Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Да уж… - покачала головой дочь. Мать даже расчувствовалась и потянулась к ней, чтоб чмокнуть в щеку жирными губами:

- Ты уж прости старую мать, что иногда называю тебя потаскухой… - Илва поджала обиженно тонкие губы. – Не со зла… Чтоб я без тебя делала… Знаю, все ради матери страдала… Зато сын у тебя замечательный, радость нам всем…

- Отец был хороший… - Задумчиво отозвалась дочь.

- Ты все о пасторе том? Да, плюнь! – Мать махнула рукой и сама потянулась к кувшину, налила и себе и дочери.

- Поженились бы… - Мечтательно произнесла Илва. – Им только-только обет безбрачия отменили…

- Ну и что? – Блеснула глазами мать. – А меня на кого бы ты оставила? На этого пропойцу и бездельника Калле? Чтоб твоя родная мать знала одну лишь нищету? Посмотри, - она развела руками, - все тобой заработано, дом, хозяйство какое-никакое… И не важно как! А что матросов ублажала, то плюнь, пусть, кто другой попробует сказать, что ты шлюха, глаза выцарапаю! И на пастора того плюнь! Ты хорошо с него взяла! Две лодки купили… полгода жили припеваючи…

- Что с этих лодок… вон, сгнили уже в сарае… Два наших бездельника, так и не стали заправскими рыбаками… - Илве выглядела опечалено. Всегда холодные голубые глаза ее чуть затуманились. – А теперь живу вот с этим…

- Зато Олле к Андерсу лучше отца родного. – Мать не унималась. – А пастор твой учением бы его замучил, да строгостями всякими.

- А он и тянется к знаниям… Даже преподобный Хемминг хвалил… А Олле… - Махнула рукой. – Как теленок глупый, ко всем добрый… а как муж…

- Для другого у тебя Йоран есть и… помимо его! Ты хоть и замужняя, да свободная. А с пастором сидела бы дома, во все черное одетая, дальше двора да церкви и ни шагу! А с нашими дураками, куда хочешь иди! Никто слово не скажет.

- Пастор добрый был… заботливый… совсем не жадный… и как мужчина тоже… - тихо промолвила Илва. Локти острые на стол выставила, голову подперла, в окошко мечтательно уставилась. – Ни с кем так хорошо не было…

- Плюнь, я сказала! Зато мать всегда с тобой! Ты ж долго его пасла, я помню… Он все выделывался: «Обет безбрачия…» - Передразнила неизвестного пастора. – А ты кающуюся Магдалину хорошо изображала… Он уши-то и развесил… А когда попам жениться разрешили, ты из-под венца и сбежала, оставив его с носом… Ха-ха-ха… - затрясла квадратным подбородком. – Жаль маловато с него взяла, можно было и больше… серебришко там разное…

- Побойся Бога, мать! – Илва строго посмотрела на старуху. – Больше брать грех был!

- Что ты меня Богом попрекаешь? – Огрызнулась старуха. – Господь на нашей стороне! Видишь сама, то пастора послал нам, то теперь девку эту! Мало мы страдали в этой жизни? А пастор твой хорош… Из-за него тебе потом не вернуться было обратно к морячкам своим развеселым. Обрюхатил тебя, попользовался, за то и заплатил. Как все платили…

- Да не о том я… Ладно, мать, давай выпьем! – Илва подняла кружку, рукой глаза потерла, чокнулись, выпили. – Даст Бог разбогатеем! Это хорошо ты с ней, придумала… - Дочь раскраснелась, отчего еще заметнее стали ее прыщи на лице, нос заострился, взгляд стал привычно жестким. – А пастор… и правда, как все… пользовался – плати!

- А то, дочка! Черт с ним! – Усмехнулась старуха. – Суд начался, вон весь народ в церковь пошел, со дня на день, девку сожгут, мальчишку в приют, нам все достанется. В Стокгольм переедем, у братца покойного в столице домик наверняка имеется… Судя по тому, как она одета, богатство там немалое… Кавалера тебе сыщем, жениха… может из благородных кого… Олле пинком под зад вместе с моим Калле… сдался он мне… так, за скотом ухаживать, яму поганую вычистить, да рыбы иногда наловить… эх, и заживем с тобой... Как она сказала? Госпожа? Ха-ха-ха… так и будет! Госпожами станем! В шелка да бархаты оденемся, золотом, да камнями разукрасимся, карету заведем, во дворец ездить будем… - Размечталась старуха, рот открыла, слюна тонной струйкой потекла. – Ты ж у меня красавица! – Илва улыбнулась уголком плотно сжатых тонких губ. – Может и мне старичка какого богатенького сыщем… Андерса к рыцарству возьмут, иль в университеты… Заживем, дочка… Плюнь на всё!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Плюнула, мать! – Засмеялись обе.

