На горах Кавказа - Схимонах Илларион

Во славу неисповедимого Божественного милосердия смело свидетельствуем, как на основании всего святоотеческого писания, так частью и от собственного опыта, что решительно никогда не оставляет Господь надеющихся на Него как вообще всех людей, так равно и, даже по преимуществу, тех из них, кои провождают жизнь свою ради Христовой любви и спасения своих душ в едва проходимых дебрях лесных, вертепах и земных пропастях. Хотя я и самохудейший из всех пустынников Кавказа и живу не много лет, но дивную руку Божию всегда видел над собою, во все время своего пустынножительства.

Раз пришлось проходить пустыми, совсем ненаселенными местами.

Хлеб истощился и не виделось никакой возможности утолить голод естественным способом, оставалось ожидать сверхъестественного, и надежда не посрамила. Наступил вечер; осматриваясь кругом, где бы найти удобное место для ночлега, увидел красивое дерево и вокруг его небольшую равнинку, покрытую густо-зеленою травою (дело было летом.) Подошедши под дерево, почувствовал, что ногою наступил на камень и когда хотел отбросить его в сторону, взявши руками, то, к великому своему удивлению, увидел, что это был не малый округ хлеба – мягкий, теплый, как бы только что вынутый из печи.

Это случай один из многих, потому что всего пересказать нет возможности.

Старец Паисий Величковский прекрасно и неподражаемо делает сравнение между жизнию внутреннею и духовною, производимою внутри души своей действием Иисусовой молитвы и жизнию внешнею, почивающею на внешнем исполнении молитвенного правила, то есть на чтении псалтири, канонов, тропарей, акафистов. Таким образом, внешнюю жизнь он уподобляет кораблю, когда тот находится у берега, привязанный веревками, и отдает городу привезенный им из далека груз. Всякий, кто хочет, свободно, без всякого препятствия, входит на него и исходит из него, видит все его положение и что в нем есть; берет, что ему нужно; толпа праздного народа шумно и безцельно толчется на берегу; движение, шум, безпорядок – полное отсутствие какой-либо разумной деятельности, словом – суета, обычная веку сему!…

Но вот этот же корабль, сложивши привезенный груз и наполнившись новыми товарами, отчалил от берега и отправился в глубину моря. Вся суета и толпы народные остались на берегу, а корабль одиноким видится на поверхности необозримого моря. Один кормчий искусно правит его стремление. Идет он и спешит все далее. И уже сокрылся от взора народной толпы. Не видно ничего, а только воздух и небо, да водное пространство – без меры в ширину, без конца в длину – мир и люди остались далеко, а корабль царственно шествует в безпредельном просторе; бьют его волны и ветры и бури кругом, а ему все нипочем. Идет он в глубоком молчании среди водных пространств, в безграничном просторе и кругом его не видать ничего, где бы можно было остановиться утомленному взору, потому что виднеются только водная стихия и небо, да синего моря безграничная даль…

Таковым же подобием было показано Богом в духовном видении скитским отцам в Египте, священное безмолвие ума из жизни великого в молчании Арсения святого, который возлюбил молчание более, нежели кто-либо другой из святых отцов, и Господу угодно было явить нам, что таковое состояние нашего ума Ему угоднее других добродетелей.

Одиноким виделся он на корабле, плывущем по поверхности великого моря. Ненарушимая тишина окружала корабль и наполняла всю страну, распространяясь по необозримому пространству безграничного моря; – нигде ничего не видать, как будто все замерло, – стоит в неподвижности: и воздух, и море и небесная твердь. А Арсении святой, в глубинах и пучине молчания и всеобщей неподвижности, творил Божию службу: чистым умом и просвещенным сердцем, внимая присутствию Святого Духа, Который, исполняя всю вселенную, был с ним в сие время особенным наитием, как видели скитские подвижники, молившие Бога узнать – чье житие выше и более: Моисея ли, иже от разбойников, всех принимавшего и угождавшего ради Христовой любви, или же Арсения, ото всех убегавшего и отсылавшего даже и тех, кои приходили к нему для духовной пользы?

Только нужно знать, что к таковому безмолвию редкие способны. Это есть природное дарование, по которому человек естественно и непринужденно тяготеет внутрь себя и, избегая людского общения и рассеянности, неудержимо стремиться во глубину молчания – во уединение и одиночество. И что для других невыносимо и многоскорбно, этому вожделенно, сладостно и ни с чем несравнимо. Пребывание же с людьми ему тягостно, разговоры и общество невыносимы, потому что здесь необходимо подавляется суетою и молвою жизнь духа, что и томит его нестерпимою тягостию; и он ищет безмолвия, как рыба воды, или как иссохший от жажды – капли воды. В молчании дух наш свободно простирается и идет к Богу, невозбранно устремляя к Нему всю свою силу, и соединится с Ним – единением неизреченным и таинственным.

Святые отцы не находили достаточных слов, чтоб достойно восхвалить сию великую добродетель, и это достоублажаемое и всем вожделенное состояние души, когда она, пребывая в нем, устремляет к Богу свои внутренние силы.

Святой Исаак Сирин пишет: «если положишь на одну чашу весов все дела твоего жительства, а на другую молчание (конечно, разумное, богомысленное), то знай, что оно перетянет духовною полнотою и тяжестью все твои подвиги».

Не менее похваляет его и святой Лествичник и вообще все святые отцы: «муж молчалив – мног в разуме». Любитель молчания приближается к Богу и, тайно с Ним беседуя, просвещается от Него.

И Святое Писание дает молчанию великую похвалу: исцеление языка – древо жизни, храняй же его – исполнится Духа .

Святой апостол Петр поставляет молчание отличительною чертою внутренней жизни и потаенного человека (1 Петр.3,4).

Действительно, безмолвие, заключая человека в самом себе и сосредоточивая его внутреннюю деятельность в нем самом, сообщает ему полноту внутренней жизни и особенную силу и крепость духа и служит наилучшим средством к преуспеянию в совершенстве и к возрастанию внутреннего человека.

Это состояние достоублажаемое и многовожделенное. Но мало обретается таковых мужей, и они избранные от людей, посвященные в тайны святого безмолвия, во глубинах которого обретают Бога.

Потому, когда сей великий муж – Арсений святой – молил Бога, находясь в царских палатах, и когда пришел в скитскую в Египте пустыню: «Господи! Научи меня, как спастись?», – то Всеведущий, видя его природную наклонность к молчанию, сказал ему: «молчи, бегай людей и от всех удаляйся, это – корни безгрешия».

И действительно, ни один из святых угодников Божиих так не удалялся от людей, как сей, неподражаемый в своей добродетели – великий муж.

Святые отцы в своих писаниях о духовной жизни очень часто приводят его в пример, называя его равноангельным и приводят из его жизни поражающие примеры.

Пришли однажды посетить Великого Арсении патриарх с одним начальником из Александрии. Святой сидел и не говорил ни слова. Патриарх, прерывая молчание, говорил: «отче! скажи нам слово на пользу».

Арсений отвечает: «а послушаете ли меня, когда я скажу оное?». Те обещались. Святой муж говорит: «если услышите где пребывает Арсений, то к месту тому не приближайтесь». И более не говорил ничего. С тем и ушли высокие посетители. В другой раз случилось, что пришедший послушник постучал в келлию святого отца, конечно, желая услышать от него слово спасения. Арсений же, думая, что это его служащий, отворил дверь. И когда увидел, что то был не он, упал лицом на землю и лежит.

Пришедший просит: «встань, отче!» «Не встану, – отвечает святой, – пока не уйдешь!»

Чем объясняются такие поступки, по нашему мнению, чуждые братской любви?

Его невыразимою любовью ко Христу, от Которого не мог отлучиться даже и на одно мгновение.

«Люблю вас, – говорил он собратьям своим, в оправдание своих поступков, – но не могу быть вместе с вами и с Богом. На небеси у всех одна воля, хотя там миллиарды небожителей, а люди каждый имеет свою волю».

Раз заметили его – разговаривает с пустынниками, спрашивает о помыслах. Братия, удивившись, говорит ему: «как ты, изучивши все науки и хорошо зная языки греческий и римский, ищешь совета у сих некнижных людей».

«Правда, – отвечает великий муж, – что я изучил всю мудрость века сего, но еще не знаю и букваря той высокой науки, коей причастны сии, на вид бедные мужи».

Необыкновенно красиво у святых отцов сравнивается пустынное житие с жизнью пастухов, которые на высочайших горах и едва доступных скалах пасут свои стада. И как пастух, поднявшись в заоблачную высоту, не бывает видим никем из пребывающих долу – в низменных местах, так и пустынник, удалившись в безлюдные места и в незаходимых дебрях основавши свое жилище, одиноким пребывает и чуждым всего здешнего мира. Никто не знает и не видит – в чем проходят дни его жизни, и только один Всевидящий зрит, как взор ума его устремлен к будущему веку, и вся внутренняя его благословляют сладчайшее и всезиждительное Имя Спасителя Своего, Господа Иисуса Христа, – в чем и состоит его всегдашнее и неотъемлемое блаженство. Пастух, пребывая на горных вершинах, вдыхает чистейший воздух, пьет воду из живых источников, ароматом райских цветов услаждает чувство обоняния своего; радуется и веселится в одиночестве своем, окруженный стадом безсловесных животных. Точно так же и пустынник, одинокое избравши житие, сидит в глубине лесов, окруженный на все стороны безлюдным пространством на многие сотни верст. Или же привитает на скале, и аки орел на птенцы своя вожделе. И как пастух зрит далече с высоты заоблачные окрест сущие и внизу лежащие поляны и все, что на них ходит по высотам земли, тако и безмолвствующий житель пустыни издалече зрит подступающие к нему помыслы и посекает их огнепламенным мечем Слова Божия – сиречь Иисусовою молитвою.