Годы в огне - Марк Гроссман

— Поручик Вельчинский. К вашим услугам.

Увидев, что штабист несколько растерян, даже озадачен, барышня мягко улыбнулась.

— Я понимаю, господин офицер. В наш век, впрочем, случается и не такое…

И Вельчинский уразумел: она имела в виду свою одежду и свой, не соответствующий этой одежде, язык.

— Мне надо попасть к начальнику контрразведки господину Гримилову, — продолжала она. — Рёкондюизэ́-муа силь ву пле, a…[35]

— Зачем к нему? — пытался еще сурово посмотреть на незнакомку Вельчинский и понял: у него едва ли выйдет что-нибудь путное из показной строгости.

— Я об этом скажу самому Павлу Прокопьевичу, — отозвалась странная барышня. — А вас прошу выполнить мою просьбу. Жё ву рёмэрси́ дава́нс…[36]

— Па дё куа́…[37] — растерянно пробормотал Вельчинский. — Гм… Да… Вот именно. Дело в том, что… э… Павла Прокопьевича нет в Челябинске. Господин капитан в служебной поездке.

Он несколько мгновений шевелил беззвучно ртом, и на его верхней губе, совершенно как у мальчишки, выступил пот.

— Одну минуту, — встрепенулся поручик. — Благоволите подождать. Я позвоню по внутренней связи. Как доложить о вас?

— Я пыталась назваться, однако же… Княжна Юлия Борисовна Урусова.

Вельчинский скрылся в подъезде, вскоре появился снова, пролепетал, подходя к женщине, пожимая плечами и неопределенно покачивая головой:

— Господина Гримилова, как я уже сказал, нет на месте. Вас примет его заместитель, штабс-капитан Крепс. Прошу…

Княжна не очень быстро двинулась вслед за офицером. Было отчетливо видно, что одежда и особенно обувь стесняют барышню и она чувствует себя не в своей тарелке.

— Со мной! — сурово кинул Вельчинский, проходя с княжной мимо часового. — К штабс-капитану Крепсу.

Они прошли гулким коридором, спустились по асфальтовым ступеням, и поручик наконец открыл дверь, обитую тонким серым сукном, что показалось весьма странным княжне. Однако она ничего не сказала.

Верочка взглянула на девицу, приведенную Вельчинским, заметила на лице поручика явный румянец волнения и капризно скривила губы.

Вельчинский совершенно открыто ухаживал за секретаршей Гримилова, все за глаза называли их, поручика и девушку, «жених и невеста» — и вот что-то вдруг изменилось, и госпожа Крымова явно ощутила это.

Вельчинский сделал вид, что не заметил тревожного взгляда Верочки, и провел княжну к Крепсу, в кабинет, огромный, как ипподром.

— Снимайте шубейку и садитесь, — предложил штабс-капитан гостье и весьма недвусмысленно посмотрел на поручика.

Молодой офицер косился куда-то в окно и продолжал оставаться в комнате.

Крепс постучал ребром ладони о крышку стола, проворчал с досадой:

— Я не задерживаю вас, Николай Николаевич. Поскучайте по соседству.

Поручик помялся, подчеркнуто щелкнул каблуками и вышел в приемную.

— Ну-с? — повернулся Крепс к Урусовой. — Вас кто-нибудь прислал к нам или вы явились сами, княжна?

Урусова, не отвечая, совершенно явно разглядывала Крепса. Перед ней сидел мрачный усталый человек, физически очень сильный, это было заметно даже на взгляд. Его можно было бы считать красивым, если бы не кирпичное лицо и совершенно монгольские скулы, выбритые до зеркального блеска. Острые фельдфебельские усы торчали воинственно вверх, как на каждом втором лице в немецкой армии, включая физиономию фельдмаршала Боша.

Крепс, в свою очередь, без всякого стеснения разглядывал барышню, отважившуюся прийти в контрразведку, которой опасался не только неприятель, но и свои.

В девчонке, без всякого сомнения, текла дворянская кровь. Небольшая, словно выточенная из слоновой кости, фигура была увенчана приметной, даже, пожалуй, диковинной головой. Синие, глубоко посаженные глаза, сияли под черными полукружьями бровей, темная толстая коса опускалась ниже пояса; в маленьких ушах замечались отверстия для серег, которых там теперь не было. Ситцевое платьишко отчетливо облегало грудь.

— Итак, кто вас прислал, княжна? — повторил вопрос Крепс.

— Никто.

— То есть?

— Я пришла сама, господин офицер.

Штабс-капитан снова постучал ладонью о стол и нахмурился.

— Я хотел бы посмотреть ваши документы, мадам.

— У меня их нет.

— Вот как! Отчего же?