Ночью, на церковном кладбище Моры, кто-то копошился. Четыре неясные тени в свете луны копали землю, потом извлекли продолговатый ящик-гроб, чертыхаясь и сгибаясь под его тяжестью, дотащили до края кладбища, где стояла повозка, запряженная парой волов, скинули свой груз на нее, запрыгнули сами и удалились…

Глава 9. Инквизиция по-лютерански.

Все осложнилось. Труп Нильссона исчез бесследно. Отец Мартин стоял у разрытой пустой могилы и пытался предугадать следующий ход Хемминга и францисканца. В том, что это дело их рук, он даже не сомневался. Преподобный из Моры терся тут же с боку, всплескивал руками и все повторял:

- Кощунство! Какое кощунство! Не иначе происки сатаны! Это колдовские силы, это дьявольские чары!

Францисканец молча кивнул своей бычьей головой.

- Четверо! – произнес отец Мартин внимательно разглядывая еще мокрую от росы, распушенную землю.

- Что? – Не понял священник.

- Я говорю, четверо было дьяволов! И с лопатами! Вот их следы, а вот еще… – отец Матрин показал путь, по которому гроб с телом Нильссона покинул кладбище. Дойдя до ограды, он выглянул на дорогу. – А тут повозка стояла, парой волов запряженная… Все дьяволы о двух ногах, а волы о четырех, повозка тоже с четырьмя колесами. Я думаю, что охотой на ведьм мы здесь не ограничимся! – Доминиканец зло посмотрел на подошедшего поближе Хемминга. – Будем заодно искать и похитителей трупа. Не иначе в сатанинских целях они это сделали.

Отец Герман между тем пошел прочь с кладбища в сторону церкви. Это не укрылось от внимания доминиканца.

- Брат мой, - окликнул он францисканца, - далеко ли собрались?

- Экзорцизм! – Бросил тот, не оборачиваясь.

- Ах, да! И я совсем забыл! – Заторопился Хемминг. – Вы не пойдете, отец Мартин.

- Чуть позже! - Ответил доминиканец. Нужно было срочно сосредоточиться и продумать каждый дальнейший ход. Игра становилась все более и более опасной. Теперь Уллу могли обвинить в том, что пользуясь некими чарами, она извлекла труп из могилы и просто, допустим, сожгла.

- Гилберт! – Доминиканец повернулся к своему молодому спутнику. Тот пребывал в полном расстройстве, не понимая, как такое могло произойти, и что теперь угрожает дорогой его сердцу девушке. – Найди срочно Томаса, пусть возьмет своих парней, и обойдите с ними здешние кабаки. Чувствую, что тот, кто сделал это, получил щедрое вознаграждение и не преминет воспользоваться этим. Расспросите кабатчиков, кто из посетителей гуляет с сегодняшнего утра. Правда, шанс не велик, что они уже вернулись обратно, а не увезли труп куда-то далеко, но не использовать его нельзя.

- А вы, отец Мартин? – Спросил взволнованный Гилберт уже готовый сорваться с места.

- Обо мне не беспокойся, я загляну кое к кому в гости и сразу вернусь в церковь. – Сказать Гилберту о том, что два других судьи могут начать допрос с пристрастием Уллы, он не решился. Он не решился даже для себя произнести это слово – «пытка». Они расстались. Гилберт со всех ног помчался разыскивать англичан, а доминиканец направился на двор знакомой семейки.

Ворота были распахнуты, да и не мудрено, одна половина давно слетела с петель и стояла на земле прислоненная к стене дома. Двор представлял из себя ряд построек, соединенных друг с другом, часть из которых пребывала в крайне плачевном состоянии. Нижние венцы бревен, хоть и были приподняты кое-где над землей, не убереглись от гниения, оттого сами постройки перекосило. Общий вид создавал впечатление убогости, если не сказать нищеты. По полуразрушенной дымовой трубе со свернутым флюгером доминиканец определил постройку, которая являлась жильем для этой семейки.

И действительно, дверь сильно скрипнула, распахнулась и на двор вышла худощавая женщина лет сорока-сорока пяти.