Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

В повозку зашвырнули крепко связанного Хемминга. Преподобный выглядел ужасно. От былой самоуверенности не осталось и следа. Он был растоптан неожиданным поворотом судьбы. Однако, Улла узнала в нем одного из своих мучителей, и ее глаза стали медленно расширяться от ужаса.

- Не бойся! – Опять по-русски сказал ей Гилберт, перехвативший ее взгляд. – Ему вырвали зубы, он уже не кусается.

И столько было уверенности в его голосе, что Улла успокоилась и, прикрыв глаза, погрузилась в сладкую дрему.

В повозку забрался тот самый монах, что защищал ее в суде, с ним был светловолосый мальчик. Поднялся возница, рядом с ним уселся еще один солдат, с ними Гилберт, и повозка медленно тронулась в путь. Все было позади…

На окраине города их нагнали всадники.

- Мне, кажется, мы позабыли кое-что, святой отец… - Томас перегнулся с седла. Гилберт уже успел его посвятить во все подробности, связанные с несчастиями Уллы.

- Что именно, сын мой?

- Правосудие до конца не свершилось. Остались главные виновники ее бедствий. – Англичанин кивнул на Уллу.

- Пусть Божий суд вершит над ними кару. – Пожал плечами монах.

- Помимо Высшего судьи, есть мы! – Томас постучал кулаком по груди, закованной в доспех. – И мы вершим его именем Густава!

- Я не вправе указывать путь солдатам короля.

- Отец Мартин! – Вдруг взмолился Андерс, поняв, что речь идет о его семье. – Моя мать… - Доминиканец кивнул:

- Томас!

- Да, святой отец! – Англичанин уже разворачивал коня.

- Донос писала старуха. Не трогайте остальных.

- Хорошо! Дженкинс, за мной! – Они поскакали обратно.

Все семейство было в сборе. И как всегда коротали время со спиртным.

Калле что-то рассказывал Олле, отчего оба глупо хихикали, а мать говорила с дочерью:

- Ничего, скоро все закончиться и мы обретем наше счастье… - Старуха грезила о богатстве.

- Да… - поддакнула Илва, - каждый в своем понимании. Господь к нам смилуется и даст то, что мы просим у Него… Мельком утром видела Йорана…

- Ну и что новенького он сказал?

- Торопился очень, успел шепнуть, что девку эту повели на пытки. -

- Ну слава тебе, Господи! Пресвятая Богородица, значит уже совсем скоро. Долго она там не продержится.

- Так ей и надо! Мама, а ты не видела, Андерса?

- С утра мелькнул. Больше не видела! Ушел куда-то. Учиться наверно… Он же у тебя, дочка к знаниям тянется… Одна польза от отца его…

- Ну не скажи… - начала было Илва извечный разговор, но внезапно замолкла на полуслове.

Дверь в дом распахнулась от мощного удара. На пороге стоял вооруженный до зубов солдат. Увидев его, все опешили.

- Ты! – Он указал пальцем на старую Барбро. – Пойдешь со мной! – Он шагнул вперед и половицы жалобно заскрипели под тяжестью поступи.

- А… - Олле было стал подниматься, но договорить не успел. От мощного удара железной перчатки в лицо, он рухнул прямо на стол, выплевывая зубы и разбивая посуду. Старый Калле быстро сполз с лавки и спрятался под столешницей.

- Ты! – Повторил англичанин. – Пойдешь со мной! Или ты еще не поняла?

Старуха словно приклеилась к стулу. Солдат шагнул прямо к ней и сгреб своей перчаткой ее жидкие грязные волосы, намотал на руку и дернул за собой. Старуха, наконец, очнулась и завизжала. Ей начала вторить дочь. Англичанин, не обращая внимания на крики, потащил Барбро на двор. Илва метнулась было из-за стола за ней, но солдат просто отпихнул женщину, и она полетела на пол.

Томас уже приладил веревку с петлей на перекладине ворот. Конец веревки он замотал за луку седла.

- Давай ее, Дженкинс!

Солдат подтащил визжавшую старуху и просунул ее голову в петлю. Она пыталась сопротивляться, но узел уже затянулся. Томас хлестнул лошадь, она дернулась с места, и грузное тело старухи в мгновение ока взлетело вверх, раздался хруст позвонков, пошли судороги.

- Быстро! Даже не обмочилась! – С сожалением произнес Дженкинс наблюдавший снизу.

- Что на нее тратить наше время.. - Отозвался Томас. – Подождем еще немного для верности? Или…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Да, нет! Все уже! Я слышал хруст. Она сдохла. – Махнул рукой солдат. – Отвязывай!

Томас освободил веревку и тяжелый груз мяса, жира и костей, то, что еще минуту назад называлось человеком, рухнул, словно мешок на землю. Рядом тонкой змейкой сползло орудие убийства.

- Как свинья жирная! Опасался, перекладина не выдержит.

Дженкинс сплюнул на тело и, раскачиваясь, направился назад в дом. Навстречу ему выскочила растрепанная Илва и метнулась к телу матери.

Солдат прошел внутрь. Олле так и валялся на столе, оглушенный ударом, а Калле по-прежнему прятался. Дженкинс внимательно осмотрелся и заметил несколько заготовленных впрок смоляных факелов.

- То, что нужно! – Хмыкнул англичанин. Взял их все и сунул в очаг, не обращая никакого внимания на чье-то присутствие в доме. Смола жарко вспыхнула. Солдат швырнул один горящий факел в левую комнату, служившую спальней, судя по наличию какого-то подобия кровати, заваленной тряпьем. Второй факел просто бросил на пол у противоположной стены. Дом начал быстро наполняться дымом. Солдат вышел на улицу, плотно затворив за собой дверь, и осмотревшись по сторонам, нашел искомый предмет – небольшой деревянный чурбан, которым он для надежности подпер снаружи. У него оставалось еще два факела. Он прошелся, раздумывая по двору. Потом швырнул их один за другим в постройки.

- Стоят плотно друг к другу. Дерево везде старое и сухое. Пламя разгорится быстро! – Заметил с удовлетворением, и направился мимо рыдающей над трупом матери Илвы.

- Все, как и обещали, отцу Мартину! Женщину не трогали! – Показал Томасу на нее рукой.

- Да как вы посмели! – Вдруг вскричала Илва, и затрясла худыми кулачками, оторвавшись от матери. – Без суда!

- Именем короля Густава, женщина! – Ответил ей с высоты коня Томас. – Твоя мать виновна и вина ее доказана. Нам суд не нужен! Мы и есть суд! – Солдаты развернули своих коней и поскакали догонять своих.

Огонь быстро охватил все постройки усадьбы. Илва силилась оттащить в сторону тело матери, но тщетно. Языки пламени уже вырвались из-под крыши, потрескивая и шурша, подползали к ним. Перекладина, на которой только что повесили Барбро, стала обугливаться. От соседней стены дома, пахнуло нестерпимым жаром. Оставив бесполезные попытки вынести тело, женщина отползла в сторону.

Теперь она безучастно наблюдала за тем, как огонь пожирает сухую древесину, подбираясь к телу матери. На него с грохотом обрушилась злополучная половинка ворот, что стояла всегда снятая с петель у стены. Еще через несколько мгновений рухнула прогоревшая перекладина, окончательно похоронив под собой бренные останки.

Ее губы, что-то беззвучно шептали. Появились немногочисленные соседи, но близко подходить, а тем более помогать тушить пожар, никто не решался. Налетевший внезапно ветер раздул пламя, оно шипело, плевалось снопами искр, из красного превращалось в ядовито-желтое, с синеватым отливом, на мгновение скрывалось под клубами черного густого дыма и снова торжествующе вырывалось наружу. Порывами доносило из толпы:

- Старуха Барбро сама навлекла на себя…

- Их род проклят!

- Поделом…

Илва ничего этого не слышала. Окаменевшая она смотрела, как в пепел превращается все их жилище, вся ее жизнь.

- Вот она… кара Господня… за жизнь беспутную…

Повозка медленно катилась к Стокгольму. Улла дремала после всех мучений, рядом с ней прикорнул и Бернт. Где-то у заднего борта повозки, на полу скрючился связанный Хемминг. Отец Мартин беседовал с Андерсом:

- Ну теперь мне все и рассказывай, сын мой! Дорога у нас дальняя, спешить нам особо некуда…

- А что рассказывать, святой отец? – совсем по-взрослому начал мальчик. – Про семейку свою? Так вы и сами все видели… Всем бабка заправляла… Она хуже колдуньи любой…

- А мать? Отец?

- Мать меня любила, конечно… но все, как старуха скажет делала… А отец… я и не знаю его вовсе…