипать:

— Итак? Имена?

— Я не знаю имен, — угрюмо отозвался Черемянин, — зря меня мордуете, капитан. Мало прока.

— Гм-м… Но позволь знать мне — прок или не прок.

Постучал ребром ладони о стол, сказал глухо:

— Ты — мой враг, и я поступаю с тобой, как с врагом. Попади я в ваши руки…

— Мы не стали бы пачкать своих рук, господин штабс-капитан.

— Вон что! Как прикажешь понимать?

— Как хотите.

Желваки на физиономии Крепса закаменели. Однако он, вероятно, помнил, что рядом княжна Урусова. Пытаясь сдержать себя, ухмыльнулся.

— Не надувайся — лопнешь.

Черемянин в упор глядел на контрразведчика, и Крепсу казалось: он хохочет разбитым ртом.

Внезапно штабс-капитан побелел, на лбу у него задергалась синяя жила, и он закричал, раздражаясь и взвинчивая себя:

— Говори, хамово отродье!

— Я уже сообщил все, что знал. Это была касса взаимопомощи стрелочников. Не более того.

— Это был тайный сброд большевиков. Под крышей кассы работало пятьсот красных.

— Вот видите, вы знаете больше меня. Какой же смысл в допросах?

Крепс молчал, и глаза его налились кровью.

Юлии Борисовне почему-то казалось, что офицер специально и заранее придумал всю эту сцену, дабы княжна сразу увидела грязь их работы и тотчас простилась с мыслью здесь служить. Впрочем, возможно, Урусова ошибалась, и Крепс действительно занимался своими будничными делами, не обращая внимания на пришлую девчонку.

— Что можешь сказать о Семене Зачепе и Иосифе Яросе? — наконец нарушил паузу Крепс.

— Я уже говорил: это члены кассы взаимопомощи стрелочников.

Штабс-капитан облизал сухие губы, погрыз кончики своих воинственных усов.

— Я отдаю должное твоей выдержке и мужеству, Черемянин. Но оцени и мою настойчивость: я выбью истину. Любым путем. Запомни это.

— Бить умеете. Отдаю должное.

Крепс снова побледнел.

— Тогда можешь еще раз убедиться в этом.

Он крикнул в сторону приемной:

— Поручик! Уведите красного и вразумите его!

Вошедший в кабинет Вельчинский умоляюще посмотрел на Крепса. Этот взгляд без труда можно было прочесть. Он звучал приблизительно так: «Зачем же при княжне… что же ты со мной делаешь, скотина!..»

— Поторопитесь, поручик! — отчетливо услышав его немую речь, прикрикнул штабс-капитан. — И запомните, это не тот случай, когда стрелочники, согласно поговорке, ни при чем.

Он подождал, когда Черемянин и побагровевший Вельчинский ушли, откинулся на спинку стула и с вызовом сообщил княжне:

— Это наша работа, мадам.

— Я так и представляла себе. Однако кулак…

— Гм… да… конечно… благодарю вас. В следующий раз я буду толковать с красными в галстуке и белой сорочке. Я стану задавать вопросы, то-ва-ри-щи будут молчать, и мы разойдемся большими друзьями. Затем они поймают меня, вас и прочую «белую сволочь», натянут наши шкуры на барабаны и примутся стучать революцьённый марш. Не правда ли, занятно?

— Как поступят красные — еще неведомо. А как поступаете вы — я вижу.

Крепс усмехнулся.

— Я в полном замешательстве, княжна.