Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ну вот! – Удовлетворенно произнес монах и выудил на свет Божий какие-то бумаги. – У этих ротозеев не хватило ума на то, чтобы проверить, нет ли фальшивой стенку у сундука. Их больше занимали вещи, деньги и статуэтки с мужскими органами. Надеюсь, это, – он потряс перед Гилбертом пачкой бумаг, - прольет свет на многое…

Отец Мартин уселся тут же на край ларя и стал разбирать найденные документы:

- Так… свидетельство о крещении девицы Уллы по лютеранскому обряду… свидетельство о браке между купцом Свеном Нильссоном и девицей Уллой, выданное священником Веттерманом церкви Святого Петра в Новогороде, … декабря 1525 года, свидетельство о крещении… в той же церкви… тем же священником… Бернта Нильссона… октября 1526 года… завещание купца… дом… лавки… суда… деньги… похоронить в Море… июнь 1531 года, нотариус… Стокгольм… Ну и где колдовство, Гилберт? – монах поднял глаза на молодого человека. Тот пожал плечами:

- Я вовсе ничего не понимаю…

- А я тебе разъясню. Мне бы глянуть только на сестру этого Нильссона покойного, да прочую его родню. Для собственного успокоения, хотя я почти уже уверен в том, что мы имеем дело с обычной мерзкой клеветой, сын мой. Однако, Гилберт, я думаю, нам пора возвращаться, чтобы успеть к допросу этой Уллы Нильссон. – Монах протянул руку молодому человеку и тот помог ему подняться. – Стар я стал… для таких дел и поездок… устаю быстро, сын мой…

- Вы думаете, что суд будет скорым, отец Мартин?

- Да, сын мой. Канонами инквизиции предписывается сокращенное судопроизводство, лишенное излишних формальностей. Поэтому, чтоб оправдать невинную жертву времени всегда очень мало. Когда приступают к пыткам, уже может быть слишком поздно, и под воздействием нечеловеческой боли, подозреваемый сознается во всем. А это означает лишь одно – смерть! Возвращаемся в зал!

Судя по реакции зрителей представление с несчастной Гуниллой подходило к концу. Кто-то был поражен происходившим, и, опустив вниз глаза, читал молитвы, а кто-то гоготал и показывал пальцем на несчастную, скрючившуюся на полу Гуниллу, над которой металась коричневая ряса отца Германа, кружащегося в религиозном экстазе и выкрикивавшего слова молитвы очищающей от бесов.

Доминиканец вместе с Гилбертом прошли и сели на свои места. Отец Герман тоже завершил свои пляски и вернулся за стол.

- Что скажете о пытках, отец Герман? – Обратился к нему преподобный Хемминг.

- Я бы хотел повторить экзорцизм в другом помещении, без скопления людей, имея при себе лишь необходимое – святую воду и соль. – Важно ответил францисканец, видимо считавший себя опытным экзорцистом. – До того, как решить ее участь и прибегнуть к пыткам, нужно сначала полностью изгнать сидящих в ней бесов, потому что они не дадут нам желаемого результата. То количество представителей сатаны, что просто кишат в теле этой несчастной, сделают ее нечувствительной к любой боли, и мы не будем иметь ее признания, позволяющего отправить ее в очистительный огонь.

- А вы, отец Мартин? – Хемминг повернулся к доминиканцу.

- Я согласен с отцом Германом и его желанием еще раз подвергнуть Гуниллу экзорцизму. Пока он будет заниматься этим благочестивым занятием, я бы хотел посетить тех детей, что пострадали от обвиняемой. Думаю, что завтрашний день мы этому и посвятим. – Взгляд настоятеля монастыря встретился с горящим взором францисканца. Отец Мартин спокойно выдержал языки пламени, извергающийся из глаз монаха, мало того, под его воздействием они стали тускнеть и превращаться в угольки, пока совсем не погасли и не покрылись синеватой дымкой. Францисканец отвернулся.

- Вызываем вторую ведьму? – Спросил Хемминг.

- Обвиняемую! – Поправил его доминиканец.

Преподобный кивнул и подал знак стражникам. В зал, также спиной вперед, но лицом к зрителям, ввели Уллу. Ее черное платье было местами порвано и испачкано теми цепями, что опутали ее в день заключения под стражу. В зале оживились, после уродливой горбуньи, пред ними предстала очаровательная девушка. Многие открыли рты, кто-то даже присвистнул, по скамьям прошелестел шепот изумления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Любаву-Уллу вывели перед святым трибуналом и развернули лицом к судьям. Ее руки были крепко связаны за спиной, от чего она казалась еще стройнее. Светлые волосы слегка спутались и рассыпались по плечам. Лицо исхудало, было немного испачкано, темные круги вокруг глаз выдавали бессонные ночи, проведенные в камере, но это ничуть не умаляло ее красоты. Она внимательно смотрели на судей, и лишь тень беспокойства выдавала ее напряжение.

Отец Мартин почувствовал, как напрягся сидящий рядом с ним Гилберт, как не может он отвести глаз от прекрасной пленницы.

- Боже! – думал молодой человек, - Какая красота! – И наверно, впервые в своей жизни он почувствовал незнакомое доселе чувство. Ему вдруг стало не хватать воздуха, несмотря на то, что по церкви свободно гулял теплый летний ветер, врываясь сквозь разбитые витражи окон.

- Кто ты? Назовись! – начал допрос Хемминг.

- Улла Нильссон. – тихим голосом ответила девушка.

- Сколько тебе лет и откуда ты родом?

- Мне двадцать один город и я родилась в городе Тверь.

- Что такое Тверь? – переспросил Хемминг у монахов. Францисканец промолчал, ничего не ответив, его лицо опять превратилось в маску, только сузившиеся глаза впились в девушку. Он словно пытался проникнуть своим взглядом в нее, определить сразу сколько и каких демонов находится в этом прекрасном теле. Его губы исказила едва заметная усмешка. Возможно, фанатичный борец с ересью и ведьмами уже представлял ее в руках палачей.

- Это же Русь! Она русская… - Гильберт шепнул на ухо отцу Мартину. – Боже! Отец Мартин, сделайте что-нибудь, она же русская… и такая красивая…

- Подожди чуть-чуть… - Тихо отозвался доминиканец, встревоженный не меньше своего воспитанника. – Тверь – это город в Московии. – вслух он пояснил судьям.

- Она еретичка! – вдруг раздался тонкий голос францисканца. Он выкинул вперед руку и ткнул в нее указательным пальцем. – Еретичка! – Глаза его вспыхнули зловещим огнем.

- С чего вы взяли? – Спокойно задал вопрос отец Мартин, положив руку на колено своего молодого спутника, который явно нервничал и мог сделать что-то не нужное.

- Все московиты еретики! – Фальцетом выкрикнул отец Герман.

- Так считали только приверженцы Рима! Да и то, предпочитали называть их схизматами, то есть, признавая за ними приверженность христианству, однако несколько отклонившемуся от догматов католицизма. И схизма никогда не была основанием обвинения в ереси. Скорее мы с вами по мнению папской курии являемся еретиками, прошу не забывать об этом! – парировал доминиканец. – Насколько я знаю, достопочтенный Мартин Лютер относится терпимо к их вероисповеданию и считает союзниками в борьбе с католической церковью. Тем более, что в Московии также благосклонно относятся к нам, приверженцам Аугсбургского вероиповедания. – Насчет Мартина Лютера отец Мартин, конечно, выдумал, но это произвело должное впечатление на судей. Не давая им опомниться, он продолжил:

- Но она не имеет даже малейшего отношения к схизматикам. Вот свидетельство, - он вытащил одну из бумаг, найденных в сундуке, - подписанное преподобным Иоганном Веттерманом, о крещении ее по нашему обряду в церкви Святого Апостола Петра в Новгороде на Немецком дворе пять лет назад. Поэтому, достопочтимые братья, вопрос о ее отношении к ереси, я думаю исчерпан.

Отец Мартин внимательно проследил, что все, сказанное им, было тщательно записано секретарем Йораном, и лишь после этого передал ему предъявленную бумагу для приобщения к материалам дела. Отец Герман насупился, но все также буравил девушку своими горящими исподлобья глазами.

- Вы, братья, - продолжил отец Мартин, - не посмотрели, как следует вещи обвиняемой, а напрасно… Вот свидетельство о браке с купцом Свеном Нильссоном, - он достал очередной документ, - выданное тем же священником… Имеется также подтверждение крещения их сына Бернта…

- Но он абсолютно не похож на усопшего! – Пытался возразить Хемминг, чувствуя, что обвинение начинает рассыпаться.