— Князь Борис Иванович Урусов и Анна Петровна, его жена и моя мама, погибли в семнадцатом. Их убили большевики или анархисты, не умею сказать точно…

Крепс склонил голову, на которой росли короткие, жесткие волосы, вздохнул.

— Примите мое соболезнование, княжна. Теперь вся Россия что-нибудь теряет. Да… Вот именно… Но я слушаю.

— Я в ту пору была в гостях у графини Соколовой. Соседнее имение. Это меня спасло. Ее дом красные не тронули.

— Да… да… продолжайте. Я весь внимание.

Княжна видела, что контрразведчик не верит ни одному ее слову, и внезапно сказала:

— Не смотрите на меня, пожалуйста.

— Извольте.

Увидев, что офицер отвернулся, гостья пошарила за лифом, достала тряпичный узелок, развязала его, сказала с облегчением:

— Всё на месте. Можете повернуться, господин штабс-капитан.

Передала медальон и бумажку офицеру, и тот вслух прочитал справку, удостоверяющую, что «гр. Юлия Урусова находилась на излечении в госпитале по причине пневмонии с двадцатого января по седьмое марта сего 1919-го года…»

— М-да… вот именно… Это — совсем другое дело… — пробормотал штабс-капитан и внезапно полюбопытствовал: — Вы говорили — «княжна», а тут написано «гр.», выходит, «графиня»? Как же так?

Урусова пожала плечами.

— «Гр.» не «графиня», а «гражданка», господин штабс-капитан. Я лечилась в красном госпитале.

— Ах, вон что! — весело покачал головой Крепс, будто ему сообщили нежданное, но, тем не менее, весьма приятное известие. — А я-то, представьте, решил, что «гр.» это «графиня». Извините великодушно.

И княжна снова поняла, что ей не верят. Однако она вполне знала, судя по ее самочувствию, что здесь и должны никому не верить и не полагаться ни на чье слово.

— А это что же такое? Ах, какая прелесть! — бормотал между тем Крепс, открывая медальон, украшенный мелкими бриллиантами и содержащий портреты двух людей. — Надо думать, ваши родители, княжна?

— Да.

— Погибли?

— Да.

— Оба?

— Да. Я уже говорила.

— А вы немногословны, Юлия Борисовна. Вот именно… немногословны. Все-таки папа́ и мама́.

— Два года назад, — уточнила Урусова. — Они погибли в семнадцатом. Я сама не раз дышала на ладан.

— Гм… да… конечно… — вздохнул контрразведчик. — Это было совершенно тяжкое время. Да-с, тяжкое…

И добавил, не меняя выражения лица:

— Ду гля́убст цу ши́бен унд ду вирст гешо́бен[38].

Княжна вспыхнула, на ее лице появилось неудовольствие, и она сказала:

— Я знаю французский, немецкий, английский, итальянский языки, латынь. И, разумеется, поняла эту цитату из «Фауста». Ну, что ж, все верно: дэн зак шлегт ман, дэн э́зель мейнт ман, — бьют по мешку, а имеют в виду осла.

Крепс взглянул на Урусову со всем добродушием, на какое был способен. Однако сказал, пожимая плечами:

— В России — гражданская война. Если мы не порвем большевикам глотку, они порвут нам. Я обязан проверить каждое ваше слово.

— Вероятно.

Крепс побарабанил ребром ладони по столу, спросил:

— Вы знаете Павла Прокопьевича?

— Нет.

— Отчего же вы просились к нему?

— Возможно, он помнит меня.

— Вон что… да… случается… И что же вы хотели ему сказать?

— Вы чрезмерно любопытны, господин штабс-капитан…

Офицер перебил раздраженно:

— Я должен знать, с кем говорю и зачем вы здесь. Начальник отделения вернется лишь через неделю.

— Хочу устроиться на работу.

— Но почему все-таки к нам?

— Я этого не говорила. Просто мне нужна работа, чтобы не умереть с голоду.

Она помолчала.

— Господин Гримилов-Новицкий знал моих покойных родителей. Отец и Павел Прокопьевич служили вместе в полку. И еще — их имения были по соседству.

— М-да… вот как… Это существенно меняет дело. Это серьезные сведения.

Офицер взглянул на княжну исподлобья.

— Вы давно в Челябинске?

— Я добралась сегодня.

— Выходит, негде жить? Или есть связи?

— Нет, жить негде. Но устроюсь сама.

— Гм… да… пожалуйста. И приходите через недельку. Медальон и справку оставьте. Верну.

Крепс нажал кнопку звонка, и в кабинет вошла Верочка. Из-за ее спины выглядывал Вельчинский. Штабс-капитан нахмурился, пробормотал:

— Пригласите ко мне Николая Николаевича.

Верочка Крымова отозвалась с плохо скрытым раздражением:

— Его не надо приглашать. Он рядом.