Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

Анакреона» были вставлены «Сон и Пазифая», «Спор», «Амимона» и перевод знаменитой овидиевской элегии «На смерть попугая».

Особенно сильно изменился раздел «Разные стихотворения» — в нём было 42 текста, а стало 59: исчезли «проходные» произведения, которых больше всего попало в этот раздел в предыдущей книжке, зато именно сюда были прибавлены 38 стихотворений — основная часть того, что было написано после 1850 года. В него же переместились три из шести текстов из ликвидированного раздела «Сонеты» (действительно слабые «О для тебя сделаюсь поэтом!..», «Смотреть на вас...» и «Рассказывал я много...» были убраны) и три перевода из Гейне («Дитя! Мои песни далёко...», «Ланита к ланите моей приложись...» и «Посейдон») из одиннадцати, составлявших в предыдущем сборнике особый раздел.

Правка, которой подверглись многие ранее напечатанные стихотворения, выглядит не менее суровой. Б. Я. Бухштаб замечает: «Способы, которыми Тургенев исправлял Фета, не могут не вызвать изумления у каждого, знакомящегося с этим материалом. Любимым приёмом исправления оказалось исключение из стихотворений целых строф — при этом в особенности последних строф. В издании 1856 г. последние строфы отрезаны у 14 стихотворений»271. Но и в тех многочисленных случаях, когда правка выглядит «косметической», касаясь одной или двух строчек, отдельных слов или их сочетаний, она часто радикально меняет текст: он перестаёт быть, как сейчас принято говорить, аутентичным, выражать авторскую волю, то есть попросту не является текстом самого Фета. Правда, большинство поправок и изменений было, видимо, внесено самим поэтом, но делал он это «под давлением», пусть и дружеским.

Многие считают, что правка не только не улучшила его тексты, вовсе не нуждавшиеся в улучшении, но часто их портила. Эту точку зрения высказывал и сам Фет, жаловавшийся в мемуарах, что «издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным»272. Бухштаб полагал, что дело было в радикальном расхождении вкусов и эстетических устремлений Фета и его литературных друзей, приводя примеры «нечувствительности» их к важным особенностям его стиля. В некоторых случаях с ним нельзя не согласиться. Так, в стихотворении «Я пришёл к тебе с приветом...» совершенно напрасно выпущены последние восемь строк:

Рассказать, что с той же страстью, Как вчера, пришёл я снова, Что душа всё так же счастью И тебе служить готова; Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет, Что не знаю сам, что буду Петь — но только песня зреет.

Явно нарушает музыкальный и смысловой строй исключение последних четырёх строк из стихотворения «Не здесь ли ты лёгкою тенью...»:

То вдруг опечалишь ужасно, То сердце обрадуешь вдруг, А всё улыбаешься ясно, Как гений, как ангел, как друг.

Тем не менее, несмотря на ошибки, которые допускали «эксперты», нельзя однозначно утверждать, что они переделывали фетовские стихи по своему вкусу, добиваясь той «ясности», которой Фет достигал в стихотворениях, написанных под их влиянием. Скорее, как видно из сопоставления старых и новых вариантов текстов, в Тургеневе и компании боролось желание «очистить» стихи Фета со стремлением, сохраняя его неповторимый фетовский стиль, приблизить его произведения к его же собственному эстетическому идеалу. В их правке не раз проявляется то «чутьё», за которое при первом знакомстве поэт похвалил

Тургенева. Многие случаи исключения строф или нескольких строк направлены как раз на то, чтобы убрать чуждую поэзии Фета излишнюю конкретизацию лирической ситуации. Явно достигает этого удаление последних строк в стихотворении «Не ворчи, мой кот-мурлыка...»:

У соседа ненароком Я сказал ей слова три О прекрасном, о высоком — Скука, хоть умри! Неотвязчивая вьюга Разыгралася в трубе... От двоякого недуга Так не по себе. Не ворчи же, кот-мурлыка, В неподвижном полусне; Без тебя темно и дико В нашей стороне.

Пропал рефрен — последнее четверостишие, повторявшее первое, зато высвободилось чистое настроение, выраженное не через называние чувств и вызвавших их причин, но через «соединение предметов».

Вполне правомерно убрано ненужное название «На заре» и исключена четвёртая строфа из знаменитого «На заре ты её не буди...»:

И старалась понять темноту, Где свистал и урчал соловей То на небе, то в звонком саду; Билось сердце слышнее у ней.

Строфа действительно слабая, изобилующая неудачными выражениями, вносящая в полифонию ненужное созвучие (в частности, звук, который принадлежит соловью, здесь приписан и девушке, «партия» которой заключается в молчании и эмоции).

В стихотворении «Тёплым ветром потянуло...» убрана последняя строфа:

Да и тот задремлет чутко — Не усну лишь я... Огонёк блеснул... малютка Верно ждёт меня.

Вместо неё теперь поставлено:

Редко, редко кочевая Тучка бросит тень... Неподвижная, немая Ночь светла, как день